.. – мягко начал он после неудачной попытки придумать что-нибудь более умное или выразительное. – Мне жаль, что она погибла, и что... проклятие, как это сказать?! – Он закусил губу и попробовал снова. – Я не знал, кто убил ее, я и сейчас этого не знаю, я виделся с ней единственный раз в жизни и почти не был с ней знаком... – Маг покачал головой и сделал глубокий вдох. – Даже если она и нашла лекарство от рака, ее гибель не стала трагичнее. – Келли посмотрела ему в глаза. – И если от этого у вас появилась причина ненавидеть ее убийцу, хорошо, это значит, что теперь у нас есть нечто общее. Мы так и будем стоять здесь и тихо ненавидеть друг друга или попытаемся найти его?
Долгое, мучительное мгновение Келли молчала.
– Его?
– Убийцу. Я не знаю никого, у кого были причины это сделать, но я действительно плохо ее знал. Убийцей мог быть и «он», и «она» и... – оно, подумал он, вспомнив рукоро-куби. – Я просто одолжил ей немного денег. Допускаю, что, не сделай я этого, она могла бы остаться в живых, но я не убивал ее.
* * *
В мире было очень мало дверей, которые открывались перед Келли Барбэ достаточно быстро. В худшие свои дни она носилась буквально со скоростью света, и створки просто не успевали перед ней распахиваться. Каждый раз лейтенант Холлидэй боялся, что когда-нибудь Келли пройдет сквозь стеклянную дверь его кабинета, и соблазн открыть ее заблаговременно посещал лейтенанта с завидной регулярностью. На этот раз соблазн восторжествовал – и Келли, уходя, так хлопнула дверью, что, когда она на всех парах врезалась в Джонни Нэппа, переборки все еще дрожали.
– Мисс Барбэ?
Келли, которой нравился долговязый полицейский, немножко успокоилась и теперь была просто в тихом бешенстве.
– Да?
– Мы с Гарри арестовывали вашего подопечного, Магистрале, я хотел бы вам кое-что сказать. – Келли кивнула. – Я не верю, что он совершил это убийство. Не знаю, что он натворил, но ту девушку он не убивал.
– Откуда такая уверенность?
Нэпп переступил с ноги на ногу.
– Весь наш чертов город набит актерами и самозванцами. К этому постепенно привыкаешь. Но я никогда еще не видел такого представления, и если я не прав, то он лучший актер в мире. Мисс Барбэ, клянусь Богом, он не знал, что девушка мертва.
Келли задумалась. Потрясение Магистрале казалось искренним, но ей в отличие от Нэппа не хватало уверенности в собственном мнении и в том, что она умеет видеть людей насквозь.
– Вы готовы подтвердить это перед судом?
– Если это поможет, то да, – не колеблясь, ответил коп. – Но больше ни о чем меня не спрашивайте. Возможно, вам не стоит проводить тест на полиграфе, потому что он из-за чего-то ужасно нервничает, понимаете, он ужасно боится происходящего, но есть что-то еще...
Келли задумчиво кивнула. Полиграф, чаще неверно называемый «детектором лжи», измеряет эмоциональную реакцию на вопрос. И тестирование человека, чья психика постоянно перегружена посторонними эмоциями, в лучшем случае не приведет к каким-либо определенным результатам, а в худшем...
– Как вы думаете, что он натворил?
– Не думаю, что Магистрале что-то натворил, – медленно ответил Нэпп. – Но мне кажется, он что-то знает. Или что-то видел.
Поворот за поворотом
Елена Добровольская родилась в 1952 году в Лос-Анджелесе и никогда его не покидала. Ее родители, прежде не уезжавшие дальше пятидесяти миль от дома, сбежали с Украины от сталинских чисток. В 1983 году, выйдя на пенсию, они отправились на выходные в Майями. Самолет разбился. На той же неделе Елена переехала на другую квартиру, всего в квартале от булочной, где работала. Раз в неделю она покупала еду в магазине на углу и дважды в год ездила в центр города за новой одеждой. Давным-давно, еще в школе, куда она ходила вместе с матерью Такумо, ее считали полноватой, теперь же Елена стала поистине необъятной. Такумо не встречал никого, умеющего гадать по Книге Перемен лучше этой пожилой женщины, хотя она ни разу в жизни не была не то что в Китае, но даже в Чайна-тауне. Он часто приходил к ней за советом, выговориться или от души набить живот пончиками с черникой.
– Ну, Чарли, – начала Елена, заваривая кофе, – что привело тебя на этот раз, сердце или желудок?
– Понимаете, у меня есть друг.
– Где-то я это уже слышала, – рассмеялась она.
– Честное слово, у моего друга неприятности, и мне кажется, что я могу ему помочь. Но все это довольно сложно. Можно задать вопрос, не формулируя его словами?
– Конечно. Что с ним случилось?
– Его арестовали. Он невиновен, но на него указывают все улики, и... это ужасно.
– Откуда тебе знать, что он невиновен? Ты об этом хочешь спросить?
– Нет, не об этом. Я должен ему верить, ведь любое сомнение может сделать меня предателем. Но я знаю о нем такое, что не могу объяснить. Поэтому я и не хочу рассказывать. Вы не возражаете?
– Нет, – неуверенно ответила Елена.
Такумо хотел сказать что-то еще, но не нашел нужных слов. Поэтому он просто сжал в кулаке шнурок, взял у Елены монетки и закрыл глаза.
– Огонь на горе... Странник. Наверное, это ты. Шестерка... посмотрим... Странник со своими вещами приходит в гостиницу и завоевывает верность молодого слуги.
«Чудесно», – подумал Такумо. – «Если странник – Маг, а тут уж не ошибешься, значит, я слуга. Замечательно».
– Ты получил ответ на свой вопрос?
– Пока еще нет.
– Хочешь еще раз бросить монетки?
– Задайте вопрос полегче.
– Что?
– Не обращайте внимания.
– Ши Хо. Атака принесет успех. Благоприятно для свершения правосудия. Опять выпала шестерка: поедание сушеного мяса приносит золото. Будь настороже, ты в постоянной опасности. Вины нет.
На несколько секунд в комнате воцарилась тишина. Затем Такумо вздохнул:
– Я вегетарианец, не люблю деньги и ничем не связан с правосудием.
– Нет, связан.
Такумо сгреб монетки и повертел их в руках.
– Поедание сушеного мяса?
– Это может означать, что надо совершить то, что тебе не нравится, от чего ты отказался... или сразиться с чем-то очень древним.
Такумо закрыл глаза и тут же представил наколотую на нож ладонь, дергающуюся, как рыба на воздухе. Когда-то, очень давно, он пообещал себе не пользоваться этим ножом в настоящем бою. Поедание сушеного мяса...
– А золото?
– Твоему другу нужны деньги?
– Еще как. Залог – двадцать тысяч. И где мне их взять, в мясной лавке, что ли?
Чарли послушал, как звенят, подпрыгивая, монетки, внезапно все понял и открыл глаза. Елена внимательно изучала гексаграмму.
– Выпало то же самое?
– Да, Ши Хо. Будь настороже, ты в постоянной опасности. Вот и отлично.
– Спасибо, Елена.
* * *
– Господин? Простите за беспокойство, но звонит мистер Лисор, председатель «Пайрамус Индастриз», и требует разговора с вами.
Таменага бросил взгляд на экран со сводками.
– Соедините.
– Да, господин.
Лисор говорил протяжным, ленивым, наглым тоном, как и всякий истинный техасец. Прежде Таменага, привыкший думать о компаниях, подобных «Пайрамус Индастриз», как о наборах цифр, не разговаривал с ним, но знал о ее председателе достаточно, чтобы не судить о нем по голосу. Лисор никогда не сдавался и работал столько, что вызвал бы восхищение самого деспотичного токийского начальника. А его наглость, полагал Таменага, была прирожденной.
– Мистер Таменага?
– Слушаю.
– Полагаю, вы цените свое время так же, как и я свое, и сразу перейду к делу. Зачем вы пытаетесь перекупить мою компанию?
– Вас неверно информировали, – холодно ответил Таменага. – Я не владею акциями вашей компании. До свидания.
– Проклятие, подождите! – рявкнул Лисор. – Я прекрасно знаю, что у вас нет акций, зато они есть у вашей дочери. Мне говорили о вас и прежде, но я не верил...
– Моей дочери двадцать шесть лет. В подобном возрасте Харуко имеет право покупать акции любой компании, которая придет ей в голову. Теоретически она могла бы даже стать президентом, если бы этот чин не предназначался для белых пенсионеров. Дочь не спросила моего совета, и я не могу сказать, что согласен с ее вкладами, видимо, любовь к рискованным капиталовложениям передалась ей от мужа, который был патологическим игроком.
– Вы хотели сказать – кабуто?
– Вы хотели сказать – бакуто, – поправил его Таменага. – Бакуто – это игрок, а кабуто – шлем, похожий на каски нынешних американских солдат, они, как я понимаю, прекрасного дизайна. И если вы намекаете, что мои зять был каким-то образом связан с якудзой или какой-либо еще криминальной организацией, я посоветовал бы вам обдумывать подобные слова, прежде чем их произносить. Моя дочь все еще в трауре, и попытки создать пятно на репутации ее покойного мужа могут ее расстроить. Вы понимаете?
– И вы мне говорите о пятнах? Мы ведем переговоры о контракте с министерством обороны. Неужели вы считаете, что мы его получим, если все решат, что нами заправляют японцы?
– Получите. Они не откажут надежной компании, запросившей умеренную цену. К тому же контракт создает много рабочих мест в нужных местах. Вы производите тракторы, – Таменага с удовольствием позволил себе тон человека, которому наскучила беседа, – и хорошие, как я слышал. Но все же министерство обороны не испытывает в них большой нужды. Я понимаю, что в наши нелегкие времена, когда большинство фермеров увязло в долгах, у вас, видимо, возникли финансовые трудности. И все равно я не могу понять, что...
– Мы подали заявку на производство бронетранспортеров нового типа, и я уверен, что вам это прекрасно известно.
– Неужели? Возможно, даже очень вероятно, вы станете покупать электронику или оптику у корпораций, совладельцем которых я являюсь. Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь возражал против того, что эти отрасли финансируют японцы. Я даже в состоянии поставлять вам пепельницы по куда меньшей цене, чем двадцать тысяч долларов, которые, как я слышал, выделяет на них Пентагон. Но могу вас заверить, за исключением подобных мелочей, я не питаю финансовый интерес ни к вашей компании, ни к вашей будущей сделке. До свидания.
Лас-Вегас
За свою жизнь Такумо побывал в концентрационном лагере, где после войны держали его деда и бабушку, постоял в Салеме на холме, где жгли ведьм, пикетировал военные заводы, ночевал на ранчо Спэн, переходил Уолл-стрит, бездумно гонял на мотоцикле по Ньюарку и Детройту, видел афиши бродячего цирка на Таймс-сквер и знаки, предупреждающие о радиационной опасности, за пределами Аламогордо, даже путешествовал по Мексике к теокалям. Но ни одно из этих мест не пугало его так, как Лас-Вегас. Невероятный город...
Такумо сидел на унитазе, задумчиво глядя на автомат для покера, встроенный в дверь кабинки. Внезапно он понял причину своего страха. Концентрационный лагерь давно заброшен. Салем, ранчо Спэн и Аламогордо, когда-то тронутые злом, сейчас от него свободны. Тольтеки ради побед в войнах жертвовали богам собственных детей, но это не сделало их бесчеловечными. Американцы в Пентагоне занимаются тем же самым. Их поступки глупы и, возможно, дурны, но они так поступают ради жизни, В Лас-Вегасе все ради денег.
Лас-Вегас – это Мидас, умирающий от голода среди изобилия, окруженный золотыми статуями, в которые превратились его дети.
Лас-Вегас выставляет на торги мужей и жен, свадьбы здесь быстрее снимка поляроидом, разводы легче легкого, секс... за что платишь, то и получаешь. Лас-Вегас – это дешевые рестораны внутри казино и автоматы для покера на дверях кабинок в уборных. В Лас-Вегасе полагается есть деньги, спать с деньгами и, видимо, испражняться ими же. Уберите деньги, и останется голая пустыня. Из-за новой моды на развлечения «для всей семьи» он стал еще страшнее, как будто теперь город оптом скупает души не только взрослых, но и их детей. Такумо закрыл глаза, обмотал шнурок вокруг ладони, сжал ключ, бросил в автомат монетку и потянул за рычаг.
Лимон, вишенка и снова лимон. Даже на фруктовый салат не годится.
Он посмотрел на ключ, а затем – на автомат. Как же открывались замки?
Еще одна попытка, и снова ничего. Чарли закусил губу. Что Маг рассказывал о том идиоте с «ингрэмом»? Он вообразил, что пистолет заклинило, и больше ничего. Представлять устройство пистолета для этого не понадобилось. Примерно так же Такумо открывал двери. Ему не понадобилось знать устройство каждого замка, и он не видел, как превращается ключ...
Что говорит о древних лучниках дзен? Они, не глядя, представляли себе, как стрела попадает в цель. Такумо закрыл глаза и попытался вообразить три вишенки. Вишенка, крести, бубны.
Он надавил на веки и сконцентрировался, пока не увидел вожделенные вишенки, сунул еще одну монетку в автомат и дернул за рычаг.
Посыпавшиеся монетки быстро переполнили предоставленное им пространство и зазвенели по полу. Такумо сгреб их, рассовал по карманам и прокрался в соседнюю кабинку.
Часом позже Такумо обменял в кассе двести семьдесят долларов на крупные купюры и отправился на поиски другого казино, присоединившись к группе туристов из Японии. Все они, как один, были в новых джинсах и футболках, и не отличить Чарли от них мог бы только очень ненаблюдательный человек, но другого укрытия не было. Через пару минут его выбор был вознагражден.
«Санрайз» – новая вывеска на старом здании. Либо его предыдущий владелец умер, решил Такумо, либо здание перекупили. Может быть, и то и другое вместе. «Японский» декор был штампованным, не слишком искусным, но, возможно, подлинным, а «гейши» скорее всего приехали из Вьетнама или Гонконга. Зато Такумо понравилась огромная статуя, с жизнерадостной ухмылкой поглядывавшая на игровые столы. Американцы, вероятно, считали странным, что в казино стоит статуя Будды, но Чарли понимал немножко больше, чем они. Толстый ухмыляющийся монах был не кем иным, как Хотеем, богом-покровителем азартных игр.
Такумо улыбнулся в ответ, купил пятьдесят десятидолларовых фишек и направился к столам с рулеткой, лучезарно улыбаясь каждой девушке-крупье и каждой камере наблюдения.
* * *
Все телефоны в резиденции Таменаги, разумеется, были оборудованы шифровальными устройствами, но его личная линия являла собой настоящий шедевр японской электроники, не уступая любой из Белого дома и Пентагона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28