Кроме, разумеется, противозаконного.
Николь посмотрела на нее:
— Ты что, вообще не ешь пиццы? Никогда?
— Ну, может, раз или два в год. Когда ее не ешь, то забываешь, что это такое.
— Не думаю, — усомнилась Николь.
Все, кроме Чарли, рассмеялись. Чарли был занят другим — тайком скармливал ломтики сыра собакам под столом. За пару минут Тайгер и Дейта уже успели проглотить столько сыра, сколько Клер съедала за год.
Клер налила себе бокал вина, проигнорировав поднятую бровь Риты. Не надо ее контролировать, Клер знает свою меру — один бокал, не больше, иначе на следующее утро это отразится на твоем лице. Конечно, визажисты знают свое дело — как закрасить и припудрить недостатки, но они ведь тоже не всесильны…
Сэм Делой был одним из лучших визажистов. Это было признано всеми, и поговаривали, что скоро Сэм бросит Нью-Джерси и переберется в Нью-Йорк. Кто мог бы осудить его за это? Клер и сама бы туда перебралась, но пока не приглашают…
— Что-то ты сегодня не в форме, — заявил ей Сэм сегодня утром. — В твоем возрасте следует строже следить за собой.
Клер отшутилась чем-то — что она могла еще сделать? — но ей хотелось расплакаться.
— Я не шучу, крошка. — Сэм еще раз критически оглядел ее лицо со всех сторон. — Похоже, здесь надо вызывать Фредди.
Фредди был фотограф, славившийся своим умением затушевывать недостатки.
— Мне всего лишь двадцать восемь, Сэм, — проговорила Клер упавшим голосом.
Она вспомнила, как Мэгги всего неделю назад заявила, что она слишком молода для>седых волос. Тогда Клер посмеялась над этим. Теперь же ей было не смешно.
Сэм вышел. Клер осталась ждать Фредди наедине со своими невеселыми мыслями.
— Да, тяжелый случай, — произнес Фредди, осматривая ее, словно неодушевленный предмет. — Посмотрим, что здесь можно сделать. — Он начал передвигать лампы, пытаясь добиться лучшего эффекта.
— Если у меня плохое настроение, — вырвалось у Клер, — значит, надо мне его еще больше испортить?
— Что-то уж больно ты разнервничалась, — проворчал Фредди, делая пробный снимок на «Полароиде». — Я лишь говорю тебе то, что есть. Я могу ошибаться, крошка, но камеру не обманешь.
В первый раз Клер вышла из себя на работе. Она опустила голову и дала волю слезам. Она рыдала, не в силах остановиться, пока ее лицо не стало таким, что уже ни один фотограф не помог бы.
Съемку перенесли. Клер знала, что ей придется объясняться со своим агентством и выплачивать кругленькую сумму, но не это беспокоило ее. Ее бесил сам факт, что ее карьера зависит от чьей-то милости. Она подхватила свои вещи и направилась к выходу, но Фредди остановил ее, положив руку на плечо:
— Извини, крошка, я не хотел. Просто мы с тобой старые друзья, а с друзьями я привык начистоту.
— Мог бы и помягче.
— Крошка, наш бизнес — штука жесткая. — Клер хотела идти, но Фредди еще не закончил. — Ты показывала фотографии своей племяннице? — спросил он.
Клер среагировала на перемену в его голосе. Если Фредди вообще завел об этом разговор, значит, неспроста. Фредди был слишком занятой человек, чтобы позволить себе возиться с провальными проектами.
«Значит, я была права, — подумала она. — Николь действительно восходящая звезда».
— Нет. — Она постаралась, чтобы ее голос звучал непринужденно. — Надо бы, да все руки не доходят…
— Поторопись, крошка. Чем раньше, тем лучше. Модели не долго остаются молодыми.
Клер самой казалось, что прошло не так уж много времени с тех пор, как Фредди увидел ее на школьном крыльце и предложил сотрудничество. С этого момента для Клер настала новая жизнь, с которой, похоже, ей скоро придется распрощаться.
— Надо поговорить с ее матерью.
— Матерью? — Фредди рассмеялся, обнажив два ряда безукоризненно белых зубов. — При чем здесь мать? Поговори с самой девочкой!
Клер снова посмотрела на Николь. Да, девочка была хороша, с этим нельзя было поспорить. Правильные черты, красиво очерченный подбородок, огромные синие, как у матери, глаза, густые шелковистые волосы, настоящий цвет которых был темно-каштановый. Уже не ребенок, но еще не женщина.
Фредди был прав. Карьера Клер не может продлиться вечно. Время летит быстрее, чем порой кажется ей самой. И если она когда-нибудь собирается показать фотографии Николь, то сейчас — самый момент.
— Николь, дорогая! — Клер поднялась, отодвинув стул. — Может быть, погуляем с собачками?
Конор посмотрел на часы. Было уже девять.
— Пора. — Мэгги лениво потянулась на кровати. — Ничего, я быстро к этому привыкну.
Она напомнила ему, как он добывал в Кейп-Мей пиццу.
— По крайней мере, — улыбнулась Мэгги, — теперь тебе нужно дойти всего лишь до кухни. Так что под дождь уж не попадешь.
Конор наклонился и поцеловал ее.
— Устала?
— Да, но это хорошая усталость. — Она погладила его по шее. — Ты очень темпераментный мужчина!
— Стараюсь, — улыбнулся он.
— Должна признать, у тебя неплохо получается!
— На кресле есть халат. — Конор показал ей на винтовое кресло, стоявшее рядом с книжными полками до потолка. — Кухня в конце коридора, если хочешь посмотреть, как я готовлю.
— Лучше я немножко пороюсь в твоих книгах. Ты не возражаешь?
— Ничуть. Только вряд ли ты найдешь что-нибудь интересное. В основном учебники, сохранившиеся еще со школьных времен.
— Я хочу все знать о тебе, — пояснила она. — Можно много узнать о человеке по тому, что он читает.
— Смотри не разочаруйся.
— Не разочаруюсь. Обещаю.
Конор снова поцеловал ее и удалился. Мэгги, блаженствуя, откинулась на подушки и слушала, как он хозяйничает на кухне. Он включил тихую музыку. Это были «Испанские зарисовки» — единственный альбом Майлза Дэвиса, который она знала и любила. Значит, ему нравится та же музыка, что и ей. Еще минуту назад она этого не знала.
Ее вдруг охватило сильное желание порыться в его вещах.
Мэгги поднялась, прошла в ванную, приняла душ и завернулась в халат Конора, который тот оставил на винтовом кресле. Мягкая фланель, истончившаяся от тысячи стирок, хранила форму его тела, его запах. Это так возбуждало Мэгги, что будь она в здравом уме, ее бы это испугало.
Она пробежала взглядом по книжным корешкам. Ничего особо интересного. Учебники права, уголовный кодекс, тактика ведения допроса… Она уже почти успела забыть, что Конор полицейский. Когда бы ни предлагала Мэгги встретиться, он был свободен в любое время. Это казалось Мэгги, которая всегда была чертовски занята, немного странным. Когда же он работает?
… Стоп! Что это? Фотографии. Как это она их пропустила? Две маленькие фотографии в аккуратных рамках. Это было даже интереснее, чем книги.
Мэгги взяла одну из них, в черной кожаной рамке. Симпатичный молодой человек в университетской шапочке с кисточкой и мантии, держа в руках диплом, улыбался во весь рот. Он был очень высоким и худым и был очень похож на Конора. Разумеется, это Шон, кто же еще это может быть? А привлекательная блондинка слева от Шона, должно быть, его мать. Бывшая жена Конора. По лицу ее было видно, что она безумно гордится сыном. Мэгги стала вглядываться в лицо блондинки, пытаясь представить ее рядом с Конором — и не смогла, такими разными они казались. Но ведь было же что-то, что когда-то их связывало?
Другая фотография, в темной деревянной рамке. Семейное фото — симпатичный темноволосый муж, не менее симпатичная темноволосая жена и две совершенно очаровательные маленькие девочки. Семейство позировало перед замком Золушки в Диснейленде. Все четверо широко улыбались в камеру. У девочек были большие оранжевые уши Микки-Мауса.
— Салат готов, и я собираюсь открыть шампанское, так что…
Мэгги обернулась. Конор стоял в дверях. Он выглядел немного смущенным.
— Ты сказал, что я могу порыться… — Она показала ему фотографию. — Какая симпатичная семья! Кто это?
Конор не сказал ни слова, и это насторожило Мэгги.
— Они выглядят такими радостными, — продолжила она. — Мне кажется, я его где-то видела.
— Это Бобби Ди Карло, — механически, словно робот, произнес Конор. — Он был моим напарником.
— Был? — Мэгги стало еще более не по себе.
«Что ты так испугалась, Мэгги? — попыталась успокоить она себя. — Может, этот Бобби просто уволился или переехал в другой город…»
И все-таки Мэгги казалось, что она уже слышала это имя — Бобби Ди Карло.
Трагедия! С этим именем связана какая-то ужасная трагедия. Она слышала об этом по телевизору…
— Бобби погиб в прошлом году, когда пытался задержать угонщика машины. — Конор назвал день, час, минуту, когда это случилось. Голос его звучал бесстрастно, и лишь глаза выдавали всю глубину потери. — Я задержал этого сукина сына, пока не подоспел наряд полиции. Суд начнется в следующем месяце. — Его голос сорвался, и с минуту он отрешенно смотрел в пространство. — Я должен был пристрелить этого придурка и избавить суд от хлопот, — пробормотал он.
В глазах Мэгги стояли слезы.
Вот почему фотография показалась ей такой знакомой. Она видела ее на экране, может быть, не один, а тысячу раз. Она плохо помнила саму историю. У нее было слишком много своих проблем, чтобы думать о чужой трагедии.
Но для Конора эта трагедия не была чужой. Это была его трагедия, его потеря.
— Что ж, — сказала Мэгги, — ты сделал все, что мог. Остальное — дело суда.
— Нет, не все, что мог. — Конор отвернулся от нее. — Вот что они тебе не сказали…
Глава 15
— Не может быть! — Голос Мисси звучал на такой высокой ноте, что резал Николь уши. — Ты будешь моделью?
Николь не осуждала свою лучшую подругу за ее скептицизм. Ей и самой было трудно в это поверить.
— Я не шучу. — Николь вытянула перед собой руку, критически разглядывая ногти. Голубой лак уже немного поистерся — не мешало бы подкрасить заново. — Тетя Клер сказала, что ее фотограф от меня в восторге.
— А синие волосы ты можешь оставить?
— Нет. С ними придется расстаться. Как и с несколькими фунтами.
— С несколькими фунтами? Николь, ты и так носишь лифчик четвертого размера! Какой же им нужен, нулевой?
Николь стала терпеливо объяснять своей неискушенной подруге, что фотомодель всегда должна быть в форме.
— А ты уже видела фотографии? — спросила Мисси.
— Видела. Ты тоже должна их увидеть! Я там выгляжу лет на двадцать пять! — Николь и вправду не узнавала себя на этих фотографиях.
— Когда ты мне их покажешь? — Мисси, казалось, вся дрожала от нетерпения.
— Завтра, — пообещала Николь.
— А когда ты сделаешь новые?
— Не знаю. Зависит от обстоятельств.
— Понимаю, — протянула Мисси. — Ты еще не сказала своей матушке.
— Не сказала, — вздохнула Николь. — Она сейчас у того мужика. Ну, помнишь, я тебе рассказывала…
— С которым она все время болтает по телефону?
— Ну да.
Она рассказала Мисси, как Конор общался с Чарли словно с ровесником.
— Чарли, должно быть, выл от него! — предположила Мисси.
— Ты что! Да он ждет не дождется, когда этот придурок снова придет!
— А что твоя мамаша? Он ей и вправду нравится?
— Мамаша — супер! Ты представляешь, что она отмочила? Целовалась с ним при всем честном народе!
— Ты думаешь, они любят друг друга? — Голос Мисси стал томным, каким он становился всякий раз, когда речь заходила о любви.
— Ради Бога! — поморщилась Николь. — Это отвратительно!
— Почему? Твой папа вот снова влюбился. Почему мама не может?
— Потому что она не такая, — пыталась объяснить Николь. К тому же она не была уверена, любит ли отец свою Салли. — Она слишком занята, чтобы думать о таких вещах.
— Значит, все-таки находит время. — Мисси стала говорить еще что-то на эту тему, и Николь захотелось зажать уши, чтобы не слышать ее болтовни. Мисси сама не знала, о чем говорила. Ее родители никогда не расставались и скорее всего останутся вместе до конца дней своих. К тому же Мисси всю жизнь прожила в одном и том же городе, в одном и том же доме, в одной и той же комнате.
Мисси не знала, каково это — каждый год переезжать в новый город. Или каково иметь разведенных родителей.
Весть о новом браке отца была для Николь последней каплей.
До тех пор она тешила себя мыслью, что Салли не более чем друг отца, что он сошелся с ней лишь от одиночества. Ей до сих пор хотелось верить, что мать и отец наконец поймут, что их развод — нелепая ошибка, и снова будут вместе.
Но казалось, она была единственным человеком, кто жалел об этом разводе. Даже Чарли вроде бы особо не переживал по этому поводу. Иначе с чего бы он был так безумно рад этому Конору? Он не возражал, когда этот придурок у всех на глазах целовал их мать. Николь была готова стереть его в порошок. Какое он имел право? И самое главное — матери нравилось. Николь даже думать об этом не хотелось.
Она вспомнила тот день, когда родители объявили им о своем решении развестись. Они позвали детей в гостиную и велели сесть на диван. Она помнит печаль в глазах матери, боль в глазах отца. С Чарли тогда произошла настоящая истерика. Николь же не проронила ни слезинки. Она лишь слушала и молча кивала, а когда они закончили, спросила:
— Я могу идти?
Родители переглянулись, и мать сказала:
— Да.
Николь пошла в свою комнату и долго лежала на кровати, глядя в потолок. В голове у нее не было ни единой мысли.
— Николь молодец, — говорили родители семейному врачу. — Она очень мужественно восприняла наше решение.
Их беспокоил Чарли. Он плакал не переставая несколько дней. Но не прошло и месяца, как с Чарли уже было все в порядке. Николь же и через два года по-прежнему верила в чудо.
Мэгги и Конор ужинали перед камином, кормя друг друга теплыми корочками хрустящего хлеба и сладкими, как мед, поцелуями. Они пили шампанское большими глотками и заедали шоколадом.
— Я скоро должна идти.
— Останься.
— Не могу.
— Почему? За детьми присмотрит твоя мать.
— Нет. — Мэгги покачала головой. — У меня будет неспокойно на душе.
— Я не хочу, чтобы ты уходила.
— Я сама не хочу, но должна.
Тишина была долгой, наполненной поцелуями и прикосновениями, которые говорили больше, чем слова.
— Я не искал тебя, — сказал Конор. — Я жил один почти двадцать лет. И думал, что счастлив, пока не встретил тебя.
— Я была одинока почти два года.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30