Вот тут-то я и проклял тот день, когда первый раз взял в зубы сигарету. Было такое ощущение, что вот-вот разорвет дыхалку на части, я бежал, хватая ртом раскаленный воздух, то и дело смахивая панамой со лба едкий и соленый пот, который бежал с меня градом и резал глаза.
Обогнув сопку, мы растянулись цепью и заскочили в зеленку. На бегу я споткнулся о какой-то пенек и плашмя упал в траву, прямо на автомат, который висел на груди; от боли я чуть не взвыл, плюхнувшись лицом в прохладную траву, испытывая облом и кайф одновременно. Кое-как отдышавшись, кряхтя и отхаркиваясь, я перевернулся на спину, из затвора автомата торчала какая-то ветка. Выдернув ветку из затвора, я перевернулся обратно на живот, и попытался передернуть затвор, чтоб проверить. Затвор подался чуть назад и заклинил, и ни туда, ни обратно не двигался.
— Черт, кусок от ветки, застрял внутри. И нахрена я его дергал, автомат то взведенный, надо было нажать на спуск, возвратом от выстрела, может, и раздробило бы эту херовину, — бормотал я себе под нос.
А тут еще «душара» из-за деревьев выскочил с «мухой» в руках, шагах в тридцати от меня. Смотрел этот дух, как раз, туда, где лежал я. Мне даже на мгновение показалось, что взгляды наши встретились. Я медленно опустил голову и зажмурил глаза, на меня накатил жуткий страх, все тело пробрало мелкой дрожью, сердце билось так, что это биение, наверное, слышал даже этот дух. Тот, кто смотрел в глаза вооруженному душману, наверное, меня поймет.
Я лежал, уткнувшись лицом в траву и затаив дыхание, отсчитывал секунды в ожидании выстрела. Мне так сильно не хотелось умирать, что я чуть не разрыдался от этой нелепой безысходности.
В голове пронеслась мысль, «ну вот и все, пиз…ец, отвоевался, сейчас как уеб…т из этой пушки, и полетит моя труха почву удобрять, разнесет так, что в цинк нечего будет собрать».
Время шло, но выстрела не последовало, а я все лежал с зажмуренными глазами и боялся их открыть. Где-то сбоку раздалась автоматная очередь, потом еще одна, и началась стрельба. Я открыл глаза и глянул на то место, где несколько секунд назад находился дух с «трубой», — его там не было! Мне крупно повезло, я остался жив. Может дух меня не заметил, может его спугнули выстрелы или еще что-то, я не знаю, но думаю, что он, скорее всего, просто меня не заметил, в противном случае, выстрелить этот «дух» успел бы, в этом можно было не сомневаться. Меня спас масхалат, который одолжил мне прапор. Я хотел после боя встретится с этим прапором, поблагодарить его и вернуть масхалат. Но когда мы вышли к бетонке, колоны наливников там уже не было. Рядом с бетонкой дымились два сгоревших КАМАЗа и БТР, их столкнули с бетонки, чтоб расчистить проезд.
С тех пор я всегда вожу этот масхалат с собой.
До озера было не далеко, поэтому путь мой много времени не занял. Я приблизился к озеру метрах в ста от небольшого пляжа, того самого, где я первый раз повстречал Лейлу. Там стоял танк. Танкисты сидели рядом с ним и о чем-то оживленно болтали, горел костер, судя по всему, они готовили ужин.
Танкисты заметили меня и обернулись, я махнул им рукой.
— Привет, Хохол! — крикнул мне Бауржан Абаев.
Бауржан был мой земляк, казах по национальности. Меня он называл хохлом, он всех славян из Казахстана называл хохлами.
— Здорово, Бабай! — крикнул я ему в ответ.
Я называл его Бабаем, если взять первую букву его имени и приставить к фамилии, получалось Бабаев, отсюда и кликуха «Бабай». Он по началу обижался, когда я его так называл, но потом смирился, я же не со зла это делал. Азиаты вообще-то обижаются, когда их называют Бабаями, они воспринимают это, как оскорбление национальности.
— Рыбу пришел глушить?! — спросил Бауржан.
— Нет! Искупнуться решил, пока не стемнело!
— Смотри, чтоб крабы яйца не отгрызли! — крикнул Бабай, и все танкисты громко засмеялись.
— А тебе че, уже отгрызли?! — подколол я в ответ.
— Да, отгрызли, сейчас как раз их и жарим!
— Смотрите, не обожритесь, а то за два года без бабы их, наверное, раздуло, как арбузы!
— Подходи потом, рыбы печеной похаваешь!
Танкисты, наверное, наглушив гранатами рыбы, запекали ее в глине. Мы в рейдах, частенько так готовили свежую рыбу, если выпадало счастье ее раздобыть. А метод добычи один, глушили рыбу в речке гранатами.
А готовится рыба так: берешь свежую рыбу, обмазываешь ее толстым слоем густой, вязкой глины, и бросаешь в костер. Глина на костре твердеет и раскаляется, а рыба внутри запекается, как картошка, потом разламываешь этот комок глины с запекшейся внутри рыбой. Чешуя со шкурой прилипает к стенкам глины, и остается только мясо, для нас это был деликатес.
— Подойду обязательно! — крикнул я в ответ танкистам, и стал снимать с себя одежду.
Раздевшись догола, я подошел к воде и окинул взглядом озерную гладь, поверхность озера напоминала огромное зеркало, в котором отчетливо, как на картине, отражалось голубое небо, высокая прибрежная трава, и макушки гор. Полюбовавшись с минуту этой красотой, я вошел по пояс в воду. Дно было пологое, приятно было не спеша идти по песчаному дну, погружаясь медленно в воду. Когда вода достигла уровня груди, я, слегка оттолкнувшись, нырнул. Проплыв под водой, насколько хватило воздуха в легких, я вынырнул на поверхность. Возле берега вода была еще теплая, но стоило мне немного отплыть подальше к середине, как я почувствовал ступнями ледяную воду, примерно в полутора метрах от поверхности. Да, прав был Татарин, родников на дне было в изобилии. Даже палящее афганское солнце за длинный июльский день не в состоянии было обогреть воду в озере. Плавать я научился с раннего детства, и чувствовал себя в воде, как рыба, мог хорошо плыть в любом положении. Перевернувшись на спину, я не торопясь поплыл к противоположному берегу озера, лениво работая ногами и кистями рук, стараясь плыть как можно медленнее. Вокруг было тихо, лишь всплески от ступней моих ног изредка нарушали эту тишину. Где-то на блоках, вдалеке от озера, иногда доносились одиночные выстрелы или короткие очереди, порой пробивался отрывистый смех танкистов, но эти звуки были где-то там, вдалеке и в стороне, как будто доносились они из какой-то другой жизни.
Как приятно было, вот так плыть, глядя в бездонную синеву неба, слушать эту редкую тишину и ощущать всем телом приятную прохладу воды. В моем сознании воцарилось абсолютное спокойствие и гармония, куда-то пропали все тревоги и страхи, было такое ощущение, как будто я оказался в центре вселенной и растворился в ней весь без остатка. Куда-то на второй план отодвинулось все, война, смерть, жара и лишения, оставались только, я, вода, и небо. Хотелось навсегда остаться в этом состоянии, раствориться в нем, и ни когда не возвращаться в эту жестокую реальность.
Что ни говори, а все-таки приятно осознавать, что даже в таком кошмаре, как война, иногда бывают подобные минуты блаженства.
РОКОВАЯ ГРАНАТА
Блаженство мое продолжалось не долго, его нарушил негромкий всплеск, очень похожий на брошенный в воду камешек. Я резко приподнял голову, озираясь по сторонам, было такое ощущение, будто оборвался приятный сон.
На берегу стоял Бабай, он махнул мне рукой и крикнул:
— Давай вылезай, баня закрывается!
Все волшебные грезы мгновенно улетучились, и я снова оказался в реальном мире, куда совсем недавно мне так не хотелось возвращаться.
— Бабай, сука. Откуда ты взялся? — прошипел я сквозь зубы.
Бауржан, присев на корточки, продолжал бросать в воду камешки.
Преодолевая злость и досаду, я крикнул ему:
— Бабай, нафига кайфоломишь?! Че, делать больше нех…й?!
— Хасан там на рации сидит, просил передать, чтоб ты пулей летел на блок. Комбат вызывает.
— Пусть не пиз…ит! Какой еще комбат? Придумал бы, чего-нибудь посмешнее, — возмутился я, и не торопясь поплыл к берегу.
— Ну, я не знаю, че там у вас, как мне сказали, так я и передаю, — высказался Бауржан, когда я подплыл поближе.
— Жрать, наверно зовут. Ладно, передай, что иду уже, — ответил я, вылезая из воды на берег.
— Мы там пару рыбешек тебе оставили. Заскочишь?
— Обязательно, от печеной рыбы не откажусь. Думаю, Хасан не сдохнет с голоду, если я задержусь у вас на пять минут.
Немного обтершись от воды тельником, я стал одеваться. Бауржан встал с корточек, потряс ногой, сначала одной, потом другой, разминая их по очереди, после чего не спеша направился в сторону своего блока.
Бауржан отошел от меня примерно шагов на десять, я в это время как раз заканчивал одеваться, и застегивал пуговицы на куртке, как вдруг сзади послышался до боли знакомый свист летящей гранаты, выпущенной из гранатомета. Сомнений не могло быть — это граната. Мне приходилось неоднократно слышать этот страшный свист. Но чтоб вот так, когда граната летит не мимо, а прямо на тебя, и с каждой долей секунды этот звук с устрашающей силой нарастает, такое со мной происходило в первый раз.
Я не успел ничего толком сообразить, не успел даже испугаться, только инстинктивно пригнулся от неожиданности, и весь напрягся. Справа от меня мелькнула вспышка, и в то же мгновение прогремел взрыв, я почувствовал глухой удар в голову в районе затылка, и меня отбросило в сторону. Каким-то образом я оказался на коленях, то ли вскочил на колени в горячке, то ли сразу упал, я не знаю. В голове страшно гудело, в ушах стоял непонятный перезвон. По шее потекло что-то теплое, я провел по ней ладонью и посмотрел на руку, ладонь была вся в крови. Земля подо мной сначала качнулась, потом накренилась на один бок, как палуба корабля во время шторма. Единственное, что я успел сообразить в последнюю секунду, так это то, что граната летела не со стороны кишлака, а почему-то оттуда, где располагались наши блоки.
— Но почему? — прошептал я и, теряя равновесие, вытянул руку в сторону, чтоб опереться о землю, перед глазами поплыли мутные красно-желтые круги, а дальше все оборвалось, я провалился в пустоту.
Придя в сознание, я сразу открыл глаза: вокруг кромешная темнота, где-то вдалеке слышны взрывы и стрельба. Первым ощущением, которое я испытал, был панический страх: «Где я? Что со мной? Может в гробу! Может в морге! Может в аду! Хотя нет, если что-то соображаю, значит жив. А вот цел ли?» Я пошевелил руками и ногами, вроде все на месте, ощупал голову, голова забинтована, в затылке какая-то тупая боль, будто по нему шарахнули обухом топора. Шея туго замотана бинтами, они сдавливали горло, и было трудно дышать.
«Да где же я, черт возьми?!» Мысли путались в голове, я пытался восстановить картину происшедшего. Помню, плавал в озере, потом свист гранаты и взрыв, а дальше как отрезало. Сколько прошло времени с тех пор, я не знал. Для меня будто бы никакого промежутка времени с момента взрыва не было вообще. Казалось, что я отключился, и тут же очнулся.
«Но почему вокруг темно?» Я попытался приподняться, но острая боль за ухом, заставила меня обратно лечь на место. Страх снова подкатил к горлу. «Не у духов ли я, в каком ни будь подвале?! Нет, нет, это не духи, духи не перевязали бы раны», — я в панике отгонял от себя эти страшные мысли.
Пошарив вокруг руками, я нащупал под собой толстую материю, похожую на брезент, и какие то две трубы по бокам, расположенные вдоль тела. «Черт! Да это же медицинские носилки! — обрадовался я, — это полевой госпиталь! Значит, я нахожусь у своих! Ну, слава богу», — вздохнул я с облегчением.
Глаза потихоньку привыкли к темноте, и я начал различать некие контуры, а немного оглядевшись, догадался, что нахожусь в небольшой палатке.
Где-то рядом с палаткой послышались голоса и шаги.
— Есть здесь кто? — выдавил я подобие звука, и закашлялся.
Я не узнал свой собственный голос, это был скорей не голос, а какое-то хрипящее шипение. Немного откашлявшись, я снова попытался кого-нибудь окликнуть:
— Есть кто?! Черт побери!
На этот раз голос был более или менее похож на человеческий. Во рту сушняк, как после чарса, и ужасно хочется пить. Все тело, как свинцом налито, чувствовалась сильная слабость, как будто я целый день мешки с песком таскал. Я осторожно приподнял голову и повертел ею, сначала в стороны, потом вверх-вниз, рана за ухом уже не так отдавала болью как в первый раз, но все еще болела, боль пульсировала в такт биению сердца.
«Зачем же так туго перевязали горло?» — подумал я, ни в шее, ни в горле боли не ощущалось.
— Вроде, раненый боец очнулся. Вадим, иди проверь, как он, — услышал я чей-то голос рядом с палаткой.
Сбоку послышался шелест палаточной занавески, я повернул голову и заметил силуэт человека.
— Ну что, оклемался? — спросил меня вошедший.
Я узнал этот голос, он принадлежал капитану медиков, который принимал у нас раненого Качка. В полку мне приходилось несколько раз встречаться с этим капитаном, он полгода назад перевелся в наш полк из Шинданда. Я слышал, что капитан этот служит в Афгане с самого ввода войск. Естественно, что врачом он был профессиональным, и знал, как обходиться с ранеными.
— Да вроде живой, — негромко ответил я.
— Да-а, повезло тебе мужик, ты даже не представляешь как. Лежал ты в двух метрах от воронки, редко кому удается выжить в подобной ситуации. Я даже не знаю… Провидение какое-то. Ты, наверное, в бронежилете родился. Самочувствие-то как?
— Нормально. Пить только охота. Вода есть?
— Сейчас принесу.
Капитан вышел из палатки, и через пару минут вернулся обратно. Он присел на корточки и протянул мне фляжку с водой.
— На, держи.
Я взял у него из рук флягу и медленно приподнялся, опираясь на локоть. Выпив не торопясь несколько глотков, я протянул флягу капитану.
— Положи рядом с собой, может за ночь еще пить захочешь, — предложил капитан, и сунул мне в руку пробку.
Я завернул пробку на место, и положил флягу рядом с собой. Я попытался еще раз припомнить все подробности произошедшего, но в голове все путалось.
— Что со мной, капитан? — спросил я, после небольшой паузы.
— Ничего страшного, осколок полоснул по шее, и застрял за ухом. Рана сама по себе неглубокая, так что не переживай, до свадьбы заживет, — успокоил меня капитан.
— Еще затылок почему-то болит, и слабость какая-то, аж голова кружится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44