Нас проверяли на наличие естественного иммунитета. И те, у
кого он был, умерли во время проверки. Как умер бы и я сейчас, потому что
во мне сидят клетки крептомы.
Но о том, что эпидемия эта не была случайностью, я узнал много раньше.
Индустрия Рикпоста нарушала экономический баланс целого сектора. Шесть
миллионов человек было принесено в жертву - это был самый дешевый способ
восстановления баланса. По сути дела, единственный способ, согласующийся с
законом Тэй-Хара. Если бы Рикпост продолжал развиваться теми же темпами,
последствия для сектора были бы ужасающими, и количество жертв в результате
- и прямых, и косвенных - намного превысило бы количество погибших на
планете в ходе эпидемии. Метрополия давно - тысячелетия назад - столкнулась
с первыми проявлениями закона Тэй-Хара, с тем, что управление как таковое
огромным сообществом человеческих миров невозможно, ибо сами управляющие
действия, начиная с некоторого уровня сложности управляемой системы,
становятся причиной отклонений в развитии, и в итоге делают систему
неуправляемой.
Тысячи лет выковывались практикуемые методы управления, методы поддержания
единства человеческого сообщества. Тысячи стандартных лет единственной
целью тех, кто его осуществляол, оставалось сохранение стабильности. Надо
признать - несмотря ни на какие отклонения, Метрополия своего добивалась,
она показала себя устойчивой системой даже при значительных внешних
воздействиях. Если бы не практикуемые методы управления, человечество
давным-давно распалось бы на множество мало связанных друг с другом миров,
которые могли бы развиваться до известного предела а затем, с
неизбежностью, либо застывали бы в своем развитии, либо вступали в конфликт
с соседними мирами. Ни один из этих миров не смог бы никогда достичь и
малой доли того могущества, которым обладала уже тысячи лет Метрополия.
Но, когда дело доходит до оценки того, что ты лично, как человек, как
крохотная часть единой системы получаешь от ее могущества, картина
изменяется. Потому что в ходе своего развития система человества переросла
отдельных людей и стала в конце концов развиваться лишь сама для себя,
интересы каждого отдельного человека были давно и прочно позабыты, во главу
всего были поставлены интересы системы как таковой, и само существование,
сами мысли, устремления и мечты отдельных ее человеческих элементов
формировались таким образом, чтобы удовлетворять запросы системы - не
человека. Я, даже я, офицер Связи, не знаю, кто и что управляет
человечеством, управляет Метрополией, чья воля направляет движение
человеческой системы и какую цель она преследует.
Но я знаю - уверен, что знаю - что это не человеческая воля и преследует
она цель, чуждую человеку.
Возможно, не я один убежден в этом. Но нас, тех, кто это понимает, так
мало, что нет надежды когда-то встретить себе подобного. И приходится жить
и действовать в одиночку.
Нас, спасенных, перебросили совсем недалеко - на Гирреву. Лагерь Алто. Я
провел там четырнадцать долгих лет. Почти четырнадцать. Если меня спросят,
какое место в Галактике ненависто мне более всего, я скажу - лагерь Алто,
Гиррева. Я ни минуты не буду сомневаться в своем ответе, ни секунды.
Мы жили в боксах - по четыре человека на маленькую комнату, по двадцать
комнат на бокс. Сотни и сотни стандартных боксов с системой
жизнеобеспечения ровными рядами выстроенные вдоль пологого склона горы
Аган. Рикпост - я теперь знаю - был уродлив, грязен, мерзок. Жизнь на
Рикпосте была опасна из-за того, что планета, помимо своего отвратительного
климата, помимо местной еще не полностью выявленной и не полностью
уничтоженной, вредной для человека жизни, хранила в своих недрах столько
отравы, что средняя продолжительность снижена была вдвое. В основном,
правда, из-за детской смертности, так что, пережив опасный возраст, я не
слишком рисковал.
Гиррева была стерильна - именно поэтому издревле ее использовали для
временного расселения тех, чьи миры оказались непригодными для жизни. Она
была стерильна и бесплодна, недра ее были бедны полезными ископаемыми,
климат ее был ровным и бесцветным, ее пейзажи - серыми и унылыми. Ее
невыгодно было даже трансформировать, она была совершенно бесполезна для
человека, настолько чужда человеку, что не таила на себе даже опасностей
для него.
Именно поэтому она и была нужна Метрополии, этому чуждому человеку и
человечеству существу. Именно поэтому я и еще многие миллионы переселенцев
с других миров провели на Гирреве долгие годы бесцветной жизни, пока мы и
наши способности не потребовались Метрополии где-то еще. Конечно,
Метрополия заботилась о нас, конечно, она дала нам возможность и работать,
и учиться, и отдыхать - но все это лишь в пределах лагеря Алто. Для меня -
лагеря Алто. И других лагерей для многих и многих других. Все это лишь в
пределах навязанного тебе извне круга сожителей - по комнате, по боксу, по
лагерю.
Иным все это было безразлично. Немногие сходили с ума. Я уцелел и сохранил
ясность рассудка. Даже в том, что я не привык к этому, что до самого конца
это не осталось мне безразлично. Потому что безразличие такого рода, на мой
взгляд, есть тоже есть помутнение рассудка.
Я уцелел потому, что помнил Рикпост и помнил тех, кто был мне близок тогда.
Снова и снова я не уставая от повторений вспоминал и вспоминал то, что было
прежде, и до сих пор могу назвать всех своих родных, всех друзей по детским
играм, всех ближайших соседей, до сих пор могу в деталях рассказать, как
провел наиболее запомнившиеся дни своего детства. Я ничего не забыл. Хотя -
наверняка - многое приукрасил.
Но эти воспоминания, за которые я, несмотря ни на что, продолжал цепляться
все долгие четырнадцать лет на Гирреве, отдалили меня от остальных людей.
Да, они защищали меня от всего, что случалось - а случалось многое, как не
случаться, если в одном месте сгрудилось сразу столько совершенно разных
людей, если собрались они вместе не по своей воле, и лишь сила, чуждая их
устремлениям, извне поддерживает это противоестественное единение. Да,
воспоминания помогали не сойти с ума. Но они же препятствовали любым
проявлениям близости между мною и остальными, даже теми, кто этого
заслуживал.
Теперь я думаю, что именно в этом и состояла основная цель Метрополии в
лагере Алто - выделить среди его населения тех, кто годится для службы
Связи и других служб Метрополии, выкристоллизовать в них отчуждение от
остального человечества, сделать их своими удобными орудиями, исключив
всяческую возможность совершения непредсказуемых поступков. Я знаю - в
Службу Связи, и даже в Академию люди приходят не только из таких лагерей.
Но знаю и другое - я изучал этот вопрос специально - те, кто достигает
высот, высших постов, какие только возможны у нас, так или иначе прошли
путь, сходный с моим.
Но это - лишь внешнее сходство.
Потому что мой мир внутри меня остался, он не умер вместе с разрывом всех
связей с внешним миром. Потому что то, что осталось от меня во внешнем мире
- лишь тень того, что еще живо в душе. Потому что я не такой, как все.
Мне было почти двадцать, когда меня призвали в Галактический флот. Каждый
знает, что радости от этого мало. Но я был рад - я смог, наконец, покинуть
лагерь Алто. Пять лет службы в десанте - я на многое насмотролся за эти
годы. Шестнадцать боевых высадок, участие в четырех акциях, две медали -
это все не дается даром. Трижды я был ранен, один раз, на Куанче, подцепил
аппер и несколько недель провалялся в беспамятстве. И за все эти годы ни
разу не побывал на мало-мальски приличной, спокойной планете. Десантные
войска стараются держать подальше от соблазнов, десантники должны жить так,
чтобы для них был один путь - вперед, в бой. Такова логика Метрополии,
таковы ее принципы. И принципы эти работают вполне успешно, и мельчайшие
человеческие частицы собираются в могучий кулак и ударяют туда, куда нужно,
быстро и эффективно.
Но я не жалел о том, что попал в десант. Хотя и не был уверен, что сумею
дотянуть до конца срока, что сумею пройти через все десять лет ада. Это все
же было лучше, чем лагерь Алто.
Мне не пришлось служить все десять лет. Я не знал, даже подумать не мог
тогда, что чем-то выделяюсь из среды тех, с кем делил опасности. Но
Метрополия помнила обо мне, как и о миллионах других, подобных мне. Если бы
я погиб за эти пять лет, мне нашлась бы замена. Но я выжил, я прошел
хорошую подготовку, ценность моя для системы намного возросла, и через пять
лет службы меня неожиданно отозвали из десанта и направили в училище Связи
на Геррике-34. Я думаю, что это было крупным просчетом со стороны
Метрополии. Сам еще того не сознавая, я нес в себе - в своих генах, в своем
жизненном опыте, в зачатках будущих своих мыслей - опасность для самого ее
существования. Но опасность лишь потенциальную, опасность, которая в
обычных условиях никак не могла бы проявиться. И вот я, такой, каким я был,
оказался вдруг допущен - пусть и в ограниченном объеме - в то, что на деле
правит Метрополией, что определяет ее могущество в гораздо большей степени,
чем все Галактические флоты, чем все индустриальные мощности всех членов
Ассоциации, чем вся ее кредитно-финансовая система и весь научный
потенциал.
Я попал в Службу Связи.
Понимание того, что это такое на деле, какова реальная власть Службы Связи
над судьбами Галактики приходило постепенно. Служба Связи - элита. Даже
рядовые ее негласно считаются едва ли не равными офицерам из других служб
Галактического флота. Они живут на положении офицеров, пользуются свободой
наравне с офицерами, получают содержание порой не меньшее, чем содержание
офицеров. От них, допущенных к аппаратуре Станций Связи, зависит слишком
многое, и Метрополия создала для них такие условия, чтобы они дорожили
своим постом настолько, насколько это только возможно.
Но это все перестраховка. По сути дела, вся система отбора и воспитания
связистов делает их строго функциональными элементами гигантской машины,
сами того не сознавая, они строят свою жизнь по меркам, удобным Метрополии,
они даже неспособны толком воспользоваться той большой свободой, что им
предоставлена. Потому что каждый из них прежде чем попасть в Службу Связи,
прошел в жизни через такие этапы, что сделали его совершенно одиноким. И
одиночество это тем страшнее, что оно - в душе, - сама сущность наша, что
мы даже не ощущаем его, что нам - таким, какие мы есть - оно не мешает. И я
точно так же, как и все вокруг, был одинок. Но у меня всегда оставались мои
воспоминания.
А потом, после шести лет обучения, началась служба. Я снова был с
Галактическим флотом, но теперь уже в другом качестве. Я многое сумел
увидеть другими глазами. Я, конечно, не имел доступа к архивам, я получил
его совсем недавно, во время учебы в Академии. Но очень скоро мне многое
стало понятно. Я присутствовал при зарождении операции "Лазурь" в штабе
"Р-2", я, лично я передал директиву об изоляции Онкеара. Потом некоторое
время я служил в центре, в Управлении, и понял кое-что в механизме
экономического давления, механизме, который внешне незаметно, бескровно,
постепенно делал не менее грязное дело, чем Галактический флот. Во имя,
естественно, чистых целей, во имя блага Метрополии - это я хорошо усвоил во
время обучения.
И постепенно, не сразу, не вдруг, я возненавидел Метрополию. Это было как
безумие, но безумие запрятанное слишком глубоко, чтобы даже при
мент-кондиционировании можно боло его выделить. И безумие это было вполне
рационально, оно подчинялось рассудку, я вполне осознавал, что творилось
внутри меня. Но это было все же безумие в том смысле, что оно не давало мне
покоя ни днем, ни ночью, оно съедало меня кошмарными видениями, оно
заставляло все время быть настороже, чтобы не совершить чего-то такого, что
уже невозможно было бы поправить.
Потому что в глубине души я уже тогда пришел к решению отомстить Метрополии
за то, что она сделала со мной, за то, что она делает с миллиардами и
миллиардами других людей. Я еще не знал, как я это сделаю, но ради этого -
именно ради этого - стоило продолжать ставшую мне ненавистной службу,
стоило участвовать в этом непрерывном преступлении во имя блага Метрополии,
стоило пробиваться наверх. В своих кошмарах я видел Метрополию неким
тысячеруким и тысячеглазым зловещим существом, которое подбиралось к моим
воспоминаниям с тем, чтобы пожрать их, разрушить, стереть из памяти. И
самым страшным во всем этом было то, что я ощущал себя при этом одной из
рук этого зловещего существа, одним из его всевидящих глаз.
А потом была Бухта Дьякона, Ангерстан.
И я понял, что мне следует делать.
Ангерстан всегда был для Метрополии как заноза. Слишком близко к
центральным областям. Слишком сильная экономика. Слишком обширные связи.
Слишком независимая политика. Слишком большой процент выдающихся ученых и
общественных деятелей в Администрации самой Метрополии. Метрополии не нужны
выдающиеся элементы, Метрополии гораздо легче управлять усредненными
членами Ассоциации, чем такими могучими мирами, как Ангерстан, который со
временем мог претендовать на часть ее собственных функций. Ангерстан
требовалось ослабить, если его нельзя было уничтожить. И это было сделано.
Я присутствовал на заключительном этапе операции, которая началась свыше
сотни лет назад. Лишь много позже, уже во время работы в архивах в
Академии, я узнал в подробностях всю историю. Но и тогда, увидев лишь
заключительные сцены, лишь падение и гибель Ангерстана как могущественного
мира, превращение его в отсталую, нуждающуюся в помощии планету, я многое
успел понять. Я совсем не даром провел пять лет в Бухте Дьякона. Три года -
до разрушения порта и два - после. Я все видел и многое понял.
Я понял, что есть оружие пострашнее лихорадки Крепта, пострашнее
эксплозивов и ядов, пострашнее экономического и финансового давления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23