Движением руки Блэар обратил на себя внимание бармена и показал ему два поднятых вверх пальца.
— В «Арфе» всегда драки. Каждый вечер какой-нибудь ирландец обязательно откусит нос другому. Вообще-то они неплохие ребята, ирландцы. Когда надо проходить ствол или расширять выработку, тут с ирландцами не сравнится никто. Но, когда надо день за днем рубать уголек, тут уж нет никого лучше вашего покорного ланкаширца. — Принесли заказанный джин, Смоллбоун облегченно вздохнул и схватил свой стакан, не дав официанту даже поставить его на стол. — Конечно, и валлийцы, и йоркширцы тоже ничего, но лучше ланкаширцев нет никого.
— Под землей?
— Ну, скажем так. Ваше здоровье!
Они выпили — Блэар сразу половину стакана, Смоллбоун же сделал только маленький, экономный глоток, как человек, нацелившийся на покорение длинной дистанции.
— Вы, наверное, знали кого-нибудь из тех, кто погиб тогда во время пожара?
— Всех их знал. Тридцать лет проработал с ними бок о бок. И с отцами, и с их сыновьями. Все они были мои друзья, и всех их больше нет. — Смоллбоун позволил себе еще один скупой глоток. — Ну, не всех, конечно. Есть еще шахтеры и не из Уигана. Те, которых нанимают на день. Мы даже их фамилий никогда не знаем. Если они из Уэльса, их зовут просто «тэффи», если ирландцы — «пэдди», а если у них не хватает двух пальцев, то «пару пива!». Главное — уметь рубать уголек, остальное не имеет значения.
В пивную вошла группа женщин. Заглядывавших сюда респектабельных дам обычно сразу же препровождали в специально предназначенное для них место, которое на здешнем жаргоне называлось «гнездышком»: в противном случае, попытайся они добраться до стойки бара, их турнюры посшибали бы стаканы и кружки со всех столиков. Эти же, однако, двинулись прямо к стойке. Их отличала не только смелость поведения: выше пояса на них красовались фланелевые кофточки и шерстяные шали, накрывавшие головы; снизу же широкие юбки из грубой ткани были закатаны до пояса в некоторое подобие кушака и схвачены в таком положении нитками, чтобы не разматывались и не мешались; под ними же виднелись вельветовые брюки. Руки у них были синими с одной стороны и розовыми с другой, лица еще распаренными и влажными после душа.
Бармена их появление нисколько не удивило.
— Пива? — спросил он.
— Эль, — ответила крупная рыжеволосая девушка. И продолжала, обращаясь к подругам: — Он бы и яйца свои потерял, если бы они не болтались у него в мешочке. — Взгляд ее обвел зал пивной и остановился на Блэаре. — Ты фотограф, да?
— Нет.
— Я позирую для снимков. Вместе с Розой, моей подружкой. В рабочей одежде или в выходных платьях. Нас очень любят снимать.
— А кто эта Роза?
— Моя подруга. Но только не в художественных позах, если ты понимаешь, о чем я.
— Понимаю, — ответил Блэар.
— Зови меня просто Фло. — Держа в руке кружку эля, она подошла к столику. Лицо у нее было некрасивое, однако она накрасила губы и нарумянила щеки так, что казалась раскрашенной фотографией. — А ты американец, да?
— У тебя тонкий слух, Фло.
От комплимента она вся вспыхнула. Даже волосы, казалось, напитались электричеством и стремились вырваться из-под шали. У Блэара ее облик вызвал почему-то ассоциацию с королевой Боадичи, сумасшедшей предводительницей бриттов, чуть было не сбросившей обратно в море легионеров Цезаря.
— Мне нравятся американцы, — продолжала девушка. — Они не любят разводить церемонии.
— А я особенно, — заверил ее Блэар.
— Не то что некоторые из Лондона. — Фло произнесла эти слова тоном, ясно свидетельствовавшим: Лондон для нее равнозначен гнезду вшей. — Некоторые члены парламента, которые только и смотрят, как бы оставить честных девушек без работы. — Ее горящий взгляд опустился на сидевшего Смоллбоуна. — И некоторые жополизы, что ходят у таких в прихлебателях.
Смоллбоун выслушал все это как ни в чем не бывало, всем своим видом давая понять: он не из тех, кого можно пронять подобными штучками. Девушка снова переключила внимание на Блэара:
— Ты бы мог представить меня на фабрике? В юбке, крутящуюся там, привязанную к машине, поправляющую бобины, заправляющую нити? И постепенно глохнущую и чахнущую? Нет, это не для меня! И не для тебя тоже: фотографы по фабрикам не ходят. Покупают снимки только тех девушек, кто работает на шахтах.
— Он не фотограф, — произнес чей-то голос за спиной у Блэара.
Блэар поднял голову и увидел молодого шахтера в куртке с вельветовым воротником, из-под которого выглядывал шелковый, в коричневый горошек шарф. Блэар вспомнил снимок команды регбистов и сообразил, что перед ним Билл Джейксон.
— Вчера вечером он ходил к Розе, — проговорил Джейксон.
Все находившиеся в пивной враз смолкли и сидели теперь в полном молчании, являя собой как бы застывшую живую картину. До Блэара вдруг дошло, что появления Джейксона ждали. Ждали с предвкушением. И сейчас, когда он вошел, даже стеклянные глаза Юного принца, казалось, вспыхнули и засверкали.
— Вы ведь даже не постучались, верно? — вкрадчиво произнес он. — Роза говорила: слава Богу, что она еще оказалась одета.
— Я извинился.
— Билли, он пьян, — вмешалась Фло. — У него нет клогов. Он тебе не соперник.
— Заткнись, Фло, — парировал Джейксон.
При чем тут клоги и о каком соперничестве идет речь, Блэар не понял.
Джейксон снова переключился на него:
— Роза говорит, что вы от епископа?
— Из семьи преподобного Мэйпоула, насколько я слышал, — вставил Смоллбоун.
— И то и другое, — ответил Блэар.
— Дальний родственник? — спросил Джейксон.
— Очень дальний. — Блэар повернулся на стуле, чтобы получше разглядеть Джейксона, и у него возникло ощущение, какое бывает, наверное, у мыши, угодившей в чью-нибудь огромную пятерню. Ощущение это было не из приятных. У Билла Джейксона оказалось открытое красивое лицо, прямые темные, но довольно всклокоченные волосы и мощный, как лемех плута, подбородок, будто подпиравшийся снизу перламутрового цвета шарфом. Типаж из разряда тех, кто вполне мог бы сделать себе артистическую карьеру. — Я расспрашивал Розу о преподобном Мэйпоуле, — добавил Блэар. — Вы ведь были с ним в одной команде, да?
— Были.
— Возможно, вы могли бы мне чем-нибудь помочь.
Повинуясь какому-то сигналу, которого Блэар даже не уловил, Смоллбоун вскочил, и Джейксон уселся на его место. «А парень-то постоянно в центре всеобщего внимания, он будто солнце в сумрачном мире этой пивной», — подумал Блэар. Ему вдруг припомнилось, что на том фотоснимке Мэйпоул смотрел почему-то на Джейксона, а не в аппарат. Сейчас взгляд Джейксона свидетельствовал, что задаваемые ему вопросы он воспринимает очень серьезно, как если бы это были головоломки.
— Спрашивайте.
— Вы видели преподобного Мэйпоула в тот последний день?
— Нет.
— Вам не приходит в голову, что с ним могло произойти?
— Нет.
— Он казался расстроенным?
— Нет.
«Кажется, перечень моих вопросов исчерпан», — подумал Блэар. И уже проформы ради добавил:
— О чем вы с ним обычно разговаривали?
— О спорте.
— А религиозные темы вы с ним когда-нибудь обсуждали?
— Преподобный говорил, что из Христа мог бы выйти первоклассный регбист, настоящий чемпион.
— Вот как? — Это уже было чем-то новеньким: занятный сплав богословия и спорта — Христос, обводящий противника, рвущийся к его воротам, пробивающий заслоны защитников, а вокруг ревет и беснуется толпа болельщиков.
— Преподобный говорил, что Христос был простым рабочим человеком. Плотником и мастером на все руки; так что почему бы Ему и не быть хорошим атлетом? Джон говорил, что доброе соревнование между христианами — радость для Господа. Он говорил, что предпочел бы поле для регби и нашу команду всем церквам Оксфордского университета со всеми молящимися там преподавателями.
— По-моему, очень разумная позиция.
— Преподобный говорил, что все ученики Христа тоже были ремесленниками, рыбаками, вообще простыми людьми. И еще он говорил, что нечистые мысли подрывают силы спортсмена точно так же, как и силу веры любого архиепископа, и что особая обязанность сильных — проявлять терпение к слабым.
— Рад слышать столь здравые мысли. — Самочувствие самого Блэара в тот момент было далеко не лучшим. — А кто из учеников кем был в команде?
— Что вы хотите сказать?
— Кто какое место занимал на поле? Кем были Петр и Павел? Крайними нападающими? А Иоанн Креститель? Он ведь был здоровый, мускулистый, по-моему. На каком он фланге играл — правом?
Все разговоры в пивной стихли окончательно. Джейксон с удовольствием бы осадил и поставил на место этого незнакомца; ему не доставляло, однако, совершенно никакого удовольствия чувствовать, что подобное проделывают с ним самим.
— Нельзя над этим смеяться.
— Да, вы правы. — Блэар заметил во взгляде Джейксона злой огонек. Как будто кто-то помешивал там тлеющие угли. — Так значит, мой пропавший кузен Джон был богословом и святым?
— Можно и так сказать.
— Именно что можно сказать. — Блэар решил выбираться из пивной, пока он еще был в состоянии найти обратную дорогу. Он поднялся и взял свой мешок. — Вы мне так помогли, что у меня просто нет слов.
— Теперь назад, в Америку? — спросила Фло.
— Не знаю, возможно. Но уж из Уигана уеду точно.
— Что, слишком здесь тихо? — спросил Джейксон.
— Надеюсь.
Блэар, пошатываясь, направился к двери. Снаружи рано наступившие сумерки на глазах превращались в непроглядную, хоть глаз выколи, темень. Улица производила впечатление тоннеля, боковые стенки которого были отмечены газовыми фонарями и дверями пивных. С явным опозданием, но Блэар вспомнил о том нескрываемом страхе, который испытал накануне вечером привозивший его сюда извозчик. Он, конечно, тогда преувеличивал, однако сейчас в поле зрения Блэара не было видно ни одного кеба.
Мимо него торопливо проходили фабричные работницы — в шерстяных шалях и хлопчатобумажных платьях, с металлическими коробками для еды в руках, и стук деревянных подошв их клогов был оглушающим. Блэар чувствовал, как в его голове медленно, лениво разливается выпитый джин. Пройдя пару кварталов, однако, он вдруг осознал, что именно сказал ему — или чего не сказал Билл Джейксон. Когда Блэар спросил его, видел ли он Мэйпоула в тот последний день, ответом Джейксона должно было стать не «Нет», а «В какой день?»
И хотя это было мелочью, и Блэар понимал, что ему следует поспешить на встречу с Левереттом, он все же развернулся и направился назад к «Юному принцу». Войдя внутрь, он поначалу даже усомнился, туда ли попал: зал пивной, еще недавно заполненный до отказа, теперь был совершенно пуст. Только Юный принц возвышался недвижно на своем пьедестале, будто надзирая за покинутыми столами, стульями, стойкой и камином.
Блэар отлично помнил, что на улице мимо него проходила такая толпа народа, какая за минуты до этого заполняла собой пивную. Вдруг за дверью, что вела в заднюю часть пивной, раздались громкие крики. Блэар открыл ее и, осторожно обойдя дыру, используемую в роли писсуара, вышел в расположенные позади дома аллеи. Газовых фонарей тут не было, свет исходил от поставленных на невысокие столбы керосиновых ламп; и в этом полумраке стоял невообразимый шум, издаваемый толпой по меньшей мере в две сотни человек: здесь были хозяева «Юного принца», и все его работники, и посетители пивной, и вновь подошедшие шахтеры, и женщины в юбках, и шахтерки в брюках, и целые семьи с детьми; и все они ликовали, как на празднике.
Открывшаяся взгляду картина казалась воспроизведенной с полотна Босха «Сад наслаждений». «И чем-то походила еще на древние состязания олимпийцев, — подумал Блэар. — Или на кошмарный сон». Блэар находился в тени, так что его не было видно; ему же самому был отлично виден Билл Джейксон, стоявший обнаженным по пояс в самом центре толпы. Торс у него был мощен и рельефен, как у всех шахтеров: узкая, словно истощенная талия, и резко очерченная, выдающаяся мускулатура, результат долгого и тяжкого труда при постоянной изнурительной жаре. Кожа, бледностью напоминавшая полированный мрамор, резко контрастировала с темными волосами, выглядевшими сейчас особенно всклокоченными и непокорными. Его соперник тоже уже разделся. Он был ниже ростом, старше, с массивным, похожим на бочонок торсом и кривыми ногами. Череп его был выбрит наголо, а плечи покрыты короткими вьющимися волосами, в падавшем на них сзади свете создававшими впечатление некоего подобия нимба вокруг головы. Позади него развевалось зеленое атласное знамя с вышитой на нем арфой — символом Ирландии.
Джейксон нагнулся и накрепко зашнуровал клоги. Ланкаширские рабочие клоги обычно представляли собой вырезанную из ясеневой древесины толстенную подметку, к которой снизу для более долгой носки прибивались железные, почти лошадиные по размерам и массивности подковы, а с другой стороны крепился кожаный верх. Медные заклепки на мысках делали клоги Джейксона еще более внушительными. Джейксон слегка подтянул повязанный вокруг шеи шарф и прогарцевал по площадке, словно породистая лошадь по вольеру.
Противник решительно двинулся ему навстречу раскачивающейся, как у бульдога, походкой. Голени у него были испещрены шрамами. Мыски клогов, как и у Джейксона, покрывали многочисленные медные заклепки.
«Бесчеловечное развлечение», — подумал Блэар. Сродни петушиному бою, только тут дерущиеся как бы вооружены опасными бритвами. По сравнению с такой забавой кулачные бои, принятые в Калифорнии, могли показаться не более чем детскими играми. Впрочем, это обычное для шахтерской среды явление, когда напряжение от нечеловечески тяжелого труда находит выход и разрядку в кровавых схватках. Теперь становилось понятным и то, зачем Смоллбоуну понадобилась букмекерская сумка: на подобных драках всегда заключаются пари.
— Правила такие, — проговорил бармен из «Юного принца», — выше колен не бить, кулаками не драться, не кусаться. На землю противника не валить. Матч прекращается, если один из соперников падает, или теряет сознание, или говорит: «Конец».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59