https://wodolei.ru/catalog/dushevie_paneli/s-dushem-i-smesitelem/
Пусть Лорен разбирается.
– Арлен, – говорит Лорен, – скажите, заходила ли мисс Анджела Арго в амбулаторию?
– Несколько раз, – отвечает Арлен.
– По какому поводу?
– У нее были… проблемы со здоровьем.
– Какого рода? – Если понадобится, Лорен будет весь день расспрашивать.
Тут Арлен смотрит вопросительно на Фрэнсиса Бентама – позволит ли глава университета отвечать. А как же врачебная тайна?
– Бетти… – ласково говорит Бентам.
– Я – Арлен.
– Бетти – это библиотекарша, – объясняет Лорен. Она тоже не любит Фрэнсиса Бентама. Но Свенсона куда больше.
– Отвечайте, Арлен, – соглашается Бентам. – Медицинские карты студентов – часть их досье…
Так ли это? А что бы сказали юристы? Но Арлен этого не спросит, как не будет перечить ректору.
– Прежде всего, у нее эпилепсия. В мягкой форме, однако… Во избежание приступов надо постоянно принимать лекарства. В тот раз дежурили Шерри Свенсон и я…
Упомянув имя Шерри, Арлен замирает. Да, накладочка вышла. Комиссии известно, кто такая Шерри. Напряжение в зале возрастает. Свенсон замечает вдруг, что на несколько мгновений задержал дыхание.
– Пациентка сказала… – Голос Арлен дрожит. – …Сказала, что ее мучают мысли о самоубийстве. Должна признаться, меня это крайне напугало. Я позвала Шерри. Шерри налила нам всем кока-колы. Помню, Анджела говорила, как боится, что никогда не встретит мужчину, которого сможет полюбить, что у нее никогда не будет детей, да еще и эпилепсия…
На Анджелу это совсем не похоже. Свенсон не может поверить, что эта самоуверенная, упорная девушка позволила себе нести весь этот девичий бред. Но девочка в ее романе именно такая. Неужели Анджела проводила исследование? А на Свенсоне изучала характер мужчины-преподавателя? Вот и ему преподнесен урок – о разнице между литературой и автобиографией.
– И что же вы ей сказали? – спрашивает Лорен.
– Смешно, – говорит Арлен, – но мы с Шерри стали рассказывать ей, как познакомились со своими мужьями. Ну, понимаете, хотели ее утешить.
Члены комиссии глядят на Свенсона, вернее, на его оболочку. Он покинул собственное тело. Его разум запросил передышки – ему надо переварить новую информацию.
Тайна раскрыта. Так вот как рассказ об их с Шерри встрече попал в роман Анджелы. Он не псих, не параноик. Всему есть объяснение. Ну почти всему. Это кажется Свенсону даже забавным и не обидным – по сравнению с мучительной мыслью о доброй, ласковой Шерри, которая рассказывает про романтическую встречу со своим мужем девушке, к которой ее муж как раз испытывает романтические чувства.
– А потом? – спрашивает Лорен.
Хороший вопрос. Об этом может рассказать он, Свенсон. Анджела отправилась домой и в своем романе описала сцену встречи Шерри и Свенсона в приемном покое больницы Святого Винсента. Но он – единственный, кто это знает, единственный, кого это волнует. Никто из них и не догадывается, насколько это связано с выдвинутыми против него обвинениями. Она выуживала подробности его жизни, использовала их в своей работе. И это доказывает, что он был ей интересен, что привлек ее внимание. У Свенсона начинает кружиться голова – так стремительно мечутся его чувства между Анджелой и Шерри. – Потом Анджела успокоилась, – говорит Арлен.
– Прошу прощенья, – перебивает ее Бентам. – Вы хотите сказать, что когда к вам в амбулаторию приходит студент с суицидальными мыслями, вы пьете с ним кока-колу и рассказываете романтические истории?
– У нас не хватает персонала, – говорит Арлен. – Господи! Да мы же направили Анджелу на консультацию к психологу, в Берлингтон.
– В Берлингтон? То есть, по-вашему, мы советуем учащимся с суицидальными наклонностями отправляться самостоятельно в Берлингтон? – В голосе Бентама слышна угроза. Когда они разберутся со Свенсоном, займутся амбулаторией. И следующим, от кого они избавятся, будет Шерри. Что Свенсон натворил! Погубил не только собственную жизнь, но и жизнь Шерри, которая ничем такого не заслужила!
– Вы проверяли, пошла ли мисс Арго на прием к специалисту?
Почему Шерри не проверила? Да потому, что все они – за исключением Свенсона – знали, что Анджела лжет. Шерри, Магда, даже Арлен. Все женщины знали. А Магда даже предупреждала его.
– Невозможно их постоянно держать за руки, – резко отвечает Арлен.
Заметил ли кто-нибудь кроме Свенсона, что классовая борьба таки разгорелась? Арлен, рабочая косточка, уже не в силах сдерживать того, что накопилось, – опостылели ей и маленькие паршивцы, которых она столько лет пестует, и лицемерные британцы, которые пришли сюда завоевателями и считают, что вправе всем здесь распоряжаться.
– Конечно, невозможно, – соглашается Лорен.
– Это все? – спрашивает Арлен раздраженно.
Все, да не совсем. Ее показания усилили неприязнь, которую комиссия испытывает к Свенсону: он не просто предложил студентке помочь опубликовать ее роман в обмен на сексуальные услуги, он предложил это студентке, склонной к суициду.
– Есть еще вопросы к миссис Шерли?
Вопросов нет – никому не хочется в этом копаться. Никому, кроме Амелии, которая, кажется, не заметила вспышки классового конфликта между Арлен и Бентамом.
Амелия говорит:
– Упоминала ли мисс Арго о своих отношениях с профессором Свенсоном?
Арлен едва не лишается дара речи.
– Как это… при Шерри… при жене Теда она бы не стала… А вы?
Амелия пожимает плечами. Сейчас не время и не место объяснять, что говорят или могут сказать друг другу латиноамериканки.
– Ну что ж! – говорит Лорен. – Арлен, вы больше ни о чем не желаете нам сообщить?
– Разве что еще одно… – говорит Арлен голосом, тонким и острым, как игла, которой вводят яд. – Думаю, вам следует задуматься о том, на сколько все это тяжело для Шерри. – Арлен в упор смотрит на Свенсона. Он закрывает лицо руками, но вообще-то хочет заткнуть уши, бормотать какую-нибудь белиберду – лишь бы не слышать ее голос. – Шерри – сильная женщина. Очень сильная.
Свенсон чувствует себя рогоносцем. Шерри оставила его ради Арлен! И теперь Арлен, а не Свенсон имеет право говорить о Шерри в присутствии этих посторонних людей. Ему хочется подойти к Анджеле, схватить ее за шкирку – посмотри, что ты наделала! Но он знает, что не она тут главный персонаж: это он все сделал своими руками. Ради него и устроили судилище. Если он сейчас запрокинет голову и завоет в голос, они хоть тогда заткнутся?
– Благодарим вас, Арлен, – говорит Лорен.
– Не за что, – отвечает Арлен.
Она смотрит на Билла, словно ждет, что он проводит ее, поможет уйти, как помог прийти. Но с Арлен все в порядке – это крепкая медсестра лет под шестьдесят, которой только что хватило сил забить здоровенный гвоздь в крышку гроба Свенсона. Она и сама отсюда выберется, встанет и уйдет. Когда Арлен проходит мимо Анджелы и ее родителей, Свенсон приподнимается и смотрит на них: интересно, как папа с мамой восприняли известие о суицидальных наклонностях дочери. Похоже, никак. Они сосредоточены на своей миссии. Они здесь, чтобы поддержать дочь, чтобы удостовериться в том, что правосудие свершится.
Комиссия смотрит на Анджелу – точнее, на Анджелу и ее родителей. Никто ничему не удивляется. Все было срежиссировано заранее.
Лорен говорит:
– Анджела, вы готовы? У вас есть силы отвечать на вопросы комиссии?
Анджела, вы готовы? Других свидетелей об этом не спрашивали. Ими вертели так и сяк – как было удобнее комиссии. Но начала все Анджела, она этого хотела. Анджела была готова с самого начала. Она стояла у истоков.
Анджела встает и выходит к столу. И Свенсон видит панковские булавки, торчащие из-под обличья примерной студентки. Он ждет, что она сейчас споткнется или стукнется об угол стола, но она – как дебютантка на балу – грациозно опускается на стул. Да нет же, даже при этой маскировке ее жесты будут теми же, ее манера держаться выдаст ее истинную натуру. Актеры все время так делают. А Анджела – девушка разносторонне одаренная.
Комиссия словно отступает в сторонку, вверяет Анджелу Лорен: только она способна общаться с таким хрупким созданием.
– Анджела, – говорит Лорен, – прежде всего мы хотим сказать, что все, кто тут присутствует, понимают, как трудно было вам решиться на это. Спасибо вам за смелость, которую вы проявили. И еще я хочу сказать, что все мы прослушали запись вашего… разговора с профессором Свенсоном. И пришли к единодушному выводу: нет никакой необходимости прослушивать ее здесь еще раз. Мисс Уолин, – кивает она на секретаршу Бентама, – переписала разговор на бумагу, для протокола.
Так значит, их не заставят прослушивать запись публично! У Свенсона от радости голова идет кругом. Ему больше не придется слушать эту гадость, эту низкопробную подделку, эту ложь, из которой следует, что он уговорил Анджелу вступить с ним в интимные отношения, пообещав за это показать ее книгу Лену. Анджела сидит, сложив руки на коленях, – похоже, ей не хватает колец, которые она с удовольствием покрутила бы на пальцах. Утром, одеваясь, она упустила это из виду. На лице ее выражение крайнего раздражения и скуки, так знакомое ему по первым семинарским занятиям, но теперь у нее пронзительный взгляд мученицы, благочестивый и скорбный, и зажгло его пламя священной войны, которую она ведет с мужской тиранией и сексуальными домогательствами.
– Ну что ж, Анджела, – говорит Лорен. – Может быть, вы для начала расскажете нам, как познакомились с профессором Свенсоном?
Анджела презрительно выпячивает нижнюю губку. Они что, идиоты?
– Я занимаюсь в его группе. Вернее, занималась.
– Сколько в ней человек? – спрашивает Карл. Хочет проверить, какая у профессора нагрузка.
– Восемь, – отвечает Анджела. – Со мной – девять.
Амелия и Билл кидают на Свенсона оскорбленные взгляды. Да, нагрузка минимальная.
– У вас с профессором Свенсоном возникли… некие отношения.
– Да, это было как-то странно, – говорит Анджела. – Он все время вызывал меня на консультации. Это всех удивляло – больше ни с кем он таких консультаций не проводил. Студентам отлично известно, что в своем кабинете он… типа… почти не показывается.
Лорен держит паузу – чтобы информация усвоилась. Свенсон не только растлитель малолетних, он еще и нерадивый преподаватель.
– А что вы обсуждали на этих «консультациях»?
– Ну, мою работу. Если это можно назвать обсуждением. Он, вообще-то, не вносил никаких поправок. Говорил только, что у меня хорошо получается и что нужно продолжать в том же духе.
Слушание можно заканчивать прямо сейчас. Всякому уважающему себя преподавателю понятно: профессору не так уж и нравилась эта работа, он просто хотел встречаться с этой студенткой за пределами класса.
– А теперь, Анджела, расскажите своими словами, как развивались ваши отношения.
Если Лорен еще раз произнесет слово «отношения», Свенсон ее придушит. От-но-ше-ния. Его раздражает пришепетывание на третьем слоге.
И тут из-под одежек новой Анджелы проглядывает старая Анджела. Она начинает вертеться, но сколько бы ни крутилась, с пути она не сойдет. Он может скакать козлом перед ее носом, она на него и не взглянет. Он чувствует, что, если она хоть разок на него посмотрит, что-то изменится. Она прекратит этот спектакль, снимет свои обвинения. Он рассуждает как охотник. Вот кем он стал? Охотником? Только охота не увлекла его настолько, чтобы он забыл о себе окончательно, – его приводит в ужас мысль о том, что всем этим людям известно про его отношения с этой странной вертлявой девчонкой.
– У меня было такое ощущение, что он… ну… вроде как… заинтересован.
– Заинтересован? – повторяет Лорен. – Заинтересован в этих отношениях?
Анджела говорит:
– Понимаете, я замечала, как он смотрит на меня во время семинара.
Конечно, он смотрел на нее – во всяком случае, в ее сторону: она так агрессивно молчала, стучала своими шипами – кстати, куда они подевались? – по столу, когда другие студенты изливали души и раскрывали сердца. Свенсон надеется, что комиссия примет все это к сведению. Отныне они хорошенько подумают, прежде чем взглянуть на студента. Как, интересно, можно было не смотреть на Анджелу, наряд которой был подобран специально, чтобы вынуждать вас на нее смотреть, чувствуя при этом, что ваш взгляд нарушает ее право невидимкой скользить по миру.
Свенсону нужно все вспомнить. Вспомнить, что именно происходило – чтобы держаться правды. Держаться реальности. Девушка, которой он был «увлечен», весьма отдаленно напоминает ту, которая сидит сейчас за столом. Очень трудно соотносить ту Анджелу и эту. Какая из них настоящая? Удивительно, но этого так и не узнаешь, даже если в своем творчестве она якобы открывает интимные стороны своей души. Но ведь Свенсон всегда предупреждал студентов: не следует считать, что эта душа – душа самого писателя.
Лорен спрашивает:
– А профессор Свенсон что-нибудь говорил вам?
– Конечно говорил. Я приносила ему работу. То, что писала.
– А как он относился к вашему творчеству?
– Я ведь уже сказала. Ему все действительно нравилось.
– Понятно, – говорит Лорен и, помолчав, спрашивает: – А почему вы решили, что ему это действительно нравилось?
– Он оставлял мне сообщения на автоответчике, говорил, что ему очень нравится то, что я делаю.
– На ав-то-от-вет-чике? – по слогам повторяет Лорен.
– И все время просил принести еще.
Вот это комиссия пусть отметит. Преподаватель хотел читать работы студентки. Жаль, они не знают, какой хороший у нее роман. Он хочет сказать об этом прямо сейчас – уточнить, что была причина просить ее приносить новые главы. Но если он сейчас встанет и скажет так вслух, это вряд ли ему поможет. Все решат, что он заблуждался. Да, заблуждался. Но не относительно ее романа.
– А какие ваши работы интересовали профессора Свенсона?
– Мой роман. Главы из романа.
Когда она произносит слово «роман», голос ее чуть дрожит. Неужели комиссия этого не замечает, не видит, что в обличье этой якобы простодушной девчушки скрывается кровожадный убийца? Нет, они ничего не слышат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
– Арлен, – говорит Лорен, – скажите, заходила ли мисс Анджела Арго в амбулаторию?
– Несколько раз, – отвечает Арлен.
– По какому поводу?
– У нее были… проблемы со здоровьем.
– Какого рода? – Если понадобится, Лорен будет весь день расспрашивать.
Тут Арлен смотрит вопросительно на Фрэнсиса Бентама – позволит ли глава университета отвечать. А как же врачебная тайна?
– Бетти… – ласково говорит Бентам.
– Я – Арлен.
– Бетти – это библиотекарша, – объясняет Лорен. Она тоже не любит Фрэнсиса Бентама. Но Свенсона куда больше.
– Отвечайте, Арлен, – соглашается Бентам. – Медицинские карты студентов – часть их досье…
Так ли это? А что бы сказали юристы? Но Арлен этого не спросит, как не будет перечить ректору.
– Прежде всего, у нее эпилепсия. В мягкой форме, однако… Во избежание приступов надо постоянно принимать лекарства. В тот раз дежурили Шерри Свенсон и я…
Упомянув имя Шерри, Арлен замирает. Да, накладочка вышла. Комиссии известно, кто такая Шерри. Напряжение в зале возрастает. Свенсон замечает вдруг, что на несколько мгновений задержал дыхание.
– Пациентка сказала… – Голос Арлен дрожит. – …Сказала, что ее мучают мысли о самоубийстве. Должна признаться, меня это крайне напугало. Я позвала Шерри. Шерри налила нам всем кока-колы. Помню, Анджела говорила, как боится, что никогда не встретит мужчину, которого сможет полюбить, что у нее никогда не будет детей, да еще и эпилепсия…
На Анджелу это совсем не похоже. Свенсон не может поверить, что эта самоуверенная, упорная девушка позволила себе нести весь этот девичий бред. Но девочка в ее романе именно такая. Неужели Анджела проводила исследование? А на Свенсоне изучала характер мужчины-преподавателя? Вот и ему преподнесен урок – о разнице между литературой и автобиографией.
– И что же вы ей сказали? – спрашивает Лорен.
– Смешно, – говорит Арлен, – но мы с Шерри стали рассказывать ей, как познакомились со своими мужьями. Ну, понимаете, хотели ее утешить.
Члены комиссии глядят на Свенсона, вернее, на его оболочку. Он покинул собственное тело. Его разум запросил передышки – ему надо переварить новую информацию.
Тайна раскрыта. Так вот как рассказ об их с Шерри встрече попал в роман Анджелы. Он не псих, не параноик. Всему есть объяснение. Ну почти всему. Это кажется Свенсону даже забавным и не обидным – по сравнению с мучительной мыслью о доброй, ласковой Шерри, которая рассказывает про романтическую встречу со своим мужем девушке, к которой ее муж как раз испытывает романтические чувства.
– А потом? – спрашивает Лорен.
Хороший вопрос. Об этом может рассказать он, Свенсон. Анджела отправилась домой и в своем романе описала сцену встречи Шерри и Свенсона в приемном покое больницы Святого Винсента. Но он – единственный, кто это знает, единственный, кого это волнует. Никто из них и не догадывается, насколько это связано с выдвинутыми против него обвинениями. Она выуживала подробности его жизни, использовала их в своей работе. И это доказывает, что он был ей интересен, что привлек ее внимание. У Свенсона начинает кружиться голова – так стремительно мечутся его чувства между Анджелой и Шерри. – Потом Анджела успокоилась, – говорит Арлен.
– Прошу прощенья, – перебивает ее Бентам. – Вы хотите сказать, что когда к вам в амбулаторию приходит студент с суицидальными мыслями, вы пьете с ним кока-колу и рассказываете романтические истории?
– У нас не хватает персонала, – говорит Арлен. – Господи! Да мы же направили Анджелу на консультацию к психологу, в Берлингтон.
– В Берлингтон? То есть, по-вашему, мы советуем учащимся с суицидальными наклонностями отправляться самостоятельно в Берлингтон? – В голосе Бентама слышна угроза. Когда они разберутся со Свенсоном, займутся амбулаторией. И следующим, от кого они избавятся, будет Шерри. Что Свенсон натворил! Погубил не только собственную жизнь, но и жизнь Шерри, которая ничем такого не заслужила!
– Вы проверяли, пошла ли мисс Арго на прием к специалисту?
Почему Шерри не проверила? Да потому, что все они – за исключением Свенсона – знали, что Анджела лжет. Шерри, Магда, даже Арлен. Все женщины знали. А Магда даже предупреждала его.
– Невозможно их постоянно держать за руки, – резко отвечает Арлен.
Заметил ли кто-нибудь кроме Свенсона, что классовая борьба таки разгорелась? Арлен, рабочая косточка, уже не в силах сдерживать того, что накопилось, – опостылели ей и маленькие паршивцы, которых она столько лет пестует, и лицемерные британцы, которые пришли сюда завоевателями и считают, что вправе всем здесь распоряжаться.
– Конечно, невозможно, – соглашается Лорен.
– Это все? – спрашивает Арлен раздраженно.
Все, да не совсем. Ее показания усилили неприязнь, которую комиссия испытывает к Свенсону: он не просто предложил студентке помочь опубликовать ее роман в обмен на сексуальные услуги, он предложил это студентке, склонной к суициду.
– Есть еще вопросы к миссис Шерли?
Вопросов нет – никому не хочется в этом копаться. Никому, кроме Амелии, которая, кажется, не заметила вспышки классового конфликта между Арлен и Бентамом.
Амелия говорит:
– Упоминала ли мисс Арго о своих отношениях с профессором Свенсоном?
Арлен едва не лишается дара речи.
– Как это… при Шерри… при жене Теда она бы не стала… А вы?
Амелия пожимает плечами. Сейчас не время и не место объяснять, что говорят или могут сказать друг другу латиноамериканки.
– Ну что ж! – говорит Лорен. – Арлен, вы больше ни о чем не желаете нам сообщить?
– Разве что еще одно… – говорит Арлен голосом, тонким и острым, как игла, которой вводят яд. – Думаю, вам следует задуматься о том, на сколько все это тяжело для Шерри. – Арлен в упор смотрит на Свенсона. Он закрывает лицо руками, но вообще-то хочет заткнуть уши, бормотать какую-нибудь белиберду – лишь бы не слышать ее голос. – Шерри – сильная женщина. Очень сильная.
Свенсон чувствует себя рогоносцем. Шерри оставила его ради Арлен! И теперь Арлен, а не Свенсон имеет право говорить о Шерри в присутствии этих посторонних людей. Ему хочется подойти к Анджеле, схватить ее за шкирку – посмотри, что ты наделала! Но он знает, что не она тут главный персонаж: это он все сделал своими руками. Ради него и устроили судилище. Если он сейчас запрокинет голову и завоет в голос, они хоть тогда заткнутся?
– Благодарим вас, Арлен, – говорит Лорен.
– Не за что, – отвечает Арлен.
Она смотрит на Билла, словно ждет, что он проводит ее, поможет уйти, как помог прийти. Но с Арлен все в порядке – это крепкая медсестра лет под шестьдесят, которой только что хватило сил забить здоровенный гвоздь в крышку гроба Свенсона. Она и сама отсюда выберется, встанет и уйдет. Когда Арлен проходит мимо Анджелы и ее родителей, Свенсон приподнимается и смотрит на них: интересно, как папа с мамой восприняли известие о суицидальных наклонностях дочери. Похоже, никак. Они сосредоточены на своей миссии. Они здесь, чтобы поддержать дочь, чтобы удостовериться в том, что правосудие свершится.
Комиссия смотрит на Анджелу – точнее, на Анджелу и ее родителей. Никто ничему не удивляется. Все было срежиссировано заранее.
Лорен говорит:
– Анджела, вы готовы? У вас есть силы отвечать на вопросы комиссии?
Анджела, вы готовы? Других свидетелей об этом не спрашивали. Ими вертели так и сяк – как было удобнее комиссии. Но начала все Анджела, она этого хотела. Анджела была готова с самого начала. Она стояла у истоков.
Анджела встает и выходит к столу. И Свенсон видит панковские булавки, торчащие из-под обличья примерной студентки. Он ждет, что она сейчас споткнется или стукнется об угол стола, но она – как дебютантка на балу – грациозно опускается на стул. Да нет же, даже при этой маскировке ее жесты будут теми же, ее манера держаться выдаст ее истинную натуру. Актеры все время так делают. А Анджела – девушка разносторонне одаренная.
Комиссия словно отступает в сторонку, вверяет Анджелу Лорен: только она способна общаться с таким хрупким созданием.
– Анджела, – говорит Лорен, – прежде всего мы хотим сказать, что все, кто тут присутствует, понимают, как трудно было вам решиться на это. Спасибо вам за смелость, которую вы проявили. И еще я хочу сказать, что все мы прослушали запись вашего… разговора с профессором Свенсоном. И пришли к единодушному выводу: нет никакой необходимости прослушивать ее здесь еще раз. Мисс Уолин, – кивает она на секретаршу Бентама, – переписала разговор на бумагу, для протокола.
Так значит, их не заставят прослушивать запись публично! У Свенсона от радости голова идет кругом. Ему больше не придется слушать эту гадость, эту низкопробную подделку, эту ложь, из которой следует, что он уговорил Анджелу вступить с ним в интимные отношения, пообещав за это показать ее книгу Лену. Анджела сидит, сложив руки на коленях, – похоже, ей не хватает колец, которые она с удовольствием покрутила бы на пальцах. Утром, одеваясь, она упустила это из виду. На лице ее выражение крайнего раздражения и скуки, так знакомое ему по первым семинарским занятиям, но теперь у нее пронзительный взгляд мученицы, благочестивый и скорбный, и зажгло его пламя священной войны, которую она ведет с мужской тиранией и сексуальными домогательствами.
– Ну что ж, Анджела, – говорит Лорен. – Может быть, вы для начала расскажете нам, как познакомились с профессором Свенсоном?
Анджела презрительно выпячивает нижнюю губку. Они что, идиоты?
– Я занимаюсь в его группе. Вернее, занималась.
– Сколько в ней человек? – спрашивает Карл. Хочет проверить, какая у профессора нагрузка.
– Восемь, – отвечает Анджела. – Со мной – девять.
Амелия и Билл кидают на Свенсона оскорбленные взгляды. Да, нагрузка минимальная.
– У вас с профессором Свенсоном возникли… некие отношения.
– Да, это было как-то странно, – говорит Анджела. – Он все время вызывал меня на консультации. Это всех удивляло – больше ни с кем он таких консультаций не проводил. Студентам отлично известно, что в своем кабинете он… типа… почти не показывается.
Лорен держит паузу – чтобы информация усвоилась. Свенсон не только растлитель малолетних, он еще и нерадивый преподаватель.
– А что вы обсуждали на этих «консультациях»?
– Ну, мою работу. Если это можно назвать обсуждением. Он, вообще-то, не вносил никаких поправок. Говорил только, что у меня хорошо получается и что нужно продолжать в том же духе.
Слушание можно заканчивать прямо сейчас. Всякому уважающему себя преподавателю понятно: профессору не так уж и нравилась эта работа, он просто хотел встречаться с этой студенткой за пределами класса.
– А теперь, Анджела, расскажите своими словами, как развивались ваши отношения.
Если Лорен еще раз произнесет слово «отношения», Свенсон ее придушит. От-но-ше-ния. Его раздражает пришепетывание на третьем слоге.
И тут из-под одежек новой Анджелы проглядывает старая Анджела. Она начинает вертеться, но сколько бы ни крутилась, с пути она не сойдет. Он может скакать козлом перед ее носом, она на него и не взглянет. Он чувствует, что, если она хоть разок на него посмотрит, что-то изменится. Она прекратит этот спектакль, снимет свои обвинения. Он рассуждает как охотник. Вот кем он стал? Охотником? Только охота не увлекла его настолько, чтобы он забыл о себе окончательно, – его приводит в ужас мысль о том, что всем этим людям известно про его отношения с этой странной вертлявой девчонкой.
– У меня было такое ощущение, что он… ну… вроде как… заинтересован.
– Заинтересован? – повторяет Лорен. – Заинтересован в этих отношениях?
Анджела говорит:
– Понимаете, я замечала, как он смотрит на меня во время семинара.
Конечно, он смотрел на нее – во всяком случае, в ее сторону: она так агрессивно молчала, стучала своими шипами – кстати, куда они подевались? – по столу, когда другие студенты изливали души и раскрывали сердца. Свенсон надеется, что комиссия примет все это к сведению. Отныне они хорошенько подумают, прежде чем взглянуть на студента. Как, интересно, можно было не смотреть на Анджелу, наряд которой был подобран специально, чтобы вынуждать вас на нее смотреть, чувствуя при этом, что ваш взгляд нарушает ее право невидимкой скользить по миру.
Свенсону нужно все вспомнить. Вспомнить, что именно происходило – чтобы держаться правды. Держаться реальности. Девушка, которой он был «увлечен», весьма отдаленно напоминает ту, которая сидит сейчас за столом. Очень трудно соотносить ту Анджелу и эту. Какая из них настоящая? Удивительно, но этого так и не узнаешь, даже если в своем творчестве она якобы открывает интимные стороны своей души. Но ведь Свенсон всегда предупреждал студентов: не следует считать, что эта душа – душа самого писателя.
Лорен спрашивает:
– А профессор Свенсон что-нибудь говорил вам?
– Конечно говорил. Я приносила ему работу. То, что писала.
– А как он относился к вашему творчеству?
– Я ведь уже сказала. Ему все действительно нравилось.
– Понятно, – говорит Лорен и, помолчав, спрашивает: – А почему вы решили, что ему это действительно нравилось?
– Он оставлял мне сообщения на автоответчике, говорил, что ему очень нравится то, что я делаю.
– На ав-то-от-вет-чике? – по слогам повторяет Лорен.
– И все время просил принести еще.
Вот это комиссия пусть отметит. Преподаватель хотел читать работы студентки. Жаль, они не знают, какой хороший у нее роман. Он хочет сказать об этом прямо сейчас – уточнить, что была причина просить ее приносить новые главы. Но если он сейчас встанет и скажет так вслух, это вряд ли ему поможет. Все решат, что он заблуждался. Да, заблуждался. Но не относительно ее романа.
– А какие ваши работы интересовали профессора Свенсона?
– Мой роман. Главы из романа.
Когда она произносит слово «роман», голос ее чуть дрожит. Неужели комиссия этого не замечает, не видит, что в обличье этой якобы простодушной девчушки скрывается кровожадный убийца? Нет, они ничего не слышат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43