Он был огромный и весь расхристанный, как тряпичная кукла, должно быть, от удара у него переломился позвоночник.
Когда подъехавшие санитары застегивали молнию черного мешка, Джордан в последний раз глянул в лицо Лорду. Остекленевшие глаза по-прежнему пялились в пустоту – закрыть их никто не потрудился. И Джордан мысленно пожелал, чтобы ни у кого не дошли до этого руки, пусть проклятый выродок вечно смотрит в заколоченную крышку гроба.
39
В напряженном ожидании Джордан сидел на обитом искусственной кожей стуле приемного покоя.
Остановив «дукати» перед красной вывеской отделения «скорой помощи», Джордан обратил внимание еще на одну вывеску – ту, что над ней, бело-голубую с золотом, напоминавшую приходящим о том, что перед ними католический медицинский центр Святого Винсента.
Джордан невольно поморщился, прочитав это уточнение.
В одном месте сошлись всемогущество Бога и беспомощность людей.
Он подумал о Сесаре Вонге и Кристофере Марсалисе, очень богатых и влиятельных людях, которым, однако, не удалось удержать сыновей от того, чтобы убивать и быть убитыми.
Что до власти Бога…
Совсем рядом со Святым Винсентом к металлическому заграждению, где стоянка запрещена, пришпилены сотни маленьких табличек, написанных детским почерком в память о жертвах 11 сентября.
Перед такими свидетельствами трудно поверить в то, что Бог велик, милосерден и любит людей, как чад своих. Сколько сидевших в этом зале молились о спасении своих близких, а в ответ на их молитвы врач качал головой, выходя из операционной…
Джордан оставил мотоцикл на улице, несмотря на подозрение, почти уверенность, что не найдет его на этом месте, когда выйдет. Автоматические стеклянные двери вежливо раздвинулись перед ним, и Джордан ступил через порог, снимая шлем, подставляя лицо взглядам людей и не заботясь более о богах, есть они или нет.
Перед ним семенящей походкой проплыла монахиня, белая, как больничные стены, вышедшая неизвестно откуда и удалившаяся неизвестно куда, вероятно, на поиски святости.
Джордан проводил ее взглядом, пытаясь сориентироваться, но тут белоснежная фигура исчезла из поля его зрения, и вместо нее справа появилось зеленое пятно сидящей на стуле Аннет, все еще в форменном переднике ресторана.
Официантка поднялась и подошла, отвечая на немой вопрос в его глазах:
– Пока ничего.
Джордан мысленно ухватился за убогую философию: нет новостей – уже благая новость.
– Спасибо тебе, Аннет. Ступай, теперь я тут посижу.
Женщина смущенно указала ему на регистратуру, где перед монитором компьютера сидела служащая в синем костюме.
– Надо соблюсти всякие формальности. Я не смогла ответить на их вопросы.
– Ничего, я сам.
Понизив голос и не глядя ей в глаза – не из страха, а чтоб дать ей возможность ответить, как она сочтет нужным, Джордан спросил:
– Тебе сказали, что это мужчина?
Сомнения Джордана никак не отразились на лице Аннет: она была из тех, кто уже ничему не удивляется.
– Нет, ничего мне не сказали. Но даже если и так, то это самая красивая женщина из всех мужчин, которых я знаю.
Потом она засунула руку в карман передника и вернула ему телефон.
– Ты хотя бы догнал их? Тех, что стреляли?
– Да. Больше они не будут ни в кого стрелять.
– Аминь. – коротко отозвалась она.
После небольшой паузы Аннет взглянула на часы.
– Ну ладно, я пойду.
Джордан достал бумажник.
– Аннет, возьми у меня денег на такси.
Она жестом остановила его руку.
– Да ни в жизнь, даже если бы пришлось пешком до Бруклина топать. Я и на метро отлично доберусь.
Она было направилась к двери, но вдруг передумала и обернулась к нему с лукавой улыбкой, какую Джордан за все время их знакомства видел у нее на лице в первый раз.
– Если хочешь отблагодарить, покатай меня как-нибудь на своем шикарном мотоцикле.
Джордан улыбнулся и кивнул ей в ответ, но так и не смог стереть с лица растерянность. Аннет красноречиво махнула на него рукой.
– Ох уж эти мужчины! – Потом, насмешливо покачав головой, сочла нужным пояснить свою сентенцию: – Мальчик мой, я давно в эти игры не играю и потому хочу сказать тебе одну вещь. Мне кажется, ты настолько выше всего земного, что об этом даже не подозреваешь…
– О чем?
– Ты ведь тоже самый красивый из всех мужчин, каких я знаю. Так что желаю счастья тебе и этой бедняжке.
Не дожидаясь ответа, она повернулась и пошла к двери. Джордан не сводил с нее глаз, пока стеклянные створки не закрылись за ней.
А после направился к стойке регистратуры и поведал анкетные данные Лизы спокойной женщине средних лет, на чьей служебной карточке, пришпиленной к темному пиджаку, было написано необычное имя: Франциска Ярид. Узнав о несоответствии внешнего облика пациентки названному им имени Александер Герреро, служащая не проявила к этому факту никакого интереса.
Джордан был не в курсе, есть ли у Лизы страховка, поэтому в залог оставил регистраторше свою кредитную карточку, пообещав назавтра поехать домой и поискать.
Любезная Франциска Ярид внимательно посмотрела на пластиковый квадратик, потом на него и указала на незанятый стул в ряду слева. А напоследок заверила, что, как только будут известия о состоянии раненой, она ему сообщит.
Вот он сидит и ждет, когда она выполнит свое обещание.
Сейчас история о том, как он пустился вплавь по бурному морю в ореховой скорлупке, далека от него, как самая далекая звезда от земли. А на уме один только меркнущий свет в глазах Лизы, когда она лежала на асфальте и с недоумением ловила его взгляд.
Он обвел глазами приемный покой, пропитанный, как все больницы, запахом дезинфекции, представил себе подъезжающую «скорую», пузырек с плазмой, иглу, введенную в вену, деловую суету санитаров, быстрый пробег каталки по коридору, мелькание маленьких солнц на потолке перед глазами Лизы, если она была еще в сознании.
И вдруг осознал, что они толком так ни разу и не поговорили. Лишь однажды рассказали друг другу какие-то обрывочные истории про себя, а все остальное время он был слишком занят убийствами, а она слишком увлечена тактикой партизанской войны, состоявшей в том, чтобы показывать свое «я» лишь изредка и на краткий миг, а все остальное время проводить в подполье.
Ни разу они не обсудили прочитанную книгу или театральную постановку, ни разу вместе не послушали музыку, если не считать концертов жильца с нижнего этажа, влюбленного в творчество Коннора Слейва.
О тебе я мечтаю намного сильнее, чем о той машинке…
Слова, сказанные им в ресторане над рекой, обратили ее в бегство. Джордан только теперь понял, что бежала она не от него, а от своего собственного страха.
В коридоре справа за матовыми стеклами появились две фигуры в белом. Под звон дверного колокольчика оттуда вышли две молоденькие сестры. Сердце Джордана куда-то ухнуло, но он тут же увидел, что это не к нему. Девушки прошли к выходу, болтая о чем-то своем, девичьем, и удалились, а Джордан вернулся к своему ожиданию, нисколько не любопытствуя, чем будет заниматься та, что повыше, с Робертом в уик-энд и что было написано на открытке, которую он прислал ей ко дню рожденья.
Но обрывок их разговора по ассоциации заставил его вспомнить.
Он похлопал рукой по груди и почувствовал хруст конверта в кармане рубашки. Того самого конверта, который он вытащил из куртки Лорда и машинально переложил себе в карман. Теперь он достал его и внимательно осмотрел. Простой белый конверт без всякой надписи. В первый момент он даже решил, что конверт пуст.
Но вскрыв его, обнаружил там маленькую цветную бумажку. Он вытащил ее из конверта и с удивлением обнаружил, что это чек на двадцать пять тысяч долларов из банка «Чейз Манхэттен», аккуратно разрезанный ножницами по диагонали. На чеке стояла лишь часть имени получателя, вторая была обрезана, но Джордан догадался, кому назначен чек.
…ей Лонард
Де Рей Лонард, больше известный по кличке Лорд, которого сейчас, должно быть, запихивают в холодильник морга. Пожалуй, ради этого куска дерьма Джордан был готов поверить в Бога, если Он обеспечит Лорду место в первом ряду ада.
Упершись локтями в колени, он сидел и с недоумением разглядывал цветной листочек.
И тут в поле его зрения возникли зеленые пластиковые бахилы, какие хирурги надевают в операционной.
– Простите, вы Джордан Марсалис?
Джордан вскинул голову и увидел перед собой врача в робе и шапочке. Он был молод и на вид довольно хлипок, но темные глаза излучали спокойствие и уверенность. Джордан поднялся. Он был выше врача на целую голову, а чувствовал себя карликом перед ним.
– Да.
– А меня зовут Мелвин Леко. Я только что прооперировал вашу подругу.
– Как она?
– Пуля прошла навылет, жизненно важные органы не задеты. Если вы не верите в чудеса, вот вам случай изменить свое мнение. Она потеряла довольно много крови, поэтому для окончательного прогноза нужны как минимум сутки, но организм у нее здоровый, и я почти уверен, что она выкарабкается.
Джордан облегченно вздохнул и спросил, стараясь не выдать своего нетерпения:
– К ней можно?
– Пока нет. Она еще в реанимации, и думаю, мы ее подержим под легкой анестезией до завтрашнего утра.
После этого хирург совсем отказался от специальной лексики и заговорил как человек, пытающийся ободрить другого человека, хотя Джордан с первого взгляда на него почувствовал прилив уверенности.
– Поверьте на слово, вы можете спокойно ехать домой. Ваша подруга в надежных руках.
Джордан закивал, давая понять, что полностью доверяет доктору Леко. Он протянул ему руку, и хирург ее пожал.
– Спасибо, – сказал он просто.
– Моя работа, – отозвался тот с такой же простотой.
Доктор заложил руки за спину и удалился, а Джордан, взяв шлем с соседнего стула и поглядев на свой, где только что сидел, как на горячих угольях, двинулся к выходу, с неизменной любезностью раздвинувшему перед ним стеклянные створки. На улице его ожидало второе за сегодняшний день чудо: мотоцикл был на месте. Он воспринял это как хорошее напутствие и в свете добрых вестей, сообщенных доктором Леко, позволил себе мысленный иронический комментарий.
Надевая шлем и пряча улыбку в уголках рта, он спросил себя, в какое отделение врачи поместят Лизу – в женское или в мужское.
40
Проснувшись, Морин почувствовала, что устала еще больше, чем когда ложилась в постель. На ночь она приняла таблетку снотворного, но спала все равно беспокойно, видела тревожные сны и даже не могла утешиться уверенностью, что сны эти полностью принадлежат ей.
Я уже не хозяйка своих снов.
Она взглянула на электронные часы, стоявшие на серой мраморной столешнице рядом с кроватью. Красные цифры показывали, что скоро полдень.
Морин откинула смятую простыню, встала с постели, взяла темные очки и надела их, прежде чем раздвинуть тяжелые темные шторы. Раздернула она и легкие занавески, впуская в комнату солнце. Под ней разноцветной мозаикой стоявших в пробке машин расстилалась Парк-авеню. Морин вдруг позавидовала всем этим людям, что передвигаются по городу на машинах или пешком и видят перед собой мир таким, какой он есть, без тайных посланий из темного и непонятного небытия.
Обнаружив, что фрагменты, временами возникающие у нее в мозгу, взяты из жизни Джеральда Марсалиса, она сочла своим долгом посетить ретроспективную выставку работ Джерри Хо, устроенную в галерее Сохо. В одиночестве она ходила по залам, странно спокойная, не испытывая чувства deja vu , но зная, что вот-вот последует новая серия…
…чего? Как назвать то, что со мной происходит?
Но ничего не произошло. Правда, после долгого разглядывания всех этих цветовых пятен она почувствовала, что ей как-то не по себе. За этими полотнами стояли ночные кошмары, тяжелый дурман, крики боли, истерзанный мозг и страх человека, попавшего в стаю пираний.
Джерри Хо, как и Коннор Слейв, ушел из жизни до срока, возможно, в расцвете своего творчества, ушел, убитый человеческим безумием. Хотя Коннор был не только художником, но и человеком, а Джеральд, судя по всему, отказался от этой роли, быть может, даже умер задолго до своей физической смерти от руки другого парня, которому теперь грозит та же участь.
Морин высунулась из окна, но легкая занавеска, подхваченная ветром, вновь стала дымчатой преградой между нею и внешним миром. Она отошла к креслу, стала надевать спортивные брюки из микрофибры; в это время где-то в недрах дома зазвонил телефон.
Чтобы дочь не беспокоили звонки, Мэри Энн Левалье распорядилась отключить звонок в ее комнате. Немного погодя дверь бесшумно отворилась, и в комнату просунулось смуглое лицо Эстреллы.
– Ах, синьорита, а я думала, вы еще спите! Вам звонят из Италии.
Морин подошла к ночному столику в стиле ампир и спросила себя, кто бы это мог быть. В Италии сейчас шесть утра, и не так уж много народу может встать в этот час, чтобы позвонить ей. С некоторым сомнением она поднесла трубку к уху.
– Да?
И очень удивилась, услышав голос друга и адвоката Франко Роберто.
– Как поживает самый красивый комиссар итальянской полиции?
Морин слишком давно с ним знакома, чтобы не знать, как он деликатен и как осторожно всегда подбирает слова. Сейчас этот легкомысленный тон – вовсе не бестактность, а, наоборот, забота о ней.
– Привет, Франко. Неужели в такую рань ты уже на работе?
– В такую рань я еще на работе. Всю ночь сидел над бумагами, у меня сегодня слушание дела. Мужчина обязан зарабатывать на кусок хлеба.
– И даже с маслом, если вспомнить твои гонорары.
Морин невольно поддалась долетевшему из дальней дали оптимизму.
– Какой гнусный поклеп! Но не будем о прозе жизни. Я звонил твоему отцу, и он меня обрадовал. Говорит, операция прошла на редкость удачно.
Даже если б я тебе сказала, ты бы все равно не понял, на какую редкость.
Но комментариев от нее не потребовалось. Франко уже перешел к истинной причине своего звонка:
– А у меня тоже добрые вести. Суд по делу Авенира Галани будет чистой формальностью. После случившегося с вами всю полицию подняли на ноги. Они миллиметр за миллиметром прочесали лес Манциана и в стволе дерева нашли пулю, полностью идентичную той, которой был застрелен Коннор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47