Совет старейшин состоит из десяти самых пожилых подгорных жителей, способных поднять над головой тяжелый боевой молот и ударить по наковальне, не выронив при этом инструмента из рук.
Пока горит огонь в горне, старейшины советуются. Решение должно быть готово до того, как погаснет последняя искра. Если старейшины за это время не успеют прийти к согласию, вопрос может быть вынесен на всенародное обсуждение. Но в таком случае правитель сильно рискует. Если дело решится не в его пользу, расправа может быть короткой и жестокой. Оторванные от работы наугримы — народ горячий. На памяти Балина до всенародного обсуждения дело еще не доходило. Государь Дайн без всяких подсказчиков знал свое дело.
Это не значит, что царь гномов не должен работать. Тем более это не означает, что царь может не работать. Конечно, его работа совсем другого качества, но и она измеряется. Количеством золота в сокровищнице, обилием еды в подземных хранилищах. Если правитель не сумел накормить свой народ, да еще и золота в сундуках убавилось, стоит задуматься над вопросом: а нужен ли нам такой правитель?
Недаром при восшествии на престол будущий царь гномов обязан накормить любого, кто в этот день пришел к нему с поздравлениями либо с напутствиями. Государю Дайну в свое время пришлось накормить более десяти тысяч людей и гномов. Только богач может пойти на такое. Так проверяется щедрость государя. Так оценивают будущего правителя. Потому что если царь не сумел показать себя рачительным хозяином, не смог добыть денег для такого важного дня, то кому нужен такой правитель?
Примерно такие мысли крутились в голове Ба-лина, в одиночестве шагающего на север по бесконечным туннелям Мории. Он знал все здешние залы и переходы наизусть. Откуда взялось это знание — гном не понимал. Ведь он не корпел днями и неделями над картами Казад Дума, как, например, Ори. И не спускался в подземелья Темной Бездны в поисках орков, как Оин. Тем не менее Балин выбирал направление не колеблясь. И никогда не ошибался. Даже если упирался в казавшуюся неприступной стену — всегда находил потайную дверь. Или потайной ход. Балин вспомнил лицо Годхи, когда проходчик признался, что даже за год, даже с десятком подручных не смог бы сделать столько, сколько они вдвоем сделали за неделю. Им удалось открыть почти все световые колодцы и воздуховоды. Солнечный свет залил три верхних горизонта Мории. Свежий воздух пронесся по древним залам, выгоняя навсегда смрад.
Мория перестала быть Темной Бездной. Теперь все именовали ее — Казад Дум. Или еще проще — наш дом.
Балин ловко перескакивал через трещины и расщелины. Большие залы преодолевал почти бегом, освещая дорогу самоцветным камнем на шлеме. Перепрыгнув через очередную черную щель, он вдруг подумал, что неплохо бы ее приспособить под ловушку.
«И вообще, — вдруг подумалось ему. — В любом доме хозяин хранит мышеловки и капканы на крыс. Надо их просто найти. Или самим сделать. Это очень просто. Выбрать расселину на дороге, поднимающейся вверх. Нижний край сделать уступом, а верхний, наоборот, нарастить и обработать до полированной покатости.
Тому, кто будет стоять на нижнем краю, покажется, что противоположная сторона близко. Но прыгнув, он не удержится, потому что не за что будет держаться. Прыжок — и, соскользнув с края, дико вопя и ругаясь, орк падает в бездонную пропасть, которых так много в Мории. Чтобы не попасть в такую западню самому, достаточно знать, что расселины на дорогах, идущих вверх, непроходимы. Хотя можно оставить сопровождающие знаки».
Балин почти бежал. Ему еще необходимо завернуть на Золотую щель, Артулаг, посмотреть, как идут работы. Конечно, восстановление огромного механизма — дело непосильное для троих. Но может быть, хоть что-то удастся. Жила, говорят, в свое время была очень богата. Золотой Ручей, подземный источник, еще при Дарине Первом заключили в шлюзовые пещеры. Послушная вода вращала огромные колеса, приводя в движение промывочные барабаны. Достаточно было доставлять породу и спускать ее в приемник. Механизм сам делал остальное, и в конце работы оставалось лишь ссыпать золотой песок из накопителя. Сейчас, наверное, все прогнило, рассыпалось. Вода и время разрушили шлюзы, изъели железо, стерли в прах дерево.
Конечно, Балин не рассчитывал на многое. На Золотую щель послали братьев-тройняшек: Толу-на, Олуэпа и Балуона. Несколько раз Балин посылал им продукты, топливо и одежду. Каждый раз гонцы возвращались с пустыми мешками и угрюмыми лицами. Пока еще с Артулаг не пришло ни единой крупицы золота, и Балину стало надоедать молчание братьев. Гонцы отделывались лишь общими фразами, смысл которых сводился к одному: работа идет. А на расспросы у Балина не было времени.
На сегодняшний день покончено с ремонтом дверей, обследованы восточные коридоры, заблокированы лишние переходы, восстановлена одна из больших кузниц, убраны трупы, получено продовольствие. Пришло известие о караване, который прибыл из Королевства под Горой к северному входу… Балин спешил туда, но собирался завернуть к Артулаг. В конце концов, пусть братья моют золото в лотках, руки не отвалятся.
Далеко впереди послышался гул, ровный, как шелест множества пчелиных крыл в улье. Шум приближался, нарастал по мере того, как Балин шел вперед. С замиранием сердца вслушивался в эти звуки повелитель Мории. Догадки молниями проносились в его голове. Неужели тройняшки запустили механизм? Или это гул водопада? Что вообще здесь происходит? Коридор сделал резкий поворот направо, и Балин оказался в темноте, которую не мог рассеять самоцвет на шлеме. Гном из связки за спиной вытащил самый большой факел. Трутовая веревочка, извлеченная из специальной фляжки, затрещала, поджигая льняной лоскут, пропитанный смолой. Факел вспыхнул, разгоняя мрак. Синеватый мертвенный свет выхватил из темноты огромное вращающееся колесо. Балин не поверил своим глазам. Не опасаясь оступиться, не глядя под ноги, он двинулся к источнику шума. Только подойдя к механизму, он в полной мере оценил его размеры. Промывочные барабаны, соединенные лотками, возвышались над ним на пятьдесят локтей. Приводные валы внушительной толщины соединялись с не менее внушительными муфтами. Новенькие клепки, сверкавшие при свете факела, облепили мокрое дерево. Густой слой свежей смазки виднелся на всех движущихся деталях. Вода с ровным, мощным гулом ворочалась где-то неподалеку. Порода со скрежетом дробилась, промывалась, отводилась и вновь промывалась внутри барабанов. Балин пошел вдоль механизма.
— Здорово, — поприветствовал Балина один из братьев, вынырнув из темноты с масленкой в руках. — Я Олуэн… Тут без света ничего не разберешь, — проворчал он через секунду, снова нырнув в темноту. — Балин, посвети.
Балин пошел на голос. Он нашел Олуэна стоящим на коленях перед редуктором. Одна из шестерен явно потрескивала.
— Менять придется. Так хорошо сохранилось, но мелочи просто выводят из себя. Конечно, сто лет — не шутка. Правда, сдается мне, что ушли отсюда еще раньше. Спасибо, хоть что-то осталось, а то пришли бы, как новички на выгон…
Они шли в свете факела, а вокруг скрипело, визжало, стонало, шуршало и гремело. Скоро показался едва тлеющий костер из каменного угля.
— Горячей еды нет, один кипяток, — сказал близнец. Теперь Балин смог его рассмотреть. Братья происходили из очень богатой семьи, им принадлежал не один золотой прииск на южных склонах Серых гор. В поход они выступили по своей воле. Многие спрашивали, что столь солидные, обеспеченные и знатные гномы нашли в безрассудном предприятии Балина. Братья только отмахивались. В дружине Балина они выделялись настоящими мифриловы-ми доспехами и именным оружием. Впрочем, тройняшки этим не особо кичились. Зато когда потребовались руки, способные намыть золото, все сошлись во мнении, что Толун, Олуэн и Балуон в этом деле лучшие.
Сейчас Балин видел перед собой изнуренного и страшно похудевшего гнома. Мышцы на голых руках будто усохли и превратились в коричневые сплетения жил. Глаза Олуэна глубоко запали — верный признак постоянного недосыпания. Одет он был в робу столь заскорузлую и одеревеневшую, что она наверняка бы встала стоймя, как кираса, захоти Олуэн ее снять. Руки и лицо его были покрыты слоями грязи и лоснились от масла. Борода слиплась сосульками, сапоги изодрались в клочья.
Обычно Балин не одобрял нерях, справедливо полагая, что небрежность в рабочей одежде никогда до добра не доводила. Но сейчас он видел перед собой не мастера, виртуоза машинерии, а работягу, который вкалывал, спал и ел у своего механизма, забыв о себе, подчинив все одной мысли — работать, работать, работать. Лязгающий железный монстр вытягивал из Олуэна последние силы и саму душу. В конце концов безразличный ко всему механизм перетрет и этого гнома, который пусть и кажется двужильным, но на самом деле состоит из плоти и крови. Олуэн это прекрасно сознает. Поэтому он стремится сохранить силы как можно дольше, не расходуя их на бесполезные здесь переодевания и умывания.
Повезет, если потеряешь сознание и отлежишься в тихом уголке. Десять часов каменного сна, что пролетят как одно мгновение, кусок мяса с крамом — и снова за работу. Но может случиться и сердечный удар. Поэтому пока он не случился — работать, работать, работать.
Взявшись за лопаты, они начали кидать породу в приемник. Балин успел покрыться испариной, пока Олуэн сказал: «Хватит!»
Поворот рычага привел в движение первый агрегат — дробилку. Резкий громкий скрежет заставил десны неприятно заныть.
— Шестерни хорошо закалены, но приржавели в зацепах! Слышишь уханье? — проорал сквозь шум Олуэн. — Я порционно породу подаю! Приходится разрывать цикл, но ничего не поделаешь! За всем не уследить! — продолжал он, нагнувшись к самому уху Балина. — Я сейчас пойду большой барабан запускать! А ты стой и добавляй породу!… — Следи за дробилкой! — прокричал он напоследок, но голос утонул в грохоте, поэтому Олуэн просто указал жестом на дробилку, а затем многозначительно показал Государю Мории кулак.
Через некоторое время шум начал утихать, и Ба-лин снова взялся за лопату.
— Здорово! — прокричал кто-то над ухом. — Я Толун!
Абсолютная копия Олуэна стояла, держа в руках поводья. Позади, уныло свесив головы, толпились пони с полными мешками на отощавших хребтах. То-лун начал развязывать мешки, вытряхивая привезенную породу в поддон. Потом подошел к рычагу, дернул его вниз. Шум дробилки оборвался. Толун махнул рукой, приглашая за собой.
— Не знаю, почему жила заброшена, — начал гном, лихорадочно поблескивая глазами. — Она идет на север, вглубь, расширясь. Можно идти штреком, главное, крепеж есть. Старый, правда, но, по-моему, надежный, рамный, металлический. А порода все богаче и богаче. Три дня назад только две унции с ходки брали, сейчас — три. И самородков все больше. Один с кулак попался.
— Когда вы запустили механизм?
— Да считай, уже четвертый день идет. Пришлось повозиться, ничего не работало. Главное ведь руки приложить…
Балин принял на руки кожаный мешочек. Совсем небольшой, он весил почти два десятка фунтов.
— Это столько уже! — поразился Балин.
— А то! — самодовольно произнес Толун. — И будет еще больше. Много больше. Ты лучше скажи — провианту принес?
— Немного есть, — сказал Балин, снимая заплечный мешок. С сожалением взвесил его в руке и добавил: — На троих немного. Разве что на неделю. Хлеб и мясо, больше ничего у самих нет.
— Ладно, на том спасибо. Надолго ты к нам? — спросил в свою очередь близнец.
— Должен сегодня к вечеру быть у Северных ворот.
— Во-во! Тогда поспешай. А наверху передай, что нам припасы нужны. Дерево, клепки, гвозди, цепи. Побольше провианта давай. Масло принеси, а то все у нас на механизм ушло, даже тряпки с факелов… Ну, собирайся, — поторопил Толун. — И возьми пару пони с собой. Пусть наверху откормятся. А сюда свежих приведи. И еще овса мешков пять захвати на обратном пути. Не жалей овса-то, чай, не ячмень. А то от работы пони дохнут.
Толун захохотал над собственной шуткой. Балин посмотрел на него, пораженный и восхищенный гномом, который находил в себе силы смеяться после многих недель непрерывного изнуряющего труда, голода и недосыпания.
— Вы молодцы, — глухо проговорил он и, подойдя к Толуну, крепко прижал его к груди.
— Давай-давай! Иди, Балин, — сопел гном. — Мы не подведем. С нас как с выдры вода, а всем польза. Иди, ладно уж…

* * *
— Удачи тебе, Государь Казад Дума, — еле слышно произнес Толун, когда факел Балина скрылся за поворотом.

* * *
Через несколько часов Балин сидел за широким дубовым столом. Напротив него расположился человек — в цветастом халате, в дорогой шапке, отороченной мехом. Добротные сапоги толстой коричневой кожи в грязи и пыли. Горбоносое лицо производило неприятное впечатление. Тонко сжатые губы, глаза навыкате, будто от готового вот-вот выплеснуться бешенства. Не сходящие со лба морщины, словно там, под сводом черепа постоянно ворочаются непонятные, мрачные мысли. Эти черты были бы чуть смягчены, имей человек хоть намек на полноту. Но тело торговца Рахиля, его руки и лицо были иссушены и задублены сотнями ветров на тысячах дорог.
— Мне понадобится еще несколько караванов уже в ближайшие месяцы, если не недели, — говорил Балин. — Я буду покупать дерево не на вес, но на объем. Потребуются бревна, балки, доски. Все должно быть хорошего качества — дуб, сосна, ель. Осину возьму за полцены. Кожу беру только сыромятную и как можно больше. Нужен провиант и фураж. Куплю в любом количестве, но опять же повторю — только хорошего качества.
Балин разговаривал с Рахилем таким тоном, словно торговец ему был слугой. Только так можно было не попасть в зависимость от этого человека, который умел навязать свою точку зрения (и услуги, естественно) любому. Гном сравнивал Рахиля с клинком, рукоять которого была обмазана дегтем, а лезвие — медом. Бросить — жалко, не испачкаться — трудно, а есть мед с лезвия — опасно. Это было странное сравнение, но Балин никак не мог от него избавиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39