Его предположение оказалось правильным. Через каких-то десять минут полицейские отбыли восвояси. Еще через пять Паскаль поднялся на ноги.
Он взял Джини за руку, расплатился за кофе, одарил официантку парочкой любезностей и вывел свою спутницу наружу. Там он снова подтащил ее к Темзе, оценивающе посмотрел на уровень воды, который заметно поднялся по сравнению с прошлым разом, и остановился у пожарной лестницы.
– Отлично. Теперь – наверх. Быстро. Авось повезет. Если все сработает, в нашем распоряжении – самое большее полчаса, чтобы покопаться в квартире Макмаллена.
– Всего полчаса?
– Оставаться дольше не позволит прилив. Вода поднимается на полтора метра в минуту – слишком быстро. И это опасно. Если не управимся, придется сидеть на этой пожарной лестнице в ожидании отлива, а такая перспектива меня, признаться, не радует. Ну давай, ты первая, – галантно кивнул ей Паскаль. – Надеюсь, высоты не боишься?
Джини быстро полезла вверх по лестнице, Паскаль – за ней. Она старалась не думать о видеомониторах в вестибюле и об окнах, по которым сейчас поднималась.
Когда они были на половине пути, внезапно пошел дождь, причем очень сильный. Паскаль начал ругаться. Они промокли насквозь, пока добрались до окон Макмаллена, по их лицам стекала вода.
Впрочем, силы природы не могли остановить Паскаля. Повиснув на лестнице рядом с Джини, он достал из кармана тяжелый складной нож.
– Итак, – сказал он, – либо мы взламываем окно, и ничего не происходит, либо мы взламываем окно, и срабатывает сигнализация. Это рулетка.
– А каковы шансы?
– Пятьдесят на пятьдесят. Обычно после того, как эти сигнализации срабатывают один раз, их нужно налаживать заново…
– А как ты заставил ее сработать?
– Проще простого. Смотри, – указал он на две крохотные черные коробочки, установленные изнутри на оконной раме. – Это контакты охранной системы. Если сильно ударить по раме, они сработают. К счастью, эта сигнализация сверхчувствительная, не мешало бы ее как следует отрегулировать. Иногда приходится бить по-настоящему сильно, а тут все оказалось гораздо проще. Я едва прикоснулся к окну… – Паскаль хитро ухмыльнулся.
– Объясняешь весьма компетентно, – откликнулась Джини. – Судя по всему, тебе приходилось заниматься этим и раньше?
– А как же, – ответил он, засовывая лезвие ножа в щель оконной рамы. – Система средненькая – и по качеству, и по цене. Я имел дело с лучшими. И с худшими тоже.
Он замычал и поднатужился, засовывая лезвие ножа поглубже. Внутренняя задвижка отскочила, и Паскаль облегченно вздохнул. Подняв раму вверх, он протянул руку, чтобы помочь Джини.
Не обращая внимание на протянутую руку, она подтянулась, уцепившись за подоконник, и, перевалившись через него, оказалась в огромной комнате.
– А где же все эти «волшебные глаза»? Консьерж говорил, что они тут повсюду.
Паскаль сделал нетерпеливый жест.
– Лучше меня слушай. Говорил же я тебе: все будет в порядке. Система выключена. Если бы она была в действии, то сработала бы в ту же секунду, как я засунул нож между створками. После того, как система сработала, ее должен вновь привести в рабочее состояние специалист. Конечно, существует возможность того, что коды для перезагрузки охранной системы есть и у консьержа, но это крайне маловероятно – на это вряд ли пойдут из соображений безопасности. Сейчас он внизу и звонит со своего поста в компанию, установившую эту сигнализацию, чтобы сообщить им, что и он, и полиция проверили квартиру, но следов взлома не обнаружили, так что система, видимо, сработала из-за какого-то внутреннего сбоя. Они пришлют своих людей, чтобы снова наладить систему, но, я надеюсь, не сразу, а после обеда. У нас же до прилива остается полчаса, так что давай двигаться поживее.
– Уголовник, да и только! – Джини взглянула на Паскаля с возмущением и восхищением одновременно. – Я работаю с уголовником. Потрясающе!
– Пошевеливайся, – приказал тот голосом, полным обаяния. – Я беру на себя спальню, ты проверь письменный стол.
– Что я должна искать?
– Все что угодно. Дневник, записную книжку, письма, телефонные послания – все, что помогло бы нам понять, куда запропастился Макмаллен.
Впервые Джини увидела лондонскую квартиру, которая до такой степени напоминала ей роскошные апартаменты на верхних этажах нью-йоркских небоскребов. Гостиная была поистине неимоверных размеров, потолки здесь были вдвое выше обычного. Оглядевшись, Джини пришлось признать, что ее первоначальные представления о Макмаллене, видимо, не соответствовали действительности. Раньше ей не приходило в голову, что «бродяга» Макмаллен может быть богат.
Однако он, без сомнения, был очень богатым человеком. Он мог позволить себе иметь апартаменты, по сравнению с которыми любая другая лондонская квартира выглядела просто чуланом, мог позволить себе – пусть даже в качестве наследника – быть обладателем изящных предметов антиквариата. Комната могла многое рассказать о своем хозяине. Он одинаково любил и старинную, и современную мебель. При этом Макмаллен не просто покупал дорогие вещи. Он, несомненно, обладал вкусом. Ему нравилась музыка, о чем свидетельствовала обширная коллекция лазерных дисков, преимущественно Моцарт. Он любил читать: одна стена сверху донизу была занята книжными полками. Тут было, наверное, не менее двух тысяч томов: множество исторических трудов, книги на иностранных языках, неизвестных Джини. Задумчиво нахмурившись, она озирала все это и вновь пересматривала свое представление о человеке, которого они искали. «Ведь он ученый из Оксфорда», – напомнила она себе. Девушка вошла на кухню, которая была буквально напичкана бытовой техникой, заглянула в пустой холодильник и после этого направилась к письменному столу.
Это было дорогое сооружение из полированного красного дерева. Несколько книг, пресс-папье без каких-либо следов чернил на промокательной бумаге, стакан для ручек и фотография – единственная в квартире. Джини повернула тяжелую серебряную рамку к свету, и с фотографии ей улыбнулась Лиз Хоторн. Снимок был сделан в фотостудии, причем не вчера: Лиз на нем выглядела не старше двадцати. Она блистала в вечернем туалете девушки, впервые выходящей в свет.
Джини переключила внимание на ящики письменного стола. Их было шесть, все – незаперты. И пусты. Джини изумленно созерцала на эту картину: никаких канцелярских принадлежностей, никаких палок, никаких писем, дневников, записных книжек – ничего! Ни единого клочка бумаги… Письменный стол был буквально вычищен. Джини тихо присвистнула. Она ощупала задние стенки ящиков. Ничего.
Начав двигаться проворнее, она еще раз проверила комнату. При более внимательном обследовании она заметила, что подчистили все помещение. Да, здесь оставалась мебель, ковры, книги, но все признаки существования самого Макмаллена исчезли. Не было никаких бумаг, писем, счетов. Она залезла в каждый шкаф, но не нашла ровным счетом ничего.
Растерянно Джини осмотрелась вокруг. Кто же мог это сделать? Сам Макмаллен или кто-то еще? Она слышала, как в соседней комнате Паскаль хлопает дверцами шкафов и выдвигает ящики. Нахмурившись, она вернулась к письменному столу.
Пресс-папье, стакан для ручек, стопка потрепанных книг, фотография Лиз Хоторн. Наклонившись, она взяла в руки книги и потрясла их в слабой надежде, что из них вдруг выпадет спрятанное послание от Макмаллена. Ничего, просто три книжки: «Оксфордская антология современной поэзии», «Потерянный рай» Мильтона и потрепанный роман Карсон Маккаллерса «Баллада о невеселом кабачке». На титульном листе последней книги было написано имя Макмаллена, а под ним слова: «Крист Черч, Оксфорд – 1968 г.».
От этого было мало пользы. Надпись лишь сообщала, какой колледж в Оксфорде и в каком году посещал Макмаллен, не более того. Джини положила книги на место и сосредоточенно уставилась на письменный стол. Здесь что-то есть – она была в этом уверена. В конце концов именно Макмаллен заварил всю эту кашу. Если уж ему понадобилось исчезнуть, неужели он не оставил бы никакого следа, чтобы друзья смогли найти его?
Пресс-папье? Джини осторожно отодрала промокательную бумагу от деревяшки, но ничего под ней не обнаружила. Тогда она взяла фотографию Лиз Хоторн и аккуратно отогнула сзади крепления рамки. Поначалу она решила, что и тут нет ничего, кроме картонной обложки фотографии и листа бумаги, играющего роль прокладки, но тут увидела это. На листке бумаги, использованном в качестве прокладки, были написаны карандашом цифры в следующем порядке:
3
6/2/6
2/1/6
Это могло оказаться чем-то важным, но с таким же успехом это мог быть какой-нибудь вздор. Если это даже какой-то код или подсказка, сейчас его расшифровывать некогда. Джини быстро свернула бумагу и сунула ее в карман, а затем закрыла рамку и поставила ее на место. Только она повернулась, чтобы сообщить Паскалю о своей находке, как услышала из спальни его приглушенное восклицание:
– Джини, Джини, скорее сюда! Посмотри, что я нашел.
Джини непроизвольно поежилась. Она чувствовала неуверенность и страх. То, чем они сейчас занимались, было противозаконно.
Она вошла в соседнюю комнату. Это была, вне всякого сомнения, спальня мужчины, довольно аскетичная и в идеальном порядке. Одна стена была занята шкафами, за открытыми дверцами которых виднелись ряды строгих пиджаков и костюмов.
Паскаль стоял посередине комнаты, возле двуспальной постели. Рядом возвышался комод, некоторые ящики которого были выдвинуты. Джини показала на них рукой.
– Это ты устроил?
– Что, открыл стенные шкафы и комод? Да, а почему ты спрашиваешь?
– Потому что письменный стол совершенно пуст. Его очистили от всего содержимого. Вот я и думаю, кто мог это сделать – Макмаллен или тот, кто на этой неделе уже один раз заставил сработать сигнализацию?
– Кто-то копался в столе?
– Вот именно. И во всех остальных ящиках. Там не осталось ничего, за исключением вот этого клочка бумаги.
Она протянула Паскалю найденную запись, и он внимательно изучил цифры.
– Мне это ни о чем не говорит.
– Мне тоже. Но это было спрятано за рамкой портрета Лиз Хоторн на письменном столе.
– Не потеряй. Изучим позже. – Паскаль понизил голос и схватил Джини за руку. – А теперь я покажу тебе то, что обнаружил. Очень любопытно. Взгляни сюда, – показал он пальцем на один из выдвижных ящиков комода.
Джини заглянула внутрь.
– Рубашки, – констатировала она. – Вижу рубашки. Куча одинаковых белых рубашек – элегантных, только что из прачечной, до сих пор в целлофановых упаковках. Ну и что?
– А вот что. Макмаллен – хорошо организованный, педантичный человек, правильно? Белые рубашки он держит в одном ящике, голубые – в другом. Здесь, в верхнем ящике, лежат носовые платки, тоже чистые, недавно из прачечной. А вот в этом, верхнем левом, – что бы ты ожидала найти здесь?
– Господи, ну откуда мне знать… – Джини обернулась. За окном по-прежнему вовсю лил дождь. Освещение было сумрачным и тоскливым. Тишина становилась все более гнетущей.
– Послушай, Паскаль, пошли-ка отсюда. Мне все это не нравится. Это неправильно, что мы с тобой забрались сюда и копаемся в чужих вещах. Нехорошо это!
Паскаль пропустил ее слова мимо ушей. Лицо его было бледным и сосредоточенным.
– Отвечай, что ты ожидала бы найти в этом верхнем ящике?
– Ну что, что… Нижнее белье. Может быть, носки. Что-то в этом роде.
– Вот именно. – На лице Паскаля появилась легкая улыбка победителя. – Твое второе предположение совершенно правильно. Носки. Любой человек предположит, что там находятся именно носки, и, предположив это, не станет обследовать этот ящик слишком дотошно. Если бы ты торопилась, ты бы не стала в них копаться и предпочла бы повнимательнее осмотреть какое-нибудь другое место…
– Ты хочешь сказать, что квартиру обыскивали?
– Не уверен, но думаю, Макмаллен этого ожидал, поэтому перед своим исчезновением вычистил ее с военной дотошностью. Вот только, как это всегда бывает, он кое-что упустил. Смотри.
Паскаль открыл верхний левый ящик. В нем, как верно угадала Джини, лежали кипы носков: темно-серые, черные, идеально подходящие к строгим костюмам, висевшим в шкафах, и к образу бывшего военного, каким она представляла себе Макмаллена.
Засунув руку поглубже, Паскаль вытащил из ящика какую-то черную тряпицу и протянул ее Джини, которая воззрилась на находку непонимающим взглядом. Это была перчатка. Женская перчатка под вечернее платье, длинная, до самого локтя. Она была сделана из тончайшей черной лайки.
– Ну так что же, – начала она, – женская перчатка. Скорее всего, ее забыл здесь кто-то из его подружек. Возможно, это перчатка Лиз Хоторн, которую он сентиментально оставил себе на память и… – Внезапно она умолкла, вспомнив: «Каждой из них дают длинные черные кожаные перчатки, которые должны оставаться на ней от начала и до конца. Девушке не позволено прикасаться к Хоторну, если только на ее руках нет перчаток…»
– Господи, Паскаль…
– Вот так-то. – Лицо Паскаля побледнело от возбуждения. – Но это еще не все. Это особая перчатка. Очень запоминающаяся. Посмотри на нее внимательно, понюхай…
Он поднес перчатку поближе к ее лицу. Джини поморщилась. От перчатки исходил тяжелый, маслянистый запах. Джини не была уверена, но от перчатки, кажется, еще пахло кровью. Она попятилась назад.
– До чего мерзкий запах!
– Знаю. Такой запах не забывается. И еще, если потрогать, – он провел ее рукой по мягкой коже, – чувствуешь? Она словно смазана маслом.
Джини слегка передернуло. Она обернулась через плечо. Ей было страшно находиться в этих толстых стенах, запутанных коридорах, между запертых дверей.
– Не по душе мне все это, Паскаль. Мы пробыли здесь уже дольше, чем полчаса. Пошли отсюда.
– Хорошо, согласен. Здесь все равно больше нечего делать, я проверил все. Но это, – он взглянул на перчатку и сунул ее к себе в карман, – это мы заберем с собой.
– Одну-единственную перчатку на правую руку? Зачем? С ее помощью ничего не докажешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52