«Живая картина, чудо!» — любуясь ею, решила она. Чудо улыбнулось и отступило в сторону.
— Здрасьте, теть Вась! Проходите! — раскрылись розовые лепестки.
— Ты меня помнишь, Настя?! — обрадовалась гостья.
— Конечно, я же…
Фразу не дала закончить хозяйка, выскочившая в прихожую. Глядя на нее, сразу становилось понятно, что оригинал — эта женщина, а девушка — копия, выполненная, безусловно, мастерски, но дальтоником. Это подтверждали глаза: на оригинале их цвет был зеленым, на копии — темно-коричневым, с медовым оттенком. Знаток живописи мог бы различить и почерк художников. Линии подлинника — плавные, краски — пастельные, в то время как манера письма копииста отличалась сочностью цветов и резкостью мазков. Да еще, пожалуй, пропорции не соблюдены: копия повыше. Вот и все! В остальном — сходство идеальное, даже макушки обеих одинаково венчали забавные хохолки. «Картина» всплеснула руками и упала прямо на «искусствоведа».
— Васька, солнце мое, как хорошо, что ты пришла пораньше! Как я соскучилась по тебе! Боже мой, целых шесть лет! Как можно столько не видеться! Черт побери, ну почему мы опять должны расстаться?! — Ее обычно сдержанная, скупая на внешние эмоции, холодноватая подруга причитала, как деревенская баба, и все никак не могла оторваться от Вассы.
— По капусте да по кочану! — пошутила гостья. — Ты забыла, что у тебя муж есть? А куда иголка, туда и нитка. И чертыхаться прекрати!
— Ох, Васька, — весело вздохнула Лариса, — больше тридцати лет тебя знаю, а все такая же: за словом в карман не полезешь!
«Да нет, Ларик, — подумала Васса, — теперь я свои слова не то что в кармане — на чердаке храню. Чтоб дольше доставать: пока доберешься, глядишь, и надобность отпадет».
— Стаська, ну-ка тащи тапки тете Вассе.
— Они уже здесь, — доложила наблюдавшая за ними «копия».
— Спасибо, Настенька. — Васса сунула ноги в мягкие пушистые тапочки.
— Пойдем в ванную руки мыть, — потащила за собой гостью счастливая хозяйка. — А потом покажу тебе свое житье и поговорим про бытье.
— Ты никого больше не ждешь? — спросила Васса, вытирая руки голубым махровым полотенцем с вышитым яблоком внизу.
— Нет. Я что, ненормальная, чужими людьми себя на дорожку окружать? Пойдем! Пробежишься с гидом по залам.
Осмотром трехкомнатной квартиры экскурсантка осталась довольна. Ларискино жилье было уютным, светлым, просторным. Здесь легко дышалось, хотелось остаться подольше. И было совершенно очевидно, что этот приветливый дом любит своих хозяев: маленький оркестр, трио, где у каждого своя скрипка, играют слаженно, и мелодия выходит красивой. На десятой минуте обзора зазвонил телефон.
— Василек, звонил Вадим, просил извиниться перед тобой, — сообщила экскурсовод, положив трубку. — Он задерживается и к обеду не успевает. Жаль, конечно, а с другой стороны, никто не помешает откровенно поговорить. Давайте-ка, девочки, к столу! — скомандовала она и потянула Вассу в кухню.
На красивой шелковой скатерти пристроились хрустальные рюмки и штоф с водкой, пузатилось шампанское, высилась горка любимых Вассиных пирожков, в розетке алела икра и что-то немыслимое выглядывало из резных салатников, подпевая огурчикам, грибкам, лобио и прочей аппетитной снеди.
— А ты уверена, что мы останемся после обеда живы? — поинтересовалась Васса, усаживаясь за стол.
— Ешь, Василек, пока рот свеж, — рассмеялась хлебосольная хозяйка, — а как завянет — ничто не заглянет.
За обедом Лариса рассказала про Юльку. Рыжая консульша все еще живет в экзотическом Стамбуле, по-прежнему не надышится на своего Юрия, воспитывает шестилетнего Ваську и подумывает о втором ребенке.
— Собираются в отпуск, скорее всего, в августе. Отдыхать, наверное, будут в Турции. Там прекрасные места, Рыжик в прошлом году была в восторге.
— А как твоя мама?
— Спасибо, хорошо. После нашего отъезда переберется сюда. Будет за Стаськой присматривать.
— Я не цветок, чтобы за мной присматривать, — подала наконец голос молчаливая Настя.
— Еще какой цветок! — рассмеялась Лариса.
— Спасибо, мамуля, все было очень вкусно. Я пойду, мне заниматься надо.
— На здоровье, солнышко! Конечно, иди.
— До свидания, теть Вась. — На гостью вдумчиво, с интересом смотрели два миндальных ореха. — Мы еще увидимся? Вы к нам придете? Мама ведь через неделю вернется и будет в Москве, пока я не сдам экзамены.
Васса улыбнулась и кивнула в ответ. Настенька, поражая красотой, обезоруживала искренностью и естественностью. Устоять перед ее обаянием было невозможно. Девушка поднялась из-за стола и вдруг, поддавшись внезапному порыву, наклонилась и прикоснулась губами к щеке гостьи.
— Приходите, я буду ждать, — шепнула она и быстро вышла из кухни.
Обласканная растерянно уставилась на Ларису.
— Ты для нее идеал, Василек, — улыбнулась та. — Мужественная женщина, которая дважды не побоялась изменить свою жизнь. Я много рассказывала ей о тебе, многое она помнит. О тебе и о Юльке, о нас троих. Но ты же понимаешь, я — мать. Это, как вода, воздух — без них нет жизни, но их не замечаешь. Рыжик понятна, она ясна и предсказуема. А ты — тайна, загадка. К таким тянутся, точно к магниту, особенно в Стаськином возрасте.
— Настенька выросла красивой, — заметила Васса.
— Была бы счастливой. За ее счастье я готова отдать все, что у меня есть.
— Ей твоего не надо. Думаю, она своего добьется.
— Дай-то Бог!
— Настя сказала, ты через неделю возвращаешься?
— Да. Буду здесь, пока не сдаст вступительные.
— Куда?
— В «Мориса Тореза». У нее прорезались способности к языкам. За шесть лет — приличный английский. Да еще парочку прихватила — французский и итальянский. Сейчас немецкий учит.
— Полиглот!
Лариса просияла и потянулась к пачке сигарет.
— Будешь?
— Отвыкла.
— А я не смогла. Ты же знаешь нашу работу — сумасшедший дом. — Изящно стряхнула пепел в пепельницу, спокойно добавила: — Да и жизнь мою ты знаешь.
— Ты счастлива? — осторожно спросила Васса.
— Хочешь сациви?
— Нет, спасибо.
— Еще что-нибудь? Пирожок?
— Нет.
Хлебосольная хозяйка замолчала, уставилась на сигарету, с интересом наблюдая за растущим столбиком пепла. Потом подняла прозрачные зеленые глаза и твердо ответила:
— Я счастлива. Честное слово.
Васса улыбнулась, ласково пожав ее руку. Они сидели рядом, молчали — и все было понятно. Что нужны друг другу, что счастливы своей дружбой и сберегут ее до конца.
— Не по-бабьи сидим как-то, — рассмеялась вдруг Лариса, — молча.
— Эт-точно! — поддакнула Васса.
— У Гаранина была? Молчаливый утвердительный кивок.
— И как? Отрицательный жест.
— Васька, ну почему ты отказываешься от нашей помощи? У Вадима много друзей, не на телевидении — так в газете могла бы работать, нет проблем. Тем более у тебя хороший слог. Да и я обзавелась кое-какими связями, когда вела программу. Почему не хочешь, чтобы мы тебе помогли, Василек? Ведь мы же не чужие люди!
— Я сама, — упрямо ответила Васса. Лариса вздохнула.
— Лара, мне надо строить жизнь с самого начала, с нуля. Свою — не чужую! А потому я должна знать собственные силы. Иначе не выжить. — И, четко выделяя каждое слово, добавила: — Ни к кому, ни за чем не стану протягивать с просьбой руку, даже к тебе. Только сильный может позволить себе такую роскошь. Слабый — нет. — Господи, это же так элементарно! Слабый должен стать сильным, тогда он сможет помогать и принимать помощь. Я сейчас слаба, но буду сильной, надеюсь. — Длинное объяснение тяготило, и она шутливо закончила: — А ты пытаешься спутать карты!
— У меня болит за тебя душа, — тихо ответила Лариса.
— Ничего, ниже земли не упаду!
Сейчас, вышагивая вечерней улицей к дому, Васса мысленно прокручивала этот разговор. Не погорячилась ли она с красивыми фразами? В самом деле, почему бы не принять помощь от лучшей подруги или от ее мужа? Милейший, кстати, человек. Работала бы, покачивала себе ножкой на ножке да поплевывала в потолок. Чем не жизнь? На хлеб всегда хватит, может, когда и на икру с маслом достанется. И нервы спокойны: будильник — по будням, чаек с телевизором — по выходным да спокойные выгулы по праздникам под ручку с батоном хлеба. Тихо, сыто, безмятежно. Она вдруг затосковала от такой перспективы. Нет! В болоте тоже тихо, а жить там лихо. Да и несподручно собственную судьбу чужими руками устраивать, на то и свои даны, чтоб даром не болтались. Нет, уж лучше самой тропинку расчистить, самостоятельной дорожкой топать, своим умом жить. Как говорится, каждая кадка должна стоять на собственном днище.
За этими мыслями не заметила, как подошла к дому. Вошла в подъезд, вставила ключ в замочную скважину, открыла дверь. Ее собственный дом дохнул на хозяйку одиночеством. «Вот только, похоже, остались мне два друга: мороз да вьюга», — подумала Василиса Поволоцкая и включила свет.
Январь, 2003 год
— Мотор!
— Финал, дубль пять!
Из-за стекол очков в упор смотрели серые глаза, которые силились изобразить нежность.
— Загадай желание!
— Загады загадами, милый, а солнце в мешок не поймаешь.
— Разве? — Олег обхватил ладонями ее плечи, притянул к себе. В нос ударил луковый запах. — Чего бы тебе сейчас хотелось? Больше всего?
— Варенья, — выдохнула она. — Из терновника. — И чуть-чуть, совсем незаметно отстранилась.
— Стоп! — Андрей Александрович был подчеркнуто спокоен. — Ты почему от него шарахнулась?
Ангелина молчала, разглядывая носки режиссерских кроссовок.
— Испрашиваю: почему ты шарахаешься от человека, которого любишь?
— От него луком несет.
— Да хоть дерьмом на чесноке! — взорвался режиссер. — Ты любишь его, понятно?! Любишь! Он для тебя — вся жизнь, будущее, твое счастье, «Шанель номер пять»! Он для тебя — самый лучший, самый ароматный, самый умный — единственный! А ты, — без паузы обратился к актеру, — еще раз налопаешься лука перед съемкой — выгоню с площадки к чертовой матери! Понятно ?
— Андрей Саныч, да я салат съел — только и всего!
— возмутился Олег. — Подумаешь, принцесса на горошине! — И прошипел с улыбкой, не размыкая губ: — На себя в зеркало посмотри: Мэрилин Монро из Мухосранска.
В носу подозрительно защипало, подбородок предательски задрожал. «Хрен вам! — упрямо стиснула зубы. — Не заплачу! Не дождетесь!»
— Приготовились! Мотор!
— Финал, дубль шесть!
Ненова — хлопушка, и снова — не то. На пятнадцатом дубле режиссер разрешил перекур.
— Ангелина, — Вересов подтащил к ней складной полотняный стул и опустил на него свое грузное тело, — ты же умная, талантливая девочка. Что с тобой?
— Андрей Саныч, — она вдруг закашлялась, поперхнувшись сигаретным дымом, — я не верю.
— Чему?
— Тому, что такая яркая, неординарная женщина может полюбить зануду. Этого в жизни быть не может.
— Ты сценарий внимательно читала?
— До дыр.
— И что?
Она неопределенно пожала плечами.
— Во все верю, в любовь — нет.
— Лина, — Вересов взял ее руки в свои, — они оба — личности, очень сильные, с непростой, ломаной судьбой. Но ломается только внешняя линия, стержень крепчает. Неваляшки! У тебя была в детстве такая кукла? Ее клонишь, а она не клонится, хочешь повалить — вскакивает. Так и они — живые неваляшки. Мужчина и женщина. Умны, красивы, одиноки, в самом, как говорится, соку. Дети своего времени — чуть-чуть идеалисты, чуток романтики. Да эти люди просто предназначены друг для друга! Фортуна сняла повязку, когда их разыскивала. Это они еще долго оставались с завязанными глазами, не верили судьбе. — Режиссер задумчиво посмотрел на актрису. — Настасья обещает встречу с героиней, реальной женщиной, которую ты играешь. А сейчас постарайся, моя хорошая, у тебя получится. Я уверен.
Шестнадцатый дубль прошел как по маслу.
«Но в том-то и смысл бытия, чтобы семь раз упасть и восемь подняться на ноги».
Пауло Коэльо.
Глава 2
Июнь, 1991 год
«Алка, конечно, роскошная баба!» Взгляд Бориса заскользил по обнаженной женской фигуре, смутно белевшей в предутреннем свете. Узкие щиколотки, длинная стройная нога, согнутая в колене и небрежно перекинутая через его волосатую конечность, нежная полусфера бедра, тонкая талия, плоский животик с аппетитным пупком… Черт, здесь и папа римский станет Казановой! О чем только думал Господь, создавая подобную конфигурацию? Мог бы и предвидеть Всевышний, что рядом с такой женщиной все мысли концентрируются скорее в головке, чем в голове. Мог бы и пожалеть Отче сынов своих: деньги-то зарабатывать как раз головой приходится».
Из окна повеяло свежестью, и он, слегка приподнявшись, потянул за край скомканную в ногах простыню. Рядом раздался сонный вздох, и поворот на девяносто градусов превратил тело жены в симпатичный калачик, идеальную, энергетически уравновешенную форму. Борис прикрыл беззастенчиво дрыхнувшую форму легкой тканью с сожалением, ибо прятать такое тело под тряпками все равно что покрывать платину бронзой. За окном уже совсем светло. Лето. Июнь. Ранний рассвет, поздний закат. Отлично, больше света — меньше тьмы. Интересно, придет ли на банкет Степан Егорыч? Приглашение ему послано официально, по почте, все чин чином. Хотя академик Уфимцев — ярый противник научных идей Бориса. Почему? Из упрямства, свойственного старикам, или доктор физических наук, профессор Глебов действительно не сумел найти убедительных доказательств своей теории? Уфимцев — авторитетный ученый и честный мужик, но он так и не воспринял идею Бориса. Ну что ж, и на старуху бывает проруха, вернее, на старика. Что касается его, Бориса Глебова, так он уверен. На все сто! Энергетические поля действуют на клеточном и субклеточном уровнях, уважаемый Степан Егорыч! Борис поверил в это еще тогда, почти двадцать лет назад, когда в одиночку, кустарно, по ночам мастерил свой аппарат (о котором, кстати, до сих пор никто не знает). И когда скупал для опытов крыс у мальчишек — тоже верил. А уж когда они вытащили с того света Серегину подопечную, эту умирающую телевизионщицу, кандидат наук Глебов почувствовал, что не зря коптит небо и его голова вполне приспособлена для мыслительной деятельности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44