Баррингтону никогда не доводилось летать на таких. Двигатели уже были запущены. Под дождем Стоун подбежал к самолету, поднялся по трапу и внес в салон свой багаж.
Молодая женщина, в костюме от Армани палевого цвета, появилась перед ним. "Мистер Баррингтон"?
"Он самый".
"Позвольте мне принять ваши вещи, и, будьте добры, садитесь. Мы вот-вот взлетим".
Она исчезла с его сумками. Он оставил при себе портфель и сел на свободное место. В самом хвосте самолета на удобном диванчике сидел человек и разговаривал по мобильному телефону. Стоун пристегнулся, как только самолет покатился по полосе. Он хотел пойти вперед и наблюдать за взлетом, но дверь в пилотскую кабину была закрыта. Тогда он сел и стал смотреть, как по иллюминатору бегут струи дождя.
Не останавливаясь, самолет продолжал движение, свернул на взлетную полосу и стал разгоняться. Скоро он оторвался от земли и стал быстро набирать высоту. Вскоре появилась стюардесса и наклонилась над его креслом. Она была очень привлекательна, а ее улыбка обнажала замечательную дорогостоющюю работу американских дантистов. "Не желаете ли что-либо из напитков"?
После бега по аэропорту сердце Стоуна все еще не пришло в норму.
"Да, бренди, пожалуйста".
"У нас есть хороший коньяк, Хайн 55, а также очень старый Арманьяк".
"Я буду Арманьяк", решил он. Минутой позже, Стоун уже согревал в руках бокал из тонкого стекла.
"Мистер Ригенштейн будет весьма признателен, если, когда погаснет сигнал "Пристегните ремни", вы присоединитесь к нему", сказала женщина.
"Благодарю", ответил Стоун. Ригенштейн: имя казалось знакомым, но он не мог вспомнить, где его прежде слышал. Он потягивал свой Арманьяк, когда погасла надпись "Пристегните ремни". Стоун отстегнулся и пошел вдоль салона туда, где сидел второй пассажир. Когда Баррингтон приблизился, мужчина встал и протянул руку. "Я - Луи Ригенштейн", представился он.
Стоун пожал протянутую руку. "А я - Стоун Баррингтон". Мужчина вблизи оказался значительно старше, чем показался на расстоянии; Стоун прикинул, что Луи, вероятно, шестьдесят пять - семьдесят лет.
"О, да, ты - друг Вэнса. Пожалуйста, присаживайся, и благодарю, что составил мне компанию. Очень приятно во время полета иметь хорошего собеседника".
Стоун сел в удобное кресло напротив диванчика.
"Прошу прощения, что задержал вылет. Мой таксист заблудился".
"Конечно", ответил Ригенштейн. "Они всегда так делают. Вся хитрость в том, чтобы заказать машину от Атлантик Авиэйшен; в этом случае, получаешь водителя из Нью-Джерси".
"Я это учту на будущее", сказал Стоун.
Ригенштейн принюхался. "Ты пьешь Арманьяк"? Он протянул руку, "Дай попробовать"?
Стоун вручил ему свой бокал, и Ригенштейн сунул в него нос и глубоко вдохнул.
"Ахххххх", выдохнул он, возвращая бокал. "Я не выпил ни капли за последние тридцать лет, но все еще люблю этот букет. Как же это замечательно"!
"Полностью согласен", согласился Стоун.
"Уверен, что недавно слышал упоминание твоего имени. Что-то на Карибах"?
"Остров Святых Марков".
"Ах, да. Ты защищал молодую женщину, которая обвинялась в убийстве мужа". произнес Ригенштейн тоном заговорщика. "Скажи мне, она действительно сделала это? Или ответ подразумевает нарушение конфиденциальности? Тогда я вопрос сниму".
"Я могу сказать с полной конфиденциальностью, что она не делала этого", ответил Стоун. "И мой ответ не нарушает конфиденциальности".
"Хранить конфиденциальность - важнейшая штука в жизни", хмуро произнес Ригенштейн. "Особенно в нашем бизнесе. В бизнесе развлечений".
"В любом бизнесе, я думаю".
"Но особенно в нашем. В нем столько слухов и лжи, что сохранить конфиденциальность и при этом быть правдивым - чрезвычайно трудно. И, хотя у меня есть большой отдел по заключению контрактов, задача которого, не пропустить ни одного нюанса в договоре, я всегда гордился тем, что могу скреплять договора простым рукопожатием".
"Я полагаю, что, если все начнут скреплять соглашения простым рукопожатием, то мне с моими коллегами придется голодать", усмехнулся Стоун.
"Верно, без адвокатов в нашем мире не обойтись. Скажи, ты гордишься тем, что ты - адвокат"?
Стоун на секунду задумался. "Я гордился, когда окончил юридическую школу, гордился, что сдал все экзамены, поскольку эти верстовые столбы отмечают приобретенные знания, но не могу сказать, что горжусь моей профессией; в то же время есть немало замечательных адвокатов, благодаря которым не стыдно принадлежать к этой когорте".
"Ответ адвоката", сказал Ригенштейн с явным интересом.
"Хочу уточнить", заявил Стоун. "Я горжусь тем, что я - хороший адвокат, стремящийся к совершенству".
"Мне нравится столь прямой ответ", сказал Ригенштейн. "Всегда предпочитал прямые ответы и так редко их получал".
Вот теперь он вспомнил. Луис Ригенштейн был главой совета директоров Студии Центурион. Стоун читал о нем статьи в разделе развлекательных бизнес новостей, но никогда прежде не обращал на них внимания. И в свою очередь спросил: "А ты гордишься принадлежностью к кино бизнесу"?
Ригенштейн широко улыбнулся. "Конечно же"! сказал он. "Как и ты, я горжусь тем, как делаю свое дело"! Он покачал головой. "Само собой, в нашей профессии до черта негодяев, как в любой профессии, и не существует советов по этике или судов чести, чтобы попытаться судить и регулировать отношения с ними. Что больше всего мне нравиться в занятии кино бизнесом"? вновь улыбнулся Луи. "Власть произнести "да", ответил он с воодушевлением. "В нашем деле имеются сотни людей, в чьей власти сказать "нет", но лишь немногие могут себе позволить "да". Он наклонился вперед и уперся локтями в колени. "Конечно, как и любая власть, она должна реализовываться с наиболее возможным благоразумием. Будучи неблагоразумной, такая власть способна разрушить ее обладателя, и даже быстрее, чем можно себе представить".
Ригенштейн сузил глаза. "Скажи, Баррингтон, ты когда-нибудь участвовал в представлениях"?
"Исключительно перед жюри", ответил Стоун. "Нет, ошибся. Однажды я играл главную роль - будучи в старшем классе в школьном драматическом клубе".
"Как считаешь, тебе удалась эта роль"?
"Я…ну, участники заслужили бурные аплодисменты, причем, три вечера подряд".
"Могу побиться об заклад, что ты сыграл очень хорошо", сказал Ригенштейн. "Я знаю толк в актерах, и думаю, ты - прирожденный актер. Ты неплохо смотришься, голос у тебя с резонансом, и вообще, ты производишь положительное впечатление".
Стоун удивился. "Что ж, благодарю, мистер Ригенштейн; из Ваших уст - это высшая похвала".
"Будь добр, зови меня просто Луи" сказал он.
"Спасибо, а я - Стоун".
"Стоун, если ты когда-либо пожелаешь оставить свою профессию, дай мне знать, и я открою тебе двери в мир кино. Конечно же, не на ведущие, но хорошие роли второго плана. Мне доставит удовольствие видеть, что у тебя получается, и я уверен, у тебя получится. Главные роли вряд ли. Тебе, кажется, чуть больше сорока"?
"Ты не ошибся".
"Чтобы стать звездой, нужно много времени, но ты будешь пользоваться большим спросом на проходные роли".
Стоун засмеялся. "Не уверен".
"А я ничуть не сомневаюсь; ты будешь очень хорош".
"Хорошо, Луи, если я решусь бросить свою карьеру, ты будешь среди первых, кто узнает об этом".
Ригенштейн встал, снял куртку, скинул ботинки. "Надеюсь, ты извинишь меня, но мне следует немного поспать", сказал он. "Я бы посоветовал тебе сделать то же самое. Когда мы доберемся до Лос Анжелеса, будет раннее утро". Без долгих слов он растянулся на диванчике, закрыл глаза и быстро уснул. К нему подошла бортпроводница и накрыла его легким одеялом.
Стоун вернулся на свое место, снял ботинки и куртку, взял, оказавшееся кашемировым, одеяло, и наклонил свое кресло под максимальным углом. Свет в салоне сделался мягким, приглушенным и он стал рассматривать звезды через иллюминатор, стараясь не думать об Аррингтон.
3
Стюардесса разбудила Стоуна, и он привел спинку кресла в вертикальное положение. Взглянул на часы. Потом посмотрел в окно иллюминатора. Наступал рассвет.
"Мистер Ригенштейн интересовался, не желаете ли вы позавтракать с ним"? спросила молодая женщина.
"Конечно".
"Если желаете сначала освежиться, пройдите вон туда", добавила она, указав на дверь.
Стоун зашел в туалетную комнату, оказавшуюся больше тех, что ему доводилось видеть на борту других самолетов. Здесь даже имелся душ. Он выбрал из набора зубную щетку и почистил зубы, затем причесался, накинул куртку и прошествовал туда, где Луи Ригенштейн уже приступил к завтраку, уплетая аппетитную с виду яичницу.
"С добрым утром"! сказал Ригенштейн. "Хорошо выспался"?
"Великолепно".
Появилась стюардесса. "Что закажете, мистер Баррингтон"?
"Всего лишь апельсиновый сок и кофе", ответил он. "Я слишком поздно ужинал". Не прошло и минуты, как на столе появились напитки.
Ригенштейн взглянул на часы. "Мы должны приземлиться через полчаса", сказал он. "Где ты собираешься остановиться? Могу подбросить на своей машине".
"В гостинице Бел-Эйр и, спасибо за приглашение подвезти, только Вэнс обещал, что меня встретят".
"Ты давно знаком с Вэнсом Калдером"? спросил Ригенштейн.
"Полагаю, где-то с год. Фактически, я виделся с ним всего раз на званом обеде в Нью-Йорке".
"То есть тогда, когда ты встречался с Аррингтон"?
Стоун удивился. "Да".
"Вы были тогда в близких отношениях"?
Еще раз удивился. "Да".
"Вэнс - самый замечательный человек из числа актеров", сказал Ригенштейн. "Я никогда не встречал звезду экрана, которая бы так хорошо контролировала свою карьеру. Это приводит в бешенство многих студийных начальников, но я предпочитаю иметь дело с людьми, которые знают, чего хотят и настаивают на своем. Вэнс хорошо понимает, что возможно в сделке, а что нет".
"Это - редкий дар в любой сфере", заметил Стоун.
"И я так считаю". Ригенштейн положил на стол вилку и салфетку. "Прошу прощения, но перед посадкой мне надо успеть принять душ. Тогда я смогу сразу же отправиться в студию". И он оставил Стоуна допивать кофе в одиночестве.
Большой Гольфстрим приземлился в аэропорту города Санта Моника. Когда перед ним распахнулась дверь, Стоун увидел две машины, ожидающие у рампы - лимузин Мерседес и маленький кабриолет, Мерседес SL600. Он последовал за Ригенштейном вниз по трапу, и на прощанье они пожали друг другу руки.
"Надеюсь увидеться с тобой у Вэнса завтра вечером", сказал руководитель студии.
"Я тоже на это надеюсь".
"С нетерпением буду ждать этой встречи".
"Благодарю. Я тоже".
Ригенштейн сел в свой лимузин и укатил, а к Стоуну подошел юноша и вручил ему заклеенный конверт. Тот вскрыл его.
Мой дорогой Стоун!
Я подумал, что лучше, чем иметь водителя, ты, возможно, предпочтешь свободу самому вести машину. Я свяжусь с тобой сегодня позже, после того, как ты отдохнешь с дороги.
С лучшими пожеланиями,
Вэнс
К письму была приложена инструкция, как добраться до отеля Бел-Эйр. Стоун закинул вещи в багажник и уселся за руль. Приспособил сиденье под себя и включил двенадцати цилиндровый двигатель. Раньше он хотел приобрести Мерседес, но тот был за пределами его возможностей - что-то в районе ста тридцати семи тысяч долларов, насколько он помнил. Стоун выехал за ворота, сделал пару поворотов, и оказался на хайвэе*. В этот ранний час дорога была загружена, но не сильно, и он быстро ехал, наслаждаясь машиной с открытым верхом, издающей приятный шум, как Феррари. Вскоре он съехал с хайвэя на Сансет Бульвард и продолжил движение по дороге, ведущей к отелю, с интересом разглядывая знаменитый на весь мир Биверли Хиллс. Стоун был в Лос Анжелесе всего раз, когда вместе с Дино прилетел за одним преступником с целью его экстрадиции, так что это было краткое путешествие. Он свернул налево на Стоун Каньон Роуд и проехал до отеля еще с милю. Несмотря на очень ранний час, там был кто-то, кто разгрузил его багаж и запарковал автомобиль. * Хайвэй - скоростная шоссейная дорога
Портье не остановился возле стойки оформления приезжих, а повел его через небольшой коридор. Отель располагался в саду, и прохладный утренний воздух был напоен ароматом тропических цветов. Вскоре портье привел Стоуна в красивый номер, с видом на бассейн, принял чаевые и оставил его одного. Стоун обошел номер. Тот был больше похож на квартиру друга, чем на официальный номер в отеле. Ему все понравилось. Он понял, что быстро привыкнет к этому месту. Заказал завтрак, принял душ, и растянулся на минутку в постели.
Его разбудил телефонный звонок. Взглянув на часы, стоящие на тумбочке возле кровати, Стоун обнаружил, что уже пол третьего пополудни. Он схватил трубку. "Хэлло"?
"Стоун, это Вэнс. Надеюсь, полет доставил тебе удовольствие"?
"Да, Вэнс, спасибо".
"Как тебе твои апартаменты"?
"Лучше не бывает. Благодарю".
"Не за что. Почему бы тебе немного не расслабиться, а вечером мы вместе отужинаем".
"Не возражаю".
"Я заберу тебя у центрального входа в семь, договорились"?
"Хорошо, Вэнс. И спасибо за машину".
"Это чудесный автомобиль, не так ли"?
"Да, конечно".
"Пока ты здесь, можешь кататься на нем, куда тебе заблагорассудиться. Увидимся в семь. Пока".
"Пока". Стоун повесил трубку и уселся на кровати, пытаясь проснуться. Сказывалась трехчасовая разница во времени. Чтобы окончательно проснуться, он должен был что-то сделать. Позвонил администратору и спросил, не могут ли его снабдить купальным костюмом.
Пятнадцать минут спустя, сидя у столика возле бассейна, заказал сэндвич с пивом Хейнекен. Наверное, половина шезлонгов была занята, и дюжина из них - потрясными женщинами. Это Голливуд, подумал он. Стоун скинул халат, нырнул в бассейн, немного поплавал, потом вернулся к своему столику. Через минуту, ему принесли сэндвич, и он с жадностью его съел. После этого, Стоун нашел шезлонг и заснул под лучами полуденного солнца.
Было около шести, когда он очнулся, почувствовав себя отдохнувшим. Может, он наконец-то приспособился к временной разнице. Вернулся в номер, побрился, оделся в яркую спортивную тропическую куртку и слаксы серого цвета. После непродолжительных дебатов с самим собой, надел галстук.
Стоун стоял под аркой у входа в отель, когда, ровно в семь, подъехал темно-зеленый Бентли и остановился перед ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36