Тем временем Фальк снова пришел в себя и проглотил четыре бутерброда.— О Боже! — простонал он еще громче, чем прежде. — Никогда не думал, что можно просто с ума сойти, беспокоясь о ребенке. Как же, должно быть, настрадались мои родители. Я чувствовал себя таким взрослым и опытным, что все их переживания и заботу воспринимал чуть ли не как оскорбление.— Роня — умная девочка. И она умеет пользоваться телефоном-автоматом.— Да я и сам это знаю.— Она ведь всего-навсего дочь своего отца, — улыбнувшись, сказала Жасмин. — Упрямая авантюристка, дерзкая и умная. Она придет сюда.Внезапно лицо Фалька помрачнело. Он встал и вышел на крошечный балкон. Жасмин была озадачена. Неужели она опять сказала что-то не то? Спустя пару минут Фальк повернулся к ней лицом и посмотрел на часы.— Если она отправилась в Росток сразу после школы, то она должна вот-вот подъезжать к Берлину, разве не так?— Это может быть в семнадцать двадцать одну, в семнадцать тридцать шесть или в восемнадцать семнадцать на Лертер Банхофе, — четко и быстро ответила Жасмин, будто выстрелила из пистолета.Фальк еще раз посмотрел на свои часы.— В первом случае она уже должна была приехать в Берлин, а в двух других мы все равно уже не успеем доехать до Лертер Банхофа, потому что сейчас как раз час пик.— Нет, к шести часам ты еще можешь успеть, — заметила Жасмин. — Но твоя дочь испугается на всю жизнь, если ты с таким устрашающим видом встретишь ее на перроне.Глаза Фалька сердито сверкнули.— Вообще-то, у нее нет причин меня бояться, — проворчал он. — А у тебя нет причин обвинять меня в том, что я способен оторвать ей голову. Черт, да ведь самое главное — чтобы с ней ничего не случилось.— Я не хотела обвинять тебя в чрезмерной строгости, — сказала Жасмин и тактично добавила: — Но дети просто так не убегают. Роня сидит в поезде и не знает, что будет дальше, когда она найдет меня. Девочка понятия не имеет, как ее примут и как она снова найдет дорогу домой. Она тоскует по дому, чувствует себя покинутой и, естественно, боится.Фальк оперся о дверную раму балкона.— Боится… — Он вздохнул. — Северин тоже всегда боялся, а я никогда не понимал этого и думал: «Что с ним может случиться?» Что может случиться с Роней? Я просто недоволен, не более того. И у меня есть на то уважительная причина. Почему этого нужно бояться?Жасмин невольно рассмеялась.— Разве ты никогда не боялся потерять уважение к себе?Он удивленно посмотрел на нее.— Что?— Есть люди, — продолжала Жасмин, — которые считают, что, оступившись однажды, они раз и навсегда потеряют доверие в глазах другого человека. А если этот другой после всего происшедшего еще и ругается, то они замыкаются в себе, уверенные, что с ними даже знаться не хотят.— Чепуха!— Если я правильно поняла намеки твоей матери, то в детстве и юношестве ты все делал для того, чтобы отец не проникся к тебе доверием. И поэтому ты не боишься допускать ошибок.Фальк нахмурил брови.— Ты имеешь в виду, что тот, кто ничего не имеет, не может ничего потерять?— Конечно, ведь в этом случае можно не бояться, что потеряешь то, чего нет. Поэтому ты можешь спать спокойно.Вообще-то, это, наверное, хорошо, если бы не было так печально.Жасмин слышала, как он глубоко вздохнул, и уже в следующее мгновение пожалела, что задела его за живое. Фальк медленно отошел от балконной двери и сел на диван. Когда он заговорил, его голос звучал как-то неуверенно:— Я, очевидно, плохой отец. Роня… она ведь не моя дочь.— Что?!— Она дочь Северина. Я никогда не спал с Лаурой.— Но…Фальк посмотрел на нее покрасневшими от усталости глазами.— Я знаю, что Лаура утверждает, будто бы я соблазнил ее, потому что она была подружкой моего брата, а мне всегда хотелось иметь все, что было у него. Но это не так. Я действительно влюбился в нее — мне тогда было семнадцать, — но я был слишком… наивен, чтобы мне по-настоящему можно было доверять. Она забеременела от Северина. Но он, как обычно, боялся отца, поскольку был уверен, что из-за этого его лишат наследства. Я знаю, что отец просто заставил бы Северина взять на себя ответственность за ребенка. Однако Северин ни при каких обстоятельствах не хотел жениться на Лауре. Одной подлостью больше, одной меньше — мне было все равно. Поэтому роль соблазнителя я взял на себя. Мы поклялись с братом на всю жизнь и скрепили эту клятву кровью. Никто никогда не должен узнать, что Роня не моя, а его дочь.Жасмин застыла в изумлении, мысленно вставляя в общую картину недостающие детали, о существовании которых она даже не предполагала. У Рони были такие же темные глаза, как у Северина, но их она могла унаследовать и от матери. И цвет волос у нее был такой же, как у него. Жасмин никогда не задумывалась над тем, что девочка не похожа на Фалька. В лучшем случае, у нее было что-то общее с дедом, Понтером Розенштоком.— И пожалуйста, Жасмин, об этом никто больше не должен знать. Прежде всего Роня. Я не уверен, что она правильно все поймет, если вдруг выяснится, что ее отец отрекся от нее. Это невозможно понять; понимание не может прийти даже с возрастом, если на счету у человека уже не одно такое разочарование. А Северин не просто отрекся от нее — он даже не мог с ней нормально обращаться. Она, видите ли, ему не нравилась. Иногда мне кажется, что он и сам начал верить в то, что Роня моя дочь, а не его. В нашем тайном соглашении было предусмотрено, что он будет выплачивать алименты, а я буду переводить эти деньги на счет Лауры. И когда у меня были проблемы с деньгами, он выручал меня. Лаура же всегда требовала от меня денег на ее гостиницу. Она без конца угрожала, что все расскажет, если ее материальные потребности не будут удовлетворены. К сожалению, у меня никогда не было много денег, и я не мог попросить их у отца. Сначала я думал, что у Северина столько денег, потому что ему, как студенту, давали приличную сумму на карманные расходы, и к тому же он еще зарабатывал на фирме во время каникул. А потом выяснилось, что он ворует чеки заказчиков. У него были карточные долги и…— Северин?— Да, именно Северин увлекался игрой, надеясь наудачу в картах.Еще одна деталь картины заняла свое место. Северин так наглядно объяснял ей тонкости карточной зависимости — даже если и рассказывал о Фальке, — что только теперь она поняла: подобное мог рассказать только тот, кто на себе испытал все перипетии игры.— Да, он привычно переводил стрелки на меня, — объяснил Фальк. — Он был серьезно болен. Пока он кормил отца историями о моих карточных долгах, на него не упала даже тень подозрения. Если где-то пропадали деньги, то думали, что вор я.— Точно, — сказала Жасмин. — Он обвинил тебя в том, что ему пришлось присвоить себе чеки, чтобы погасить твои карточные долги.Фальк задумчиво посмотрел на нее.— И ты ему сразу же поверила?— Знаешь, а ведь твоя мать рассказывала то же самое.Он горько улыбнулся.— Моя мать поделилась с тобой семейными тайнами? Вот так мама! Должно быть, обо мне ходят целые легенды. Но Адельтрауд не такая доверчивая, как может показаться. Она уже давно подозревала, что не Северин подставлялся ради брата, а я брал на себя его грехи. Одно только ясно как день: если бы отец узнал, что Северин играет по-крупному, то не сделал бы его своим наследником. Северин рассчитывал сорвать джек-пот, чтобы стать от него независимым. Под независимостью он понимал только материальную свободу. Одна лишь мысль о том, что он будет работать по восемь часов в сутки и получать зарплату, пугала его. Северин, например, не мог представить себе жизнь в двухкомнатной квартире, которую, не дай Бог, ему пришлось бы снимать. Он жаждал денег вплоть до самоуничтожения. Шесть лет назад, получив в наследство от бабушки несколько домов в Берлине, Северин в какой-то степени обуздал свою страсть к картам. Он начал чувствовать свою независимость. Но еще больше его сдерживала Николь. Она постоянно угрожала ему, что все расскажет нашему отцу. Ее бесило, когда Северин мог запросто проиграть больше ста тысяч в месяц. И я уверен, что Николь ни перед чем не остановилась бы, чтобы выйти за него замуж и спасти дома в Берлине, даже если бы Северина признали недееспособным. Ее присутствие оказывало на брата сильное влияние.— О Боже! — вырвалось у Жасмин. Наконец-то ей стало понятно, почему семья Северина так хотела этой свадьбы с Николь. Даже Адельтрауд, которая, очевидно, знала больше, чем Фальк мог себе представить.— После того как я взвалил вину на себя, — продолжал он, — мне ничего больше не оставалось, как покинуть Пеерхаген. Я и без того не был там особенно счастлив. Но правда в том, что я оставил Роню. Тогда мне было абсолютно все равно. Я хотел покончить с ложью и лицемерием, в которых погрязла моя семья. Я мечтал найти себя в чем-то другом и уехать куда-нибудь подальше от них. Если бы я тогда не нашел «Santa Lucia» и не начал восстанавливать ее, то и года не продержался бы на острове Кос. Я там научился не бояться бедности, и это пошло мне на пользу. Единственное, что заставляло меня страдать, — это невозможность вернуться домой. Нищета держала меня целых шесть лет вдали от родных. Когда я вернулся, Роне было уже семь лет. Мы стали друг другу чужими.Она сердилась на меня, а я наивно полагал, что будет достаточно пары нежных жестов, чтобы исправить ситуацию.Возможно, тут постаралась Лаура, убедив ребенка в том, что я никудышный отец, который забыл о своем долге и бросил ее. Я думаю, что причина неприятностей, возникающих у меня с Роней, в том, что меня долго не было рядом. Она мне не доверяет и имеет на это полное право. Я так и не смог ей доказать, что на меня можно положиться. Вот так.— Господи, Фальк! — Жасмин села рядом с ним на диван. — Ты не должен ни в чем себя винить. Пойди и все расскажи отцу.— Он расценит это как очередную попытку оклеветать Северина. Память о Северине священна.— Но ведь если ты ему не расскажешь, то он никогда не изменит своего отношения к тебе.— Я это переживу.— А твой отец? — спросила Жасмин.Фальк насупился и замолчал. Жасмин схватила его за руку, но он, вздрогнув, убрал ее и потянулся за стаканом с апельсиновым соком. Чувствуя, как он напряжен, Жасмин хотела показать, что ее не смутили его откровения. Фальк только что открыл ей свою душу. Наконец-то!Сделав глоток, он несколько отчужденно произнес:— Не знаю, почему я тебе все это рассказываю. Пообещай, что больше никому, ни одному человеку, не расскажешь о том, что узнала от меня. Я, конечно, не вправе заставить тебя, как, например, Лауру, которая теперь хорошо понимает, что больше не получит денег, потому что отец ее дочери мертв. Но я полагаюсь на твою… А впрочем, на что я могу положиться?На твое честное слово или порядочность? На твои обещания? Ах да, я и забыл… К сожалению, я сейчас не располагаю значительной суммой, чтобы заплатить за твое молчание.Жасмин вскочила с дивана и гневно воскликнула:— Фальк, это… Это уж слишком!Он с грустью посмотрел на нее. В его глазах было столько боли и горя, что Жасмин в ту же секунду простила ему все обиды.— Я обещаю, что никому ничего не расскажу, — сдержанно сказала она. — А теперь мне хочется, чтобы ты…В этот момент зазвонил телефон, стоявший в двух шагах от Жасмин.Она поспешно сняла трубку.— Да?В трубке слышался шум железной дороги, и Жасмин сразу успокоилась. Через секунду раздался тоненький голосок Рони:— Жасмин, это ты? Я в Берлине. Я сбежала. Можно… приехать к тебе?— Конечно. Ты где? Мне забрать тебя?— Нет, я возьму такси.Жасмин было жаль сбережений Рони, но она уважала ее самостоятельность.— Карл-Маркс-штрассе, ты ведь знаешь? Хорошо, тогда я тебя жду. И если будут проблемы, сразу же звони.— Ладно, договорились. — Роня повесила трубку.На лице Фалька, поднявшегося с дивана, появилась неуверенная улыбка, смешанная с тоской и облегчением.Жасмин сделала успокаивающий жест рукой.— Роня в Берлине.— Слава Богу! — Он сжал пальцы в кулак и вышел на балкон, так и не выразив ей свою признательность.— Она будет здесь приблизительно через четверть часа, продолжала Жасмин. — И поэтому будет лучше, если ты сейчас уйдешь.Фальк повернулся к ней.— Но…— Да, — твердо сказала она. — И не только потому, что ты беспричинно обидел меня, а потому, и прежде всего потому, что так будет лучше для Рони.— Но ты ведь не думаешь, что я действительно собирался задать ей головомойку?— Нет. Но Роня убежала из дому. Конечно, с ее стороны это ужасный поступок, хотя и мужественный. Думаешь, ей приятно будет рассказывать своим детям и внукам, пожимая плечами, что отец сразу догадался, где искать беглянку, и уже поджидал ее? Не стоит оскорблять уязвленное детское самолюбие, даже если ты далек от понимания, как могут переживать другие люди.Наступила пауза. Казалось, Фальк растерялся и не находил нужных слов в свое оправдание. Потом он коротко произнес:— Понятно. — Схватив свой пиджак, он направился к выходу и возле двери еще раз обернулся. — Я думаю, ты не станешь возражать, если я подожду свою дочь у входа в подъезд?— Тогда постарайся, чтобы она не заметила тебя. Если Роня не захочет остаться у меня, то нам будет тяжело найти ее в этом огромном городе.Фальк нахмурился.— У тебя что, на все есть готовый ответ? — Он рывком открыл дверь и бросил на прощание: — Я буду у своей матери в доме на Ваннзе. У тебя есть номер телефона?С этими словами он покинул ее квартиру. ГЛАВА 18 Через полчаса Роня, не сдерживая текущих ручьем слез, бросилась в объятия Жасмин. Жасмин гладила ее по русым волосам, подливала ей колу и принесла в гостиную поднос с бутербродами, которые Роня уплетала с таким же аппетитом, как час назад ее отец, вернее, дядя. По крайней мере, темпераментом они были похожи.Не особо соблюдая сюжетную линию, Роняя рассказала о том, как они вчера поссорились с Фальком. У него был выходной. И по какой-то непонятной причине он вдруг поинтересовался, сделала ли она домашнее задание по математике. Вместо того чтобы сразу сказать ему правду, она обманула его, заявив, что не может найти тетрадь. Роня не могла объяснить, почему она так поступила, но этот воспитательный порыв Фалька очень сильно разозлил ее. Она кричала на него, говорила, что ему никогда не было дела до родной дочери, что дороже всего на свете для Фалька его драгоценная яхта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44