Мы будем «У Луиджи», это на тот случай, если вдруг явится леди Ди и принесет на продажу свадебное платье. – Затем она тихо добавила: – Сильно напиваться мне совсем ни к чему. Ну что, вперед? – Она подала мне пальто.
Однако ленч растянулся не на один час, и Абигайль все-таки напилась. Я – тоже. Зато когда где-то около трех мы с ней вышли из ресторана, я очень много чего о ней знала. И что еще важнее – обрела друга. И что гораздо важнее – моя идея обрела крылья, расправила их и превратилась в проект. И передо мной замаячили очертания новой, неизведанной жизни.
– Можешь называть меня просто Гейл, – сказала Абигайль, когда официант подвел нас к столику у окна. – Абигайль меня никто не называет. Кроме этой гребаной хозяйки.
Женщина она была крупная. Трудно судить о возрасте женщины с такими типичными для ирландцев огненнорыжими волосами и свежим цветом лица, но, полагаю, ей было за сорок. И вообще, вид у нее был такой, будто жизнь она провела на продуваемой всеми ветрами ферме, а судя по жесту, каким запахивала одежду на груди, ветры эти продолжали дуть.
Но все это только казалось. На самом деле она родилась и выросла в Уиклоу. Об этом она объявила, следя, как я разливаю по бокалам «Фраскати».
– Но что, черт возьми, мне было делать в этом поганом Уиклоу?
И вот она, как и многие другие, переехала в Ливерпуль и вышла, тоже как и все, за какого-то придурка. И, как и все, благополучно вскоре с ним развелась. Но в Ливерпуле в то время не утихала битломания, и можно было запросто получить работу. Продавать майки, плакаты, пластинки и прочую муть с их портретами разным идиотам, которые валом валили в Ливерпуль поклониться тому месту, откуда вышли их божества.
– Я научилась подделывать подпись Ринго на фотографиях и толкала их по двадцать фунтов за штуку, – говорила Гейл, выскребая ложкой мякоть второго авокадо. – А уж какие сочиняла про них истории… хоть стой, хоть падай! О том, что была знакома с каждым из них, выступала с ними. Нет, о том, что перетрахалась с каждым из этих парней, я не говорила, потому как была ирландкой и носила обручальное кольцо. Мне бы все равно не поверили, да… Но ничего, подзаработать тогда удалось, и неплохо. А потом я опять вышла замуж. На этот раз – по любви, такой уж оказалась дурой…
Похоже, ей нравилось рассказывать о своей жизни. И я была уверена, что рассказывала она все эти истории неоднократно и всякий раз получала истинное удовольствие.
Муж номер два, небрежно заметила она, оказался вором, грабителем. Причем не слишком удачливым, потому что всякий раз попадался и его сажали в тюрьму.
– Я без него прямо места себе не находила, – объяснила Гейл. – В том-то и проблема. Любила его, сукиного сына, и все такое прочее. А он почти всю дорогу торчал за решеткой. Я попыталась внушить дураку: сперва научись делать свое дело как следует. А если видишь, что не получается, ищи себе другое. Но разве он меня слушал!.. Упрямый, как козел. Так что в конце концов я его бросила. Наверное, и сейчас торчит за решеткой. Последний раз прислал мне открытку на Рождество. Из тюрьмы. Уж в скольких тюрьмах пересидел, прямо со счета сбилась! Даже не думала, что у нас столько тюрем. Помню, еще посоветовала ему написать путеводитель «По тюрьмам Англии».
Мы приступили к ossobuco alle milanese и к красному вину «Бароло», и Гейл принялась рассказывать о своей лондонской жизни и третьем муже. После торговли майками с портретами битлов она устроилась продавщицей нижнего белья в универмаг «Дикинс энд Джоунс» на Оксфорд-стрит, а затем перебралась в отдел модного платья – если его вообще можно назвать модным в этом «Дикинс энд Джоунс». Она рассмеялась и капнула вином на блузку. Ossobuco alle milanese уже почти исчезла.
– Я всегда обожала модную одежду! Бог его знает почему, это с моей-то фигурой! Проблема в том, что и поесть я тоже очень люблю. И выпить.
В глазах светилась надежда, и я подлила ей еще вина.
– Ну а потом встретила Рика. Это ж надо, чтоб познакомиться с мужчиной, будущим мужем, в «Дикинс энд Джоунс»! Чего его туда занесло, одному Богу ведомо. Наверное, просто посматривал, где что плохо лежит. Я почему-то всегда нравилась ворам… Короче, он там торчал, голубчик, и щупал дорогие меха. Я сказала, что пальцам можно найти лучшее применение, ну и тогда он мне надерзил. Типичный выходец из Ист-Энда, мой Рик! Широкий парень. Умный, вечно что-то изобретает. Чем только в жизни не занимался, всем помаленьку. Ну и сидел тоже, правда, недолго. Помню, я еще подумала: «О Господи, только не это!» К тому же он еще моложе меня на четыре года. Помню, как он сказал: «Знаешь, мне жуть до чего нравятся твои волосы!» А я и говорю: «А вот мне твои – ни капельки! Потому как у тебя их почти нет!» Я ведь тогда не знала, что у него имеется кое-что другое, получше…
И она" громко расхохоталась.
В конце, когда нам подали гусиный паштет, она начала рассказывать о том, как занялась «секонд-хендом». Было это лет восемь-девять тому назад. Рик вовлек ее в это дело. Вернее, какой-то его знакомый, с которым он проворачивал делишки. Гейл состроила гримаску, предоставив мне Гадать, что это были за делишки.
– Короче, объявилась женщина. Ей принадлежал магазин, и нужен был управляющий. – Гейл выразительно тряхнула головой. – Не этот, не нынешний. В Фулхеме. Типичный блошиный рынок. Но иногда попадались хорошие вещи, и я потихоньку начала разбираться, что к чему. Затем в один прекрасный день заходит вдруг эта дамочка, ну, нынешняя моя хозяйка. Вся из себя, вся в духах и перьях. Спросила, сколько мне платят, а потом вдруг предложила перейти к ней. Обещала, что будет платить гораздо больше. Ну вот, так я тут и оказалась. И застряла. – Она сделала паузу – проглотить последний кусок. – И она оказалась сущей ведьмой, вот так!
Гейл икнула.
– Господи, ну и обожралась же я! – Она решительным жестом вытерла губы и покосилась на остатки плескавшегося в бокале «Бароло». – Ну вот, вы и услышали историю жизни Абигайль О'Коннор, – добавила она. – Кстати, у меня теперь другая фамилия, по мужу. Фейт. Но я ею не пользуюсь, потому как никому и ни во что не верю . – Она звучно расхохоталась. – Да и Рик тоже. А знаете, какое я дала ему прозвище? Недомерок. Ему, конечно, не нравится. Считает, что это намек на то, что он кое с кем не справляется. Но это на самом деле вовсе не так. Ну, ладно. А теперь расскажите о себе.
Было уже половина третьего. Мы уговорили две бутылки вина, и кофейная чашка слегка дрожала в моей руке. Целых полтора часа я готовилась к этому важному разговору, а теперь чувствовала, что в голове у меня полная каша. Подали счет, и я увидела, что должна выложить шестьдесят фунтов – сумму совершенно для меня непомерную. И если сейчас не поднапрячься, не привести мысли в порядок, то выходит, я лишь напрасно потратила уйму времени и денег, выслушивая историю жизни и любви Абигайль Фейт, она же О'Коннор. И что в таком случае мне ничего не светит.
– Я замужем и хочу работать, – сказала я, стараясь вложить в это свое заявление максимум выразительности.
– Ну и что тут такого? – удивилась Гейл. – Половина женщин на свете могут похвастаться тем же, дорогая. Разве что ты малость смазливее многих. Дальше что?
Я чувствовала себя скованной, язык во рту просто не поворачивался. Как, как я могу сказать ей, что работала лишь в банке и бутике, да и то страшно давно, когда была еще девчонкой! Но я всегда знала, что придет день, и я найду себе дело по душе. И вот теперь я его нашла и хочу начать свой собственный бизнес, покупать и продавать бывшую в употреблении модельную одежду. Но как сказать обо всем этом?
А потом вдруг подумала: так и сказать, этими самыми словами.
И сказала.
Гейл удивилась еще больше:
– О Господи! Такая леди… и вдруг? С чего это ты, а?
Я принялась убеждать ее, что вовсе никакая я не леди, что сама толком не понимаю, почему хочу заняться именно этим, но так уж получилось. Просто пришло на ум в тот уик-энд, когда я торчала во дворе у Кэролайн и продавала ее шмотки. А Кэролайн еще сказала, что ей лень думать о ценах, пусть все пойдет по десять фунтов за штуку. Я тогда подумала: да ведь таких женщин, как Кэролайн, должно быть, сотни! Избалованные, скучающие, все они рассуждают точно таким же образом. Так почему бы не воспользоваться этим? А потом появилась Гейл и сказала: «Дура ты! Тебе еще учиться и учиться!» Вот я и хочу этому научиться. Хочу научиться делать что-то классно. Хочу успеха и преуспевания. Хочу жить реальной жизнью, а не слоняться в пусть уютном, но маленьком коттедже, над которым давным-давно зашло солнце и, похоже, не торопится взойти снова.
Я выложила ей все это единым духом. Язык развязался, скованность исчезла. И вообще я чувствовала себя на миллион долларов.
– Вот я и пригласила тебя на ленч. Потому что была бы счастлива, если бы ты согласилась работать со мной, – выпалила я, потом позвала официанта и попросила подать еще кофе и два бренди. Черт с ним, со счетом! – Мы можем стать прекрасными партнерами, организовать собственное дело. Ты разбираешься в бизнесе, у меня есть немного денег. Сумма небольшая, но для начала хватит, – сказала я. – Прибыль будем делить пополам. Ну, что скажешь?
Я сама себе поражалась. Нет, Анжела Мертон, с тобой явно происходит что-то странное, и дело тут не только в вине. Теперь Гейл была уже просто потрясена.
– Черт возьми! – воскликнула она.
Потом молчала несколько секунд, созерцая бренди. Отпила глоток, поболтала янтарную жидкость в бокале, снова подняла на меня глаза. На этот раз в них мерцал озорной огонек.
– Нет, честно, это просто черт знает что такое!
И она продолжала болтать бренди в бокале. Затем вдруг запрокинула голову и выпила все, до дна, единым махом. Заморгала, громко ойкнула, словно пытаясь погасить бушующее в груди пламя. А потом расхохоталась.
– Почему бы нет? – сказала она. – И впрямь, ей-богу, почему бы нет? Ты мне нравишься!
Я вернулась домой, раздираемая самыми противоречивыми чувствами. Я стала другим человеком. Но неужели это возможно – родиться заново, когда тебе стукнуло двадцать восемь? Затем я начала размышлять о поворотах в своей судьбе и пришла к выводу, что все они были обусловлены или случайностью, или же навязаны мне извне. Сперва надо мной довлели родители, затем – школа, потом – банк. А в банке особенно навязчивыми были мужчины, вечно норовившие облапать, и тот управляющий со своим членом-недомерком. Затем внезапная гибель родителей, продажа дома. Вряд ли последнее можно считать разумным решением с моей стороны. Хотя… хотя, с другой стороны, разве могла восемнадцатилетняя девочка жить там, на окраине города, без близких, без друзей, совершенно одна?.. После этого – Лондон, и снова целая цепочка случайностей. Я зашла в тот бутик просто потому, что начался дождь и хотелось его переждать. Я улеглась в постель к Ральфу, поскольку что еще оставалось делать хорошенькой девчонке, когда такой Ромео, как Ральф, вдруг поманил пальцем? Я согласилась выйти за него просто потому, что он попросил, а я была слишком польщена, чтоб отказать. Да и забеременела по собственной глупости и недомыслию.
Нет, назвать меня символом и образцом современной женщины никак нельзя.
Зато теперь!.. Вот-вот начнется новая прекрасная жизнь. Может, торговать в магазине поношенными платьями – не слишком блестящая перспектива, зато это мое. И жизнью своей я буду распоряжаться сама. Я буду хозяйкой собственного дела и жизни.
Возможно, в тот теплый зимний день я бродила по Найтс-бриджу немного под хмельком, зато на лице моем сияла счастливейшая из улыбок. Ну, может, и не самая счастливая, но все же. Я парила в небесах и вдруг, к собственному своему изумлению, поняла, что ощущаю себя невероятно сексуальной. Очевидно, это ощущение неким непостижимым образом передавалось окружающим – все мужчины, мимо которых я проходила, смотрели на меня горящими, как угли, глазами. Анжела Мертон, пыталась внушить я себе, ты – жена и мать! Соблюдай приличия! Но губы тут же снова расплывались в улыбке, и некий учтивый молодой человек, подмигнувший мне у входа в метро, тут же подмигнул еще раз. Будь у меня побольше смелости и поменьше ума, я бы непременно затащила его в постель, и мы бы лежали и трахались там часами. Но, слава Богу, поняла я это только в поезде. А потому тут же уткнулась в «Ивнинг стэндард», чтобы отвлечься от разных дурацких мыслей.
Однако ничего интересного в газете не было. Бунт заключенных в бристольской тюрьме. Лорд-канцлер, как всегда, выражал недовольство чем-то. Еще одно совершенно абсурдное заявление папы римского о женщинах-священниках. Фото истощенной до крайности фотомодели, сделанное в Хитроу. Сход снежных лавин на курорте в Швейцарии. Владелец борзой подкупил судей, чтобы его собака выиграла приз.
Затем взгляд мой упал на страницу, где печатались объявления о продаже собственности. Был там раздел, озаглавленный «Сдача в аренду и продажа помещений под офисы». Я пробежала глазами колонку. Абсолютно ничего подходящего. «Помещение под офис площадью 25 тыс. квадратных футов на Канари-Уорф, в районе доков». «Помещение под склад на Риверсайд, в Бермондси». «Гараж + автосалон, удобное расположение, возле автострады М-25». Цены зашкаливали за миллионы. Правда, кое-где красовалась приписка: «Возм. торг». Я уже собралась было перевернуть страницу, как вдруг внимание привлекла цифра, напечатанная жирным шрифтом. Она в точности соответствовала той сумме, что лежала у меня на счете в банке строительной компании. Не далее как сегодня утром мне ее сообщили. Подобное совпадение проигнорировать просто невозможно, а потому я стала читать. Магазин на Пимлико-сквер, юго-запад 1, говорилось в объявлении, помещение на первом этаже площадью 21 кв. фут, имеется подвал и запасной выход. Сдается в аренду сроком на семь лет. Помещение свободно. Ниже следовал номер телефона риэлтерского агентства. Сроду не слыхала о таком – «Энструтер энд Прэтт». Подобные имена встречаются разве что в «Прайвит ай» . Я аккуратно сложила газету и убрала ее в сумку.
Уже смеркалось, когда я подошла к дому. От реки поднимался и клубился в воздухе туман.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52