Джордан и Кристофер остались вдвоем, но не успели обменяться и словом, как дверь вновь распахнулась, и вошел Рубен Доусон, бесстрастный помощник мэра.
– Что у тебя, Рубен?
Джордан удивился, увидев легкое замешательство на лице Доусона. Тот дошел до письменного стола, прежде чем ответить на вопрос.
– Есть новости. На мой взгляд, довольно странные. Мне только что позвонил охранник от ворот. Там женщина, которая хочет поговорить с вами. Она представилась как комиссар итальянской полиции.
– Что ей нужно?
Ответ Рубена Доусона ударил, как град по брусчатке.
– По ее словам, дело касается убийства вашего сына.
29
Морин ждала, стоя перед молочно-белыми воротами.
Сквозь решетку в маленьком дворике просматривалось несколько припаркованных машин; красным пятном на их фоне был мотоцикл, поставленный на боковую опору. Итальянский мотоцикл, она такие видела.
Сцена, которую она выстроила в голове, повторилась без малейших отступлений от сценария. Полицейский с квадратной челюстью, увидев ее, вышел из будки и шагом, достойным почетного караула, направился к ней.
– Добрый день, мадам. Чем могу служить?
– Здравствуйте. Меня зовут Морин Мартини, комиссар итальянской полиции. К тому же гражданка Соединенных Штатов. Мне нужно срочно поговорить с мэром.
Она протянула охраннику свой жетон и паспорт. Тот из чистой вежливости взял их, но взглянуть и не подумал.
– Боюсь, вы не ко времени, мадам.
Морин ожидала чего-то подобного. Подавив обуявшее ее раздражение, она сняла очки и в упор поглядела на охранника.
– Пусть это решает господин мэр. Доложите ему, что у меня есть сведения, касающиеся убийства его сына.
Тон и смысл этих слов мгновенно растопили лед в глазах ее собеседника.
– Минутку. Подождите здесь.
Охранник в синей форме удалился в будку, но через стекло Морин было видно, что он поднял трубку телефона и одновременно разглядывает ее документы. Он обменялся с кем-то несколькими фразами, выслушал ответ и закивал.
Затем вышел и протянул ей документы.
– Прошу. У входа вас встретят.
Морин прошла в ворота, пересекла дворик и направилась к главному входу под козырьком, тянувшимся вдоль всего фасада. Не успела она подняться по ступенькам, как дверь распахнулась, и на пороге появился настоящий английский дворецкий.
Голос, каким он пригласил ее войти, не мог быть иным:
– Прошу вас, мадам, господин мэр ждет. Вот сюда, я провожу вас.
Морин так волновалась, что не удостоила вниманием интерьер особняка. И даже не заметила человека в замшевой куртке и круглой черной шляпе, который прошел мимо нее к выходу и окинул любопытным взглядом. Проведя ее по коридору, мажордом остановился перед дверью, легонько постучал и, не дожидаясь ответа, распахнул перед ней дверь, отступив в сторону.
– Пожалуйте.
Морин, сделав несколько шагов, очутилась в небольшом кабинете. Дверь бесшумно закрылась у нее за спиной. В кабинете были двое.
Прямо перед ней на фоне окна стоял высокий человек с посеребренными висками и невероятно голубыми глазами – такого цвета она еще не видела. Лицо и весь сдержанный, собранный облик говорили о том, что с таким человеком неплохо оказаться рядом в момент опасности. Другой, гораздо старше, сидел за письменным столом; его черты носили на себе печать власти, которую ни с чем не спутаешь и которая не способствует здоровому цвету лица. Глаза у него были точно того же оттенка, что и у первого, но словно бы потухшие, а грузное тело говорило об избытке официальных приемов и недостатке движения.
При ее появлении он, разумеется, встал, как и положено при даме, но в его оценивающем взгляде она прочла тревогу и недоверие.
Ее даже удивило, что он протянул ей сухую руку.
– Добрый день, мадам. Я Кристофер Марсалис. А это мой брат Джордан.
Второй не шевельнулся и ничего не сказал, ограничившись кивком.
– Здравствуйте, господин мэр. Вероятно, мое появление показалось вам неуместным. Я комиссар итальянской полиции.
– У вас безупречный английский и очень знакомое лицо. Мы с вами раньше не встречались?
Морин улыбнулась и воспользовалась родственными связями, чего никогда бы себе не позволила, если б не обстоятельства, приведшие ее в Грейси-Мэншн.
– Думаю, вы знакомы с моей матерью. Она адвокат по уголовным делам здесь, в Нью-Йорке. Мэри Энн Левалье. Все говорят, что мы с ней похожи.
Правда, так говорят только те, кто нас плохо знает.
Эта мысль отразилась и на лице, и в голосе. От дальнейших комментариев она воздержалась, чтобы поскорее перейти к делу.
– Меня зовут Морин Мартини.
Лишь когда она назвала свое имя, человек, которого ей представили как Джордана Марсалиса, казалось, обратил на нее внимание. Он шагнул к ней, и в глазах у него была та же неуверенность, что и в голосе, когда он спросил:
– Простите, мисс Мартини. Быть может, мой вопрос причинит вам боль. Вы подруга Коннора Слейва?
Морин мысленно поблагодарила его за то, что он не употребил прошедшее время, точно так же, как и она каждый миг думала о Конноре только в настоящем.
– Да, я.
Мэру тоже наверняка была знакома ее история, но то, что он добавил, скорее походило на обрывок официальной речи, нежели на сострадание. Правда, Морин не знала, что мэр точно так же отозвался о гибели сына.
– Это большая потеря.
После этих слов наступила выжидательная тишина, и четыре глаза устремились на нее с пристрастием третьей степени.
Морин поняла, что тянуть дальше нельзя, и попыталась в нескольких словах сформулировать то, что никаким формулировкам не подлежит.
– Я сразу перейду к делу. Вижу, что вам известны обстоятельства, в которых оказались мы с Коннором. Мне после случившегося пришлось перенести операцию по замене роговицы. В связи с генетической несовместимостью процент возможных доноров был практически равен нулю. И все же один нашелся.
Морин уперлась взглядом в потускневшую голубизну глаз Кристофера Марсалиса. Она уже знала, чем закончится разговор, и боялась этого.
– У меня есть основания полагать, что моим донором был Джеральд Марсалис.
– Вполне возможно. Я сам разрешил использовать органы, когда узнал, что он состоит в ассоциации доноров. Если это так, я рад, что вы благодаря ему обрели зрение. Но какое это имеет отношение к расследованию его убийства?
Морин сняла темные очки. Яркий свет из окна полоснул ее по глазам, но слова давались ей еще тяжелее.
– Наверняка то, что я скажу, покажется вам безумием. Сама я воспринимаю это именно так. Это безумие, но меня посещают видения из жизни вашего сына.
Едва она произнесла эту фразу, как в комнате повисло сочувственное молчание. Мэр переглянулся с братом, явно ища у того подтверждения своей мысли. Потом заговорил все тем же спокойным, сдержанным тоном, прячась за слова и тем не менее пытаясь не отводить от нее взгляда:
– Мисс Мартини, надо учитывать страшное потрясение, которое вы пережили. Такое редко проходит бесследно, говорю вам по собственному опыту. Ваша мать – талантливый адвокат и мой друг. Позвольте мне…
Морин ожидала такой реакции. Она вошла в этот кабинет в полном убеждении, что другого ответа не будет. Их нельзя винить. Наверняка она сама бы так же отнеслась к человеку, пришедшему к ней с подобной историей.
Но как бы там ни было, она решила пройти этот путь до конца.
– Господин мэр, я бы не пришла к вам, не будь у меня осознанной уверенности в том, что я говорю. Я не случайно употребила слово «осознанной», хотя вам оно может показаться неуместным. Я полицейский и привыкла оперировать фактами, а не эзотерическими, экстрасенсорными измышлениями. Поверьте, я немало думала, прежде чем прийти к вам, и не отступлюсь от своих слов даже перед консилиумом психиатров.
Она встала, чувствуя себя обнаженной под взглядами этих мужчин. Надо признать, она сама дала им повод так смотреть на нее. Вновь надев очки, она выпалила последнюю тираду, не глядя ни на кого в отдельности:
– Пока я живу у матери. Если считаете меня сумасшедшей, звоните ей. А если все же у вас появятся сомнения, звоните мне. Извините за беспокойство, господа.
Она повернулась и направилась к двери, мечтая поскорее оставить позади атмосферу неловкости, замешательства и сострадания.
Но едва взялась за дверную ручку, взгляд ее упал на фотографию в деревянной рамке, висящую слева от двери. Два человека, пожимая друг другу руки, улыбаются в объектив. Лицо одного хорошо ей знакомо. Это Рональд Рейган, президент Соединенных Штатов. Во втором она узнала Кристофера Марсалиса, темноволосого, с усами, гораздо моложе и худее, чем он сейчас. Наверное, она бы и не узнала его, если б не эти голубые глаза. Кровь ударила ей в лицо, когда она поняла, что уже видела его – не такого, какой он сейчас, а этого, на фотографии.
Этот самый человек во сне вошел в ее комнату и порвал ее рисунок.
Она вся сжалась и заговорила, не оборачиваясь, из страха опять увидеть их сочувственные лица.
– Много лет назад ваш сын нарисовал картинку. На детском рисунке были изображены мужчина и женщина, которые занимаются сексом, опираясь на стол. Вы вошли к нему в комнату, он показал вам рисунок. Вы страшно рассердились, порвали тот листок и в наказание заперли сына в чулане.
Немного помолчав, Морин обернулась и, как на компьютерной графике, увидела, что с лица Кристофера Марсалиса сползает сочувственное выражение, сменяясь оцепенелым. Он круто повернулся и отошел к окну. Морин в который раз подивилась, как много оттенков может быть у молчания, насколько оно выразительнее слов. Наконец голос мэра донесся от окна комнаты, приглушенный огромной давностью лет и воспоминаний.
– Да, это было много лет назад. Джеральд был совсем маленький. В то время жена была еще жива, но уже почти не выходила из больниц. Я был еще молод, и между нами больше года не было супружеских отношений. А у нас в доме служила смазливая горничная, и я…
Он запнулся, и Морин поняла смысл этой паузы. Миг нерешительности перед финальным освобождением исповеди, какой бы она ни была, большой или малой.
– Это случилось на кухне. Всего один раз, больше не повторялось. Должно быть, Джеральд нас видел, а мы и не заметили. Показывая мне рисунок, он им так гордился и совсем не понял, чем мы занимались. Для него это было произведение искусства, и не более того. А я испугался, что он может показать рисунок посторонним, и порвал его. Потом я взял с него честное слово, что он никому не скажет, а чтобы он осознал свою ошибку, запер его в чулане. Джеральд был ребенком, но у меня такое ощущение, что он этого не забыл и не простил.
Морин вновь увидела дверь чулана, скрывшую его багровое от ярости лицо. Представила себе ребенка, погруженного во мрак, где обманы тьмы превращают истину и свет глаз в фантастических монстров.
Джордан пришел на помощь брату, заслонив его от нее в момент слабости.
– Мисс Мартини, вы полицейский со всеми вытекающими последствиями. Я тоже был полицейским, стало быть, мы говорим на одном языке. Я вижу, вы понимаете, что во всей этой ситуации есть некая трудно определимая аномалия. Давайте посмотрим правде в глаза: ничего этого суд к рассмотрению не примет. Однако я вынужден проанализировать то, что вы сказали. У вас были еще какие-нибудь…
Морин про себя усмехнулась, видя, как он подыскивает слово, чтоб не обидеть ее.
– Вы хотели сказать – видения?
– Да.
Джордан с трудом выдавил это «да» сквозь стиснутые зубы.
А Морин с тем же чувством освобождения, с каким только что мэр обнажил перед ними душу, избавилась от одиночества, в котором пребывала все это время, и подробно рассказала об отпечатавшихся в памяти образах. Соитие, синее лицо женщины, красное лицо Джеральда, отразившееся в зеркале, угрожающая фигура безликого человека в полутьме лестничной площадки, рука, сжимающая пистолет.
Она так увлеклась рассказом, что не замечала, как меняются лица слушавших ее мужчин. Заканчивала она как будто уже в безвоздушном пространстве. Морин бы не удивилась, если бы все предметы в этой комнате вдруг поднялись и поплыли в невесомости.
Мэр первым подал голос, похожий на треск разбиваемого стекла:
– С ума сойти.
Морин поняла, что это относится не к ней. Он имеет в виду абсурдность ситуации, которая, несмотря ни на что, заставила его отбросить недоверие. Объяснения всему этому не было, а если бы и нашлось, оно бы вряд ли что-либо изменило в реакции ее слушателей.
Джордан не выглядел таким потрясенным, как его брат. Он сел перед ней на стул и откинулся на спинку.
– Думаю, нелишне будет ввести вас в курс дела. Убиты два человека. Судя по почерку, два преступления связаны между собой, но что связывает двух жертв, – мы пока не поняли. Единственная связь, которую нам удалось нащупать, состоит в том, что Джеральд Марсалис и вторая жертва, Шандель Стюарт, учились вместе в Вассар-колледже, в Покипси. – Он взял со стола несколько цветных фотографий и подвинул их поближе к Морин. – Вот в этом колледже.
Морин протянула руку за фотографиями, взяла одну и…
…я на аллее, которая делит надвое большой зеленый луг, иду по ней и встречаю группу ребят, которые смотрят на меня, но не здороваются, я тоже не здороваюсь, а иду с ними вместе к зданию внушительного вида, с большими окнами, поднимаю руку, смотрю на часы и ускоряю шаг, бегу к входу и…
…я в комнате, но поле моего зрения ограничено, как будто я вижу все сквозь прорези в чем-то. Передо мной мужчина и женщина в темной одежде и в масках, изображающих двух персонажей «Мелюзги». Она Люси, он Снупи. С бьющимся сердцем я поворачиваю голову, следуя за взглядами этих двоих…
…спиной ко мне стоит человек, склонившись над столом, на котором простерто тело, кажется детское. Вдруг этот человек вскидывает правую руку, а в ней нож, весь окровавленный, и кровь стекает по его пальцам, окрашивает рукава рубашки и куртки. Я этого не слышу, но знаю, что человек, стоящий ко мне спиной, вопит, запрокинув голову к потолку, а я…
…я снова с мужчиной и женщиной, одетыми в темное и в масках Люси и Снупи, но мы уже в другом месте. Он, облокотившись на стену, снимает маску, а под ней молодое, смуглое, залитое слезами лицо, он закрывает его руками и соскальзывает по стене на землю, а она…
Морин очнулась на коленях, и первым, что увидела, было пятно сучка в паркетном полу между двух мужских кроссовок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47