В одиннадцать поздравила по телефону Стаська и обещала завтра заскочить. Васса грелась в признаниях и обещаниях, похваливая себя за мудрое решение остаться дома. А ровно в двенадцать раздался еще звонок. По телевизору громко били куранты, и поэтому она услышала его не сразу. А услышав, не поверила, что звонят в ее дверь. Но звонок дребезжал, не хотел угомониться и требовал впустить гостя. Хозяйка нашарила под столом тапочки и открыла дверь, задним умом сообразив, что не худо бы спросить, кто там.
Вначале кроме огромной охапки светлых роз она ничего не увидела. Потом заметила ноги в брюках, обутые в сверкающие черным глянцем туфли. Еще через пару секунд — руки. Смуглые, с белоснежными манжетами, выглядывающими из-под рукавов дубленки, сильные, вцепившиеся в острые шипы длинных стеблей, темнеющие загаром даже на зеленом фоне. Крупные лимонные головки, не стиснутые целлофаном, слегка качнулись, и знакомый голос робко произнес:
— С Новым годом!
Ранним новогодним утром, когда захмелевшая столица крепко спала, из двери однокомнатной квартиры вышел высокий загорелый мужчина в дубленой куртке, вызвал лифт и спустился на первый этаж. Сел в припаркованную рядом с домом машину и поехал на Казанский вокзал. Покупать два билета «СВ» на поезд «Москва.
Февраль, 2003 год
«20 февраля.
Судьба точно решила покуражиться! Погиб Женя Ленточкин, наш водитель. Двадцать семь лет, жена — в роддоме. Кошмар! Вересов ходит мрачнее тучи. Еще бы! По приметам — так впору всю группу распустить, а на картине поставить жирный крест. И если убийство Баркудина прошло по касательной, то от вчерашней трагедии не отвертеться. Женя — член съемочной группы. А как известно, смерть одного из нас — худшая примета для будущего фильма. Я уж не говорю о том, что парня безумно жаль. Веселый, безотказный, полный сил и жизни. Какая-то пьяная сволочь в джипе выехала на встречную полосу и врезалась в Женькину «семерку». Что за чудовищная несправедливость?!
Через три дня вылетаем в Симферополь — я, Самохин, Вересов, оператор Сима, продюсер, Анечка и директор Эдик Кривогоров. Остальные — поездом до Севастополя послезавтра. Могут оказаться на месте и раньше нас. Если погода будет нелетной, застрянем в аэропорту.
Я так радовалась возможности погреться на крымском солнышке, но что-то мне подсказывает; не радуйся. Не дай бог сработать поговорке: пришла беда — отворяй ворота. А они уже открыты, и беды не идут — валом валят».
Глава 10
Осень, 1993 год
— Оля?! — Борис не верил своим глазам. — Как вы меня нашли? И что вы здесь делаете?
— Может быть, впустите меня? Хотя бы на порог? — невозмутимо поинтересовалась она.
— Да, конечно, заходите!
Девушка вошла в прихожую и с ходу повторила:
— Так вам нужна помощница по хозяйству, Борис Андреич?
Деловитая, собранная Ольга ничем не напоминала ту беспечную кокетку, которая «стреляла» в него зелеными глазами год назад. Она похудела, черты лица стали резче, взгляд — серьезнее. Рыжие волны, хлеставшие его по щекам, собраны в тугой узел на затылке. Одета в узкие черные джинсы, серый свитер и клетчатый черно-белый пиджак. Красивая, строгая, не допускающая фривольностей. Резкая перемена удивляла, радовала глаз, вызывала уважение. Она очень повзрослела и, похоже, набралась ума-разума. Но как здесь оказалась и для чего?
— Конечно, Оля, помощница мне нужна, на быт времени нет совсем. Но я уже договорился. Сейчас должна подойти женщина, чтобы обсудить детали. В принципе, думаю, проблем у нас не возникнет.
— Елизавета Никитична?
— Да, — растерялся Борис, — а вы откуда знаете?
— Она не придет.
— Почему? — Женский голос по телефону не мог принадлежать пустышке, нарушавшей свои обещания. — Вы ее знаете?
— Это — моя бывшая учительница.
— Проходите, Оля! — спохватился хозяин, сообразив, что разговор затягивается и припороговым стоянием здесь не обойтись. — Извините, что сразу не пригласил, и не обращайте внимания на беспорядок.»
Глебов первым сунулся в комнату, на ходу подхватывая разбросанные вещи. А сгребая на край стола рабочие бумаги, вдруг разозлился: что это на него нашло? Ведет себя как юнец! Это же просто Ольга, девчонка, которая пыталась играть с ним во взрослые игры. «Одичал», — решил он, поворачиваясь к нежданной гостье лицом.
— Присаживайтесь! Так что случилось с Елизаветой Никитичной?
— Ничего страшного, — успокоила девушка, примостившись на краешке стула. — Неделю назад мы случайно встретились на улице, и она поинтересовалась, как мои дела. Я ответила, что все хорошо, но хочу найти какую-нибудь работу, чтобы не клянчить у родителей деньги на мороженое и бензин. В идеале — на пару-тройку часов в день, в свободное от учебы время. Лизавета поделилась, что тоже ищет работу. Пенсия небольшая, а жить как-то надо. В школе подрабатывать — годы не те, да и здоровья нет. Вот она и ищет возможность пополнить свой скромный бюджет — так и сказала. Она же сорок лет учительницей оттрубила — русский язык и литература. Не говорит — изъясняется, — пояснила бывшая ученица. — На том и расстались. А вчера вечером Лизавета позвонила. Сообщила, что сломала руку и спросила: не хотела бы я ее заменить. Дала телефон. Когда она назвала ваши имя и отчество, я подумала: совпадение. Но оказалось, мир и вправду тесен, — спокойно заключила протеже учительницы. — Так что причина моего появления здесь довольно банальна. И за ней ничего не стоит, кроме желания получить работу. А ваше предложение подходит мне по всем статьям.
Борис молчал, не зная, что ответить. С одной стороны, домработница действительно нужна. А с другой — не Ольга же!
— Что вас настораживает, Борис Андреич? Я не белоручка. Больших денег не затребую. Мозолить глаза не стану, потому как прекрасно понимаю: вы много работаете, устаете и мелькающая чужая тень с тряпкой в руках вам ни к чему. Меня вы не будете видеть совсем. Назначьте испытательный срок. Если будут претензии, просто укажете на дверь. — Она оторвалась от созерцания бумажной кипы на столе и тихо добавила: — И не надо что-то усложнять.
И Борис согласился. Почему бы нет? Прошел испытательный срок. Квартира сверкала чистотой, отглаженные рубашки спокойно дожидались своей очереди в шкафу, холодильник не пустовал. А главное — помощница умудрялась не попадаться ему на глаза, что в принципе очень устраивало. Правда, в редкие минуты релаксации у телевизора он иногда задумывался о причине такой безукоризненной ненавязчивости. Но что-то мешало до конца додумать эту мысль, и скоро никчемные попытки анализа прекратились. В самом деле, усложнения никому не нужны, эта девочка ведет себя абсолютно верно.
Так прошла осень. Отстреляли по Белому дому пушки. Те октябрьские дни дались не просто. Был момент, когда ситуация здорово раскачалась, и они с Сашкой, поверив ночному Гайдару с испуганными глазами, вышли на улицу — защищать молодую демократию и свое право на свободу. Потолкались в возбужденной толпе, набрались противоречивой информации, растащили дерущихся оппонентов. Хотели проехать в Останкино, где телецентр захватили путчисты, но не пропустило оцепление. Попытались прорваться к мэрии — тоже безуспешно. И, получив изрядную дозу адреналина, вернулись к Борису домой. Уткнулись в молчащий телевизор и, щелкая кнопкой пульта, бессмысленно зашарили по каналам. Потом распечатали бутылку коньяка, устроились за кухонным столом и врубили приемник, пытаясь отыскать наиболее правдивую радиостанцию.
— Старик, если победят путчисты, накроется наш бизнес! И вообще, все накроется медным тазом, — мрачно прогнозировал Попов, потихоньку опустошая коньячную бутылку. — И что они все никак поделить не могут, сволочи?! Грызутся за власть, как собаки за кость! А народу покоя нет! Вот уж точно: паны дерутся — у хлопцев чубы летят.
— Помнишь Иваныча? У него коронная фраза была: абы лыха нэ знаты, трэба своим плугом на своий ныви ораты.
— Так они ж все нивы перепашут, мать их за ногу! — возмутился Попов. — Свой сев начнут! Хрен прорвешься! Нет, старик, если чечен с трубкой победит — конец всему.
Они проговорили до утра, а утром, накачав себя кофе, Борис поехал на работу, размышляя о новой, открывшейся у Сашки черте: способности впадать в панику.
И пошел скакать по настенному календарю красный квадратик, отмечая дни. Пережили путч, преодолели наплыв заказов, подступал новый год — девяносто четвертый от Рождества Христова, как модно стало говорить. Однажды Глебов по пути в медицинский центр заехал в офис. Зама на месте не оказалось, и он, не желая передавать информацию через Танечку, решил оставить Сашке записку. Разыскивая чистый лист, случайно зацепил локтем папки на столе. А когда, чертыхаясь, наклонился подобрать с пола бумажный ворох, в глаза бросился документ — договор на поставку комплектующих деталей для прибора, который они выпускали. Договор как договор — ничего особенного. Все честь по чести: подписи, печати. Только с фирмой «Квант» он не знаком, да и поставщик у них уже есть, зачем другой? Заинтересовался, пробежал глазами текст. Вот это новость! Миллион долларов на производство комплектующих перечислены фирме «Квант» Баркудиным Георгием Рустамовичем, их инвестором. Борис внимательно перечитал две неполные странички. Ошибки нет: и цифры не обманули, и буквы в фамилии те же. Распахнулась дверь, в ее проеме возник Сашка — верный друг и надежный партнер.
— Привет, старик! А ты же… — и осекся, наткнувшись на взгляд Глебова.
— Не хочешь объяснить, что это? — Борис подошел почти вплотную, поднес к чужим глазам «выгодный» договор.
Сашка захлопнул дверь.
— Старик, я все объясню!
— Как отмывает деньги этот Баркудин? — процедил сквозь зубы, еле сдерживаясь, Глебов. — Ты соображаешь, что делаешь, «финансист» хренов?! За моей спиной используешь для грязных махинаций нашу фирму?
— Борька, остынь, я все объясню.
— Не надо держать меня за идиота! — Борис уже не сдерживался. — Ты же меня подставляешь, сволочь! Ты дело наше предаешь! Ты всех нас подставляешь, идиот!
— Глебов, угомонись, дай сказать.
— Будешь лапшу на уши вешать? Юлить? Изворачиваться?
— Да заткнись же! — заорал Сашка. — Дай хоть слово сказать!
В кабинет заглянула перепуганная Танечка.
— Александр Семенович, Баркудин звонит. Вас…
— Нас нет! — рявкнул Борис. Танечка испарилась под дверной хлопок. И это подействовало как ледяной душ. — Я слушаю. У тебя две минуты.
— Да, он отмывает деньги через нашу фирму, — устало сообщил соучредитель. — Как — объяснять не буду, не мальчик, сам знаешь. Суммы небольшие, эта — первая солидная. Накладок не будет, там все схвачено: и налоговая, и банк. А что я мог поделать?! — взорвался вдруг Попов. — Это было его условием с самого начала! Бежать за советом к Борису Андреевичу? Так ты же у нас максималист хренов! На твоей палитре всего два цвета: черный и белый! Послал бы ты этого Баркудина — и что тогда? Профессору — клеить обои, а его бывшему заму — гнить в НИИ и целовать начальству ручки?! А ты, дорогой, когда хлопнул дверью в институте, думал о деле? О всех нас, кто поверил в тебя и пошел за тобой, помнил? Нет! Для тебя важнее оказались твои долбаные принципы, а на людей и дело ты наплевал. Так какое же право имеешь судить меня сейчас?! Только потому, что я предпочитаю морали — реальность? Да, я согласился на сделку. С этим нуворишем, со своей совестью. Но зато у нас теперь собственное дело, мы помогаем людям, даем зарабатывать ребятам, и сами хлеб кушаем, иногда даже с маслом. А что касается «подставы», так я все ходы просчитал и законы изучил не хуже юриста: риска никакого.
— Но ты не юрист.
— Я больше чем юрист — цыган на ярмарке. И старого мерина за молодого коня выдать — для меня что два пальца обмочить! — Попов бросил куртку на вешалку и прошел к столу.
— Соедини меня с Баркудиным!
— Борька, не делай глупостей. Даю слово: эта сделка — последняя, на которую я согласился. Мы уже крепко стоим на ногах, можем и послать его. Варианты есть.
— Соедини! И не беспокойся: дров не наломаю. Сашка вздохнул и потянулся за записной книжкой.
— Не устраивай комедию! — усмехнулся Борис. — Ты же его телефон наизусть знаешь.
Но заместитель упрямо пролистал листки и, уткнувшись носом в один из них, набрал номер.
— Добрый день, Георгий Рустамович! Попов. С вами хочет поговорить Борис Андреевич, — и передал трубку.
— Слушаю. — Мягкий баритон обволакивал и принадлежал скорее дамскому угоднику, чем жулику.
— Добрый день, я хотел бы с вами встретиться. Есть тема для разговора.
— Нет проблем! — без запинки согласился баритон. — Одну минуту. Так, — он забормотал себе что-то под нос, — тридцатое вас устроит? Семнадцать часов? У меня в офисе?
— Хорошо! Тридцатого, в пять, в вашей конторе.
— Всего доброго, до встречи! — вежливо попрощался Баркудин и, не дожидаясь ответа, положил трубку.
— Старик, прошу тебя: будь поосторожнее. Он не такой мягкий, как его голос. И честно говоря, иногда я боюсь эту «темную лошадку».
— Ты же говорил, что хорошо знаешь его! Помнится, уверял, что дружите домами.
— Моя тетка дружила с его матерью, — уточнил Семеныч. — Но чутье подсказывает мне, что Баркудин опасен. Поэтому и готовлю запасные варианты. Потому и струсил тогда, — вздохнул он, — в первый раз. Да и отказываться от шанса было жаль. Думал, вывернусь. Тебя тревожить не хотел, надеялся сам разобраться. Хотя и сейчас уверен: не все так плохо, ты зря паникуешь.
— В твоих рассуждениях слишком много противоречий, для ученого это непозволительно. — Борис бросил на стол ненужный договор. — Нельзя, Сашка, за хорошее дело грязными руками браться. — Направился к двери, но остановился, резко повернулся и спросил в упор: — А кстати — только не юли — с главбухом делился?
— Я все деньги в дело пускал, честно! Можешь проверить.
— Чтобы впредь — никаких подобных сделок! И каждый договор — через меня, ни буквы мимо! — Толкнул дверь плечом и вышел.
Попов попросил у Танечки чаю и, тупо уставившись в одну точку перед собой, выпил чашку, не ощущая ни вкуса, ни аромата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44