Качество супер, рекомендую! 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


– Какую помощь? – спрашивает Карлос.
– Он обещал показать ее рукопись своему нью-йоркскому издателю. Уговорить его опубликовать роман.
Ну нет. Группе ничего такого известно не было. Точно – не было. Карлос может не отвечать – все написано на его лице.
Вот Свенсон и расплачивается за то, что ввел эту садистскую систе­му – приучил студентов молча терпеть все пытки. Комиссия должна бы­ла оказать Свенсону услугу – заткнуть ему рот кляпом, чтобы он не мог закричать: «Карлос, не слушай их! Ничего такого не было!» А что ему го­ворить? Что же было? Я показал ее работу своему издателю, потому что она в тыщу раз лучше твоей, Карлос. Впрочем, теперь уже непонятно, есть у него издатель или нет, и кроме того, он никогда бы не стал требо­вать интима в обмен на профессиональную поддержку. Не только пото­му, что у него есть моральные принципы, есть устои, есть, в конце кон­цов, гордость, но и потому, что, как выяснилось, он не вполне уверен, что смог бы воспользоваться предоставленной возможностью.
– Нет, – говорит Карлос, – этого мы не знали. Но погодите… Я ни­чего не понимаю. Я не хотел…
Все видят, как изумлен Карлос: он не знал, что Анджела пользуется благами, которые другим предоставлены не были, и теперь в нем борются два чувства: он возмущен несправедливостью, но обязан хранить вер­ность своему командиру. Свенсону хочется сказать ему, что несправедли­вость заключается лишь в том, что одному отпущено больше таланта, а другим меньше, и это не имеет никакого отношения к тому, что произо­шло между ним и Анджелой Арго. Но это вряд ли расположит к нему ко­миссию или Карлоса.
– Ничего, Карлос, – говорит Бентам. – Не торопитесь, успокойтесь. Скажите, а вы тоже писатель?
– Надеюсь, – отвечает Карлос.
– Я всегда считал, – продолжает Бентам, – что у писателей отличная память. Их профессия это подразумевает.
– Наверное, – соглашается Карлос.
– Тогда постарайтесь вспомнить, – говорит Бентам, – не происходило ли на занятиях чего-либо такого, что показалось вам хотя бы чуточку странным… или необычным?
Карлос обучен стоять навытяжку и сообщать лишь свою фамилию, звание и номер части. Но он не готов устоять перед таким искушением: ректор называет его писателем, а члены комиссии ловят каждое его сло­во. Разве может он их разочаровать? Разве не обязан сообщить все, что ему удастся вспомнить?
– У нас в группе ходила одна шуточка. Понимаете, мы обсудили несколько рассказов о людях… – Карлос трясет головой. Он сам не понимает, что с ним такое. Даже на флоте было попроще. – …О людях, занимавшихся сексом с… с животными.
Ну да, и начал это Карлос со своим рассказом о юном вуайеристе, его болтливом соседе и немецкой овчарке.
– С животными? – повторяет Бентам.
Билли-антрополога это живо интересует. В каких тайных ритуалах писательского племени практикуется межвидовое совокупление?
– С какими животными? – интересуется Билл. Карлос снова трясет головой.
– Собственно говоря, с курицей.
Бентама это явно забавляет.
– Карлос, уж не хотите ли вы сказать, что некий студент из группы профессора Свенсона написал рассказ, герой которого… совокуплялся с курицей?
– С куриной тушкой, – говорит Карлос простодушно.
Все украдкой хихикают. Бентам смотрит на Свенсона, тот качает го­ловой. М-да… Секс по телефону, секс с животными. Интересный у него получился семестр.
– Понятно, – говорит Лорен. – Тема ширится.
– Это вы о чем? – настороженно спрашивает Карлос.
– Вы же сами сказали, что роман мисс Арго был про яйца. – За долгие годы преподавания Лорен приучилась находить во всем схемы и метафоры. – А теперь еще и куры…
– В романе Анджелы никто с яйцом сексом не занимается, – говорит Карлос.
Ты просто до этого места не дочитал, думает Свенсон. Как низко он пал – гордится тем, что прочел из романа Анджелы больше, чем любой здесь присутствующий.
– Вы сказали «животные», во множественном числе, – напоминает Билл тоном солидного ученого-социолога. – Следовательно, были и другие… животные.
– Корова, – говорит Карлос. – Еще собака.
– В том же рассказе или в других? – спрашивает Амелия.
– В других, – отвечает Карлос.
– Написанных разными студентами? – спрашивает Карл.
– Да. Собака была в моем рассказе.
Вот и сказал наконец правду.
– И всё в прошлом семестре? – спрашивает Бентам. – Ну да.
– Вы хотите сказать, что в прошлом семестре студенты из группы профессора Свенсона писали рассказы, в которых люди вступали в интимные отношения с коровами, курами и собаками?
– С коровой, курицей и собакой, – уточняет Карлос.
– Очень занятно! – говорит Бентам.
– Мы еще говорили между собой, вот, мол, вычислили наконец, что привлекает внимание профессора Свенсона.
Так они решили, что это привлекает его внимание? Да Свенсон из­нывал от тоски, продираясь через их жалкие рассказики, и больше все­го его заботило одно: как же вести занятия, чтоб его не обвинили в сек­суальных домогательствах – в коих его таки и обвинили, стало быть, основания для волнений у него имелись. А внимание его привлек толь­ко роман Анджелы Арго.
Несколько минут все молчат – обдумывают последнее заявление Карлоса. Лорен обводит взглядом членов комиссии и, убедившись, что ни у кого вопросов нет, говорит:
– Спасибо, Карлос. Спасибо за то, что пришли сегодня сюда, за то, что отвечали нам честно и откровенно.
– Погодите! – говорит Карлос. – Я бы хотел кое-что уточнить. Лично я считаю, что в рассказах о сексе с животными ничего предосудительного нет. По-моему, студенты имеют право писать о чем захотят!
Поздно Карлос вспомнил о Первой поправке!
– Да, конечно, – отвечает Бентам. – Мы с вами полностью согласны. Спасибо за помощь.
Сколько еще преданных Свенсону студентов предстанет перед ко­миссией? Может, все. Слушание еще не закончено. Карлос пробирается вверх по проходу, стараясь не встречаться взглядом со Свенсоном.
Дверь снова открывается. По ступеням плавно спускается Клэрис Уильямс, и унылый лекционный зал тут же превращается в подиум, по которому летит, едва касаясь земли, блистательная Клэрис, изгибает свою тонкую, длинную шею, отворачивает голову – словно избегает сле­пящего света фотовспышек. Свенсону кажется, что дыхание перехвати­ло у всех членов комиссии, и каждый из них задумался, почему такие сту­дентки не идут к ним в семинары.
– Спасибо, что пришли, мисс Уильямс. Даже Бентам сражен красотой Клэрис.
– Не за что, – ровным голосом отвечает Клэрис.
– Я понимаю, вам это может быть неприятно, – говорит Лорен, – поэтому мы постараемся вас не задерживать. Когда вы общались с профессором Свенсоном – в классе или за его пределами, – замечали ли какие-нибудь… странности в его поведении?
– Нет, – качает своей очаровательной головкой Клэрис.
Она поддерживает Свенсона, однако присутствующие сомневаются в ее искренности, поскольку не могут поверить, что нормальный здоро­вый мужчина западет на Анджелу Арго, когда рядом такая девушка, как Клэрис. Да ясно же – либо она врет, либо Свенсон ненормальный. А яв­ляется ли безумие смягчающим обстоятельством при обвинении в сексу­альных домогательствах?
Свенсон и Клэрис знают: все это – правда. Свенсон думает: да, на­верное, что-то со мной не так. Клэрис в качестве сексуального объекта он никогда не рассматривал, зато сколько времени страдал по Анджеле Арго. Смех, да и только. Какой же он мужчина?
Бентам бьет прямо в цель.
– А не было ли в поступках профессора Свенсона чего-либо такого, что заставило бы вас заподозрить его в неподобающем поведении по отношению к другим студенткам?
– Что вы имеете в виду? – спрашивает Клэрис.
– Не встречали ли вы случайно профессора Свенсона с мисс Арго… в каких-нибудь… неожиданных местах?
– Да, однажды…– шепчет Клэрис; все подаются вперед, и лишь Свенсон откидывается назад. – …Я столкнулась с профессором Свенсоном в общежитии – он выходил из комнаты Анджелы.
– Выходил из комнаты мисс Арго? – изумляется ректор. Свенсон все еще ждет: вот сейчас правдивая Клэрис уточнит, что она не видела, как он выходил из комнаты Анджелы. Она столкнулась с ним на лестнице и сама решила, что шел он от Анджелы. Улика-то кос­венная!
– Да, – отвечает Клэрис. Разве Свенсон не учил ее, как важны подробности?
– Вы помните, когда это случилось?
– Помню. Перед самым Днем благодарения – я еще приняла профессора Свенсона за чьего-нибудь отца, который помогает дочери… отнести, например, вещи в машину. И искренне удивилась, поняв, что это профессор Свенсон.
Он и есть чей-то отец. Но не Анджелы Арго.
– Вы профессору Свенсону что-нибудь сказали? – спрашивает Лорен.
– Просто поздоровалась.
– Он вас видел? – спрашивает Билл.
– Видел.
– Вы кому-нибудь об этом рассказывали? – спрашивает Лорен.
– Нет, – отвечает Клэрис. – Зачем?
Действительно, зачем? Зачем ей было об этом рассказывать? Вопрос явно лишний. Да только святая удержалась бы и никому не насплетнича­ла. Так откуда же Бентам знал, о чем именно спрашивать Клэрис? И тут Свенсон догадывается: Клэрис сама им все рассказала, когда узнала, что комиссия занялась сбором сведений. Теперь он понимает, что дело при­няло серьезный оборот, с этого самого мгновения события покатятся, как снежный ком с горы, за предательством Клэрис последует еще одно представление: студенты будут пинать его, лежачего, ногами.
– А какой был у профессора Свенсона вид, когда он покидал помещение, где проживает мисс Арго?
– Я бы сказала… смущенный, – отвечает Клэрис.
– А может, виноватый! – настаивает Бентам.
– Скорее, смущенный, – повторяет Клэрис.
– Благодарю вас, – ледяным тоном говорит Бентам. Он не привык к тому, чтобы его поправляли такие вот девицы. – Комиссия признательна вам за помощь.
Теперь поток мучителей и обвинителей уже не сдержать протоко­лом, определявшим до сей минуты порядок и время их появления. На ле­стнице Клэрис едва не сбивает с ног Кортни Элкотт. Она, как Анджела с Карлосом, тоже изменила имидж, помадой не злоупотребляла, серьги сняла, как сняла широкие штаны и необъятный свитер. На ней темно-си­ний костюм – наверное, его надевает ее мамаша, когда отправляется на дамский ланч в «Ритц».
Кортни усаживается на стул. Она не хочет, чтобы ее благодарили, не ждет вопросов. Поток слов вырывается из нее, как шампанское из бу­тылки.
– Никто этого не скажет, – говорит она. – Я точно знаю, никто здесь об этом не скажет, но я решила – кто-то ведь должен. Мы все понимали – что-то происходит. На занятиях нас всех опускали. Профессор Свенсон либо критиковал в пух и прах твою работу, либо подначивал на это других студентов. Особенно Анджелу: он вынуждал ее говорить все те гадости, которые на самом деле хотел бы сказать сам. Но когда дошел черед до нее – до ее главы из романа, или что там это было, – никому и слова поперек сказать не дали, а когда мы пытались высказаться, он нам заявил, что мы все дебилы, а Анджела – гений. Ну вот мы и решили, что он либо спит с ней, либо еще что…
– Прошу прощенья! – перебивает ее Свенсон. – Полагаю, комиссия понимает, что могут быть и иные причины хвалить работу студента.
Такое вынести невозможно – он не желает, чтобы его судила Корт­ни, тупая, неблагодарная дрянь. Должна же комиссия понять, что он не в силах сидеть и слушать, как эта идиотка критикует его профессиональ­ную деятельность. Однако реплика Свенсона так изумляет Бентама, что он словно не сразу вспоминает, кто Свенсон, собственно, такой.
– Мы это понимаем, – говорит он. – Но, Тед… будьте добры, подождите со своими замечаниями, пока…
– Прошу прощенья, – говорит Свенсон. – Но это уж чересчур.
– Ничего страшного, – прощает его Кортни. – Я все сказала. И сделала это исключительно потому, что ни у кого другого духу бы не хватило.
– Мы вам очень признательны, – говорит Лорен. – Спасибо за смелость, Кортни.
Проходя мимо Свенсона, Кортни одаривает его ослепительной улыбкой торжествующей добродетели. Что ж, повод радоваться у нее есть. Правда ее раскрепостила. Она может и впредь предаваться сенти­ментальным размышлениям о жизни в гетто, и никто ее не остановит. Свенсон получил хороший урок. Теперь поостережется критиковать студентов. Впрочем, такой шанс ему вряд ли представится.
Наступает тишина. Где же следующий свидетель? Неужели истери­ческий всплеск Кортни был последним выступлением, финальным аккор­дом обвинения? Комиссия роется в папках, проверяет списки. У Андже­лы тоже заготовлен список. У всех – кроме Свенсона. Бентам смотрит на свой «ролекс». Свенсон бросает взгляд на «касио». Прошел час. Лорен барабанит пальцами по столу. У всех на лицах написано нетерпение.
Свенсон очень надеется, что произойдет хоть что-нибудь. Достаточно небольшой паузы в представлении – и тут же на ум приходит вопрос: а что с ним будет после того, как слушание закончится? Ни жены, ни ра­боты, ни дома. Он вытягивает шею, но видит лишь затылок Анджелы. Бентам говорит:
– У меня в списке значится, что следующий… Мэтью Макилвейн. Может, он забыл или передумал…
Мэтт Макилвейн? Он-то о чем хочет сообщить? Что встретился со Свенсоном и Анджелой у видеосалона? Комиссия, похоже, желает опро­сить всех, кто когда-либо видел их в одном месте и в одно время. Мэтт может сказать, что встретил их на Норт-стрит: они, жарко поцеловав­шись, отправились куда-то под ручку. У Мэтта миллион причин желать Свенсону неприятностей.
– Пойду посмотрю, там ли он, – говорит своим звонким бойскаутским тенорком Билл Гриссом.
Он вскакивает и бежит, перепрыгивая через ступени, наверх. Нет его довольно долго. Наверное, счастливчик, отправился в уборную.
Возвращается он не с Мэттом, а с Арлен Шерли, которую держит под руку. Арлен, одетая в свою ослепительную форму, вся дрожит. Она что здесь делает? Слишком все это близко к Шерри.
Билл едва ли не силком усаживает Арлен на стул. Она сидит потупив­шись. Ректор Бентам пожимает ей руку. Положенных благодарностей за то, что пришла, Арлен будто и не слышит – она не сводит глаз со своих сжатых в кулачки рук.
Бентам с ней связываться опасается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43


А-П

П-Я