Больше приглашали наименее заметных. Замухрышка и ему подобные хотели действовать наверняка, рассчитывая, что среди некрасивых, осечки быть не может, а этих, что поэффектней, кто их знает, что они могут выкинуть, кроме того, они слишком много хотят, а нам бы чего ни будь попроще.
Черновцы небольшой город и всё обо всем становится известно очень быстро.
В ДК ходили примерно одни и те же люди, циркулируя как молекулы в Броуновском движении, перемещаясь от одного к другому. Были любители, которые постепенно перепровожали домой всех более или менее симпатичных девушек.
Между ними передавались чёткие сведения, кто из барышень имеет богатого папу, за кого дадут квартиру и прочие ценности.
Ну а если ничего не дают в приданное, то ставился вопрос : «даёт» она или не «даёт».
И то и другое было плохо. Если «даёт», то очень быстро становилось плохим тоном пройти с ней по Кобылянской.
Но если не «дает» и богатого папы нет, то, простите, какой – же интерес.?
Я была из этой категории. Тряпки, которые я на себя цепляла, положения особенно не спасали. Но так или иначе обманчивый огонь в глазах, шикарные декольте и поведение, являвшие собой романтическую смесь динамита и покорности, заставляли многих попытать счастья.
Местные поношенные, уставшие провожать девиц, женихи давно поставили мне диагноз – " не богата и не «даёт» и перестали замечать. Зато заезжие замечали сразу.
Знакомились, провожали, пытались, не получали, разочаровывались, бросали.
Встречаясь потом на Кобылянской под руку с другой, злорадно ухмылялись.
Я в очередной раз убеждала себя, что всё впереди.
И в кругу подруг обещала, что если появится хоть один, который не будет «просить», то сама предложу.
Так как подобный пока не появлялся, то смена соискателей шла с большой скоростью, и это вызывало на Кобылянской нежелательную трактовку.
К этому периоду относятся две запомнившиеся истории из области наивной добродетели:
Не любила я в ту пор праздники.
В будни как-то всё бежит и вертится.
В праздники надо было пристроиться в какую-нибудь компанию.
Перед каждым праздником на Кобылянской начиналась лихорадка по сколачиванию компаний-складчин.
Вообще это были приятные мероприятия, но лично мне радости не доставляли, т.к. только подчёркивали случайность этих компаний и отсутствие чего-то настоящего и постоянного.
Уточнялись возможные кандидатуры и перспективы.
Потом собирались взносы и делались закупки.
В те времена ещё ничего «доставать» не надо было.
Всё можно было купить в магазинах, поэтому вопросы еды и выпивки были второстепенными.
Что-то готовили, чем-то запивали.
Самой приятной при всём этом была кутерьма с подготовкой и предстоящими встречами.
Однажды я случайно оказалась в новой компании.
Поначалу всё было как обычно: немного выпили, поели, потанцевали, поговорили.
Время перевалило за полночь.
На полу расстелили одеяла и расположились парами.
Все были заняты «мероприятиями» в пределах своей пары, поэтому никого не интересовало, чем занимаются остальные.
Я отвергла несколько возможных вариантов, но не решилась так поздно идти домой и как «бельмо в глазу» просидела целую ночь одна у окна, вызывая у всех присутствующих понятное раздражение, вернее сказать – отвращение.
Теперь, задним числом, думаю: – кому это надо было и кто эти «жертвы» оценил?
Наслаждалась бы как все нормальные люди?
И вторая история под той же рубрикой:
Гуляя по Кобылянской, я всегда с интересом и завистью заглядывала в ресторан, где заманчиво блестело золото, оттеняя бордовый бархат.
Пойти туда без надлежащего кавалера не представлялось возможным по соображениям репутации.
Меценат, который бы меня пригласил, в Черновцах не появлялся.
Каждый вечер из ресторана лилась такая чудная музыка, и в окнах мелькали танцующие счастливцы, а я с подружками гуляла мимо!
И вдруг одна знакомая девушка предложила мне составить компанию и пойти с ней и её другом, у которого есть друг, вчетвером в ресторан.
Нетрудно понять в какое смятение повергло меня такое предложение.
Отказаться я не могла!
Девушка была не самой лучшей репутации (О! Черновицкие репутации!), мужчину я не знала. Но «охота пуще неволи!»
Я хотела в ресторан и боялась, что второй раз меня могут не пригласить, а если пригласят, то неизвестно сколько ждать придётся!
Я не могла ждать.
Борясь со страхом, я согласилась.
Батюшки, какого я увидела мужчину!
Стройный! Бледная кожа, чёрные глаза и чёрные усики!
Чёрный костюм и белая рубашка!
Ни одного лишнего движения, сдержан, обаятелен, внимателен.
Сам Жоржик не шёл с ним ни в какое сравнение!
И всё это мне?!
Можно было помешаться и навсегда остаться в психбольнице в роли пациентки!
Он держал себя так, будто все свои годы (35-40) ждал встречи со мной и, наконец, дождался.
В глазах его были нежность и восхищение, а рука чуть касалась талии.
В оркестре, на возвышении, сидел красавец Томми, бил в барабан и дарил мне (видимо по привычке) томные взгляды.
В общем или всё, или ничего!
Но я, закалённая мечтами о принцах, и где-то там кончиками десятого чувства прекрасно зная, что им никогда не суждено осуществиться, не расплавилась от счастья.
Мне было грустно. Я знала, что всё это небывалое счастье всего на один вечер.
После ресторана Роза (так звали девушку) пригласила нас к себе домой.
Бесчинствующая во мне девственница, тут же попробовала учинить скандал, не позволяя подвергать опасности её неприкосновенность.
Но она мне здорово надоела, лишая всех радостей жизни за её сомнительную ценность.
Поэтому она получила отпор всей силой темперамента, любопытства, страха, желания счастья, наконец!
Я сделала независимое лицо и уверенно пошла, дрожа внутри мелкой дрожью…
Мы пришли к Розе. Дома, конечно, никого не было.
Мы оказались в большой комнате. Света не зажигали.
Роза со своим партнёром расположились на дальней кушетке.
Мы – на широкой тахте в другом конце комнаты.
Тахта застелена. Мы одеты.
Мужчина безупречен, ни одного непристойного движения.
Ого! Тут я узнала, какими могут быть поцелуи!
Со стороны кушетки доносились звуки, значения которых я в ту пору ещё не понимала…
Я млела и теряла чувство реальности.
Чем больше блаженствовало моё тело, тем меньше соображала голова.
Наконец я придушила эту придурковатую девственницу, расслабилась и собралась плыть в неведомую чудесную даль…но она, неизвестно как, вывернулась и шепнула мужчине, что она, видите ли, здесь, т.е. что я (чёрт бы её побрал) девственница.
Мужчина насторожился.
Возможно его обеспокоили проблемы, могущие возникнуть, либо его не воодушевлял антиквариат, а может быть он не чувствовал в себе пыла первооткрывателя, но так или иначе, он не позволил себе вторгнуться в «святая святых» и умерив пыл, загасил, готовый вспыхнуть огонь.
Большая и, наверное, лучшая часть меня безмолвно восставала, но эта зануда – девственница снова вышла победительницей.
Кому это надо было?! Это ж надо, сколько я упустила в жизни хорошего, дожидаясь неизвестно чего. Я – жертва художественной литературы, всё украшающей!
Работа в психбольнице продолжалась.
Пробовала писать стихи. Получались тяжеловесные, будто вырубленные из дерева.
Сотрудничала в местной радиогазете, которая каждую субботу транслировалась по радио.
Мы пытались шутить над той нелёгкой жизнью, которая автономно протекала за высоким забором, отсекающим часть вселенной под названием Черновицкая психоневрологическая больница.
Созданная нами, леденящая душу сказка, пронизанная шипящими, и, повествующая об украденном на кухне мясе, была всей психбольницей признана почти шедевром и привлекла такое внимание к кухне, что красть дальше было бы самоубийством…….учитывая контингент городка.
Пробовала я себя и в роли комедийной актрисы местного значения.
Сотрудники и больные дружно аплодировали.
Как, впрочем, и всем остальным, пытавшимся отыскать в себе актёра.
Радиогазета, драмкружок, гуляние по Кобылянской, танцы на «седьмом небе», тяжёлая работа медицинской сестры в уникальном заведении, самостоятельная жизнь на 58 рублей у чужих людей.
Мне хотелось большего!
Ночные дежурства были для меня испытанием.
Днём, перед дежурством, я пыталась спать, чтобы быть бодрой ночью.
Но я была бодрой днём, а спать хотела ночью.
Зато целый день после дежурства пропадал безнадёжно, так как, вернувшись, домой, я засыпала тяжёлым беспробудным сном, после чего ночью сна не было ни в одном глазу. Затем цикл повторялся, окончательно сбивая ритм сна.
Мечтала поступить в институт, что было невозможно из-за огромных конкурсов, подвластных разве что папам-миллионерам.
У меня не было ни папы, ни тем более, миллионов.
У меня даже не было аттестата зрелости об окончании 10 классов, т.к. я кончила только семь классов, да мед училище.
Поэтому мечты стать врачом носили отвлечённый характер и могли исполниться с такой же вероятностью, как появление в Черновцах долгожданного принца.
Я снова была не в каюте первого класса, а где-то глубоко в трюме, и предпосылки выбраться наверх были из области фантастики!
К тому же надо было искать новую комнату и уходить с моей тихой улицы.
Дочери моей хозяйки крупно повезло. Ей было двадцать три года, она поехала в командировку в Дрогобыч и встретила там инженера, который захотел жить с ней вместе на официальных условиях, т.е. после посещения Загса.
Комната, которую я занимала, потребовалась для их первого «гнёздышка».
Мне не удалось быстро найти ничего приличного, поэтому я временно поселилась у одних зажиточных граждан, имевших большую квартиру.
Мне поставили «раскладушку» в проходной комнате.
В отдельной – жила другая девушка.
За неё платили родители, жившие в другом городе.
Девушка ничем не выделялась.
Но между нами была огромная разница!
Она имела родителей, которые о ней заботились и жениха, который её любил.
В моих глазах она была принцессой, а он – принцем.
Хозяева готовили для неё по утрам манную кашу!
Манная каша по утрам казалась мне верхом изысканности.
После завтрака за ней приходил жених и галантно уводил её.
Всё это представлялось мне недостижимой сказкой из необыкновенной жизни.
Все были озабочены предстоящей свадьбой, и вся жизнь вертелась вокруг ничем неприметной принцессы.
А я прозябала (в буквальном и переносном смысле) на раскладушке в проходной комнате, где днём и ночью кто-нибудь проходил, и мне не удавалось отдохнуть ни до, ни после моих ночных дежурств.
К счастью это длилось недолго.
Вскоре из ссылки освободились мама с Броничкой и приехали ко мне. Мы занялись поисками жилья.
Снять квартиру на троих было трудно, однако и нам крупно «повезло».
Прямо за больничным забором жил местный говночист.
Это не шуточки. Он действительно занимался этим делом, поэтому ходил грязный, замызганный, придурковатый и затюканный.
Чтобы представить себе портрет Томюка, из всех пяти чувств прежде всего потребуется обоняние, т.к. его профессия определялась по запаху задолго до того как он приближался настолько близко, чтобы его можно было лицезреть, используя орган зрения.
Ещё позже требовался орган слуха, чтобы уловить нечленораздельные звуки, должные изображать речь.
Образ нашего хозяина как-то рассеивался и не оставлял ничего, кроме запаха и невнятного бормотания.
Тем не менее, он имел жену, которая выглядела вполне нормально, но Томюка за человека не считала. Как впоследствии оказалось, очень и очень напрасно!
У данных родителей рос наследник, внешне похожий на папу (кроме запаха) и обладавший двумя специальными чертами характера: он был хитрый и тупой одновременно.
Когда на жизненном пути приходится некоторое время двигаться в обществе такого типчика, это нельзя назвать подарком судьбы.
Но если к тому же, он является хозяйским сыном, и приходится в некоторой степени быть от него зависимым, то это уже можно называть трагедией!
Мне несколько раз в жизни довелось быть в подобной ситуации, и каждый раз меня убивало ощущение собственного бессилия и необходимость скрывать свои истинные чувства.
Наследный сын ассенизатора доставил нам немало огорчений, совершая опустошительные набеги на нашу половину.
Одна из странностей этой интересной семейки, заключалась в том, что, при всей их несуразности, они построили отличный добротный дом, состоящий из двух половин с отдельным входом каждая.
Дом был добросовестно и аккуратно отделан, имел отличный дворик, где росли цветы, одним словом, дом был намного лучше тех, кто его построил!
Мы снимали половину дома, жили автономно и всё было хорошо, не считая периодических происков Томюка младшего, которому, как любому дураку – «закон не писан»!
Но и здесь мы прожили недолго.
«Счастье» кончилось неожиданно.
Жена Томюка (Томючка) любила деньги.
Поэтому, когда однажды явилась молодая красивая женщина и попросила пустить её на квартиру, Томючка без колебаний предложила ей комнату на своей половине.
Яркая брюнетка тридцати лет с цыганской внешностью и хорошей фигурой была эффектна и привлекательна.
Никакая фантазия не могла бы соединить вонючего Томюка, при его-то «красноречии», с ослепительной брюнеткой.
Никак нельзя было предположить, что такая женщина может польститься на, профессионально дурно пахнущего героя.
Ещё более невероятным казалось, что этот недотёпа может стать чьим-то любовником.
Хотя дом-то он отгрохал что надо! Да и происхождение сыночка не вызывало сомнений!
Мужчины! Стройте недвижимость, и вас полюбит любая красотка.
Но не обольщайтесь!
Вы можете ничего не иметь под шляпой, однако, ваши брюки!
Они должны иметь карманы, полные денег…. и ещё кое-что.
Жена нашего героя была беспечна, самонадеянна и не дооценивала своё сокровище.
Время шло.
Незаметно было, чтобы наш трех семейный домик сотрясали какие-либо любовные страсти. Всё было тихо, благопристойно и обыденно.
Правда брюнетка любила ярко накрасить губы, снять с себя почти всё и загорать во дворике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37