Оланг был запасливым и удачливым хозяином - незадолго до
конфликта он собрал богатый урожай карриса, и его киберы, как всегда
деловитые и неутомимые, хотя уже, наверное, лет на сто пережившие свое
время, готовили поля под новые посадки, так что о пище некоторое время мы
могли не заботиться.
Нас заботило другое - директива об очистке Сэлха.
Еще пару месяцев назад, до конфликта, до того, как они сами начали убивать
друг друга, почтми никто на Сэлхе не поверил бы, наверное, что такое
возможно. Да здесть, в этом маленьком сообществе, такого никогда бы и не
случилось. Они просто не поверили бы, если бы я сказал, что вышла такая
директива. Лишь некоторые, те, кто родились не на Сэлхе - да и то не все из
них, а лишь те, кто как личность сформировался в Метрополии, как Гэптоки,
например, или Ба-Кмона - лишь они бы, может быть, поверили. Потому что
каждый из нас примеряет к себе поступки и желания других людей, их
жизненные идеалы и их стремления. И любому из жителей прежнего, мирного и
спокойного Сэлха принятие такой директивы показалось бы диким и
невозможным. Они не поверили бы, и спокойно жили бы, как раньше, не
особенно тревожась о своем будущем. И дождались бы высадки Особых Отрядов.
Правда, еще два месяца назад они бы, скорее всего, так и не узнали бы
ничего до тех самых пор, пока Особые Отряды не согнали бы всех их на остров
или куда-нибудь еще и не начали бы быстро и весьма эффективно производить
так называемую "проверку", после которой не остается никого, кто бы мог
рассказать, в чем она заключается. Даже я сам ничего не узнал бы тогда и
тоже, наверное, несмотря на свой статус, подвергся бы "проверке". Там, где
работают Особые Отряды не должно оставаться свидетелей.
Но я-то знал бы, что происходит, я-то сразу бы понял, что все это реально и
вполне возможно, даже более того - неизбежно. Это здесь, в маленьком
обществе, на малонаселенной планете, где каждый человек неизбежно
воспринимается как личность, здесь такое трудно себе вообразить. У нас в
Метрополии все обстоит иначе. У нас все люди, что тебя окружают, все
человечество - это не отдельные личности, это не кто-то, кого ты знаешь, с
кем ты можешь поговорить, обменяться мнениями, кого ты можешь любить или не
любить. Это - среда обитания, в которой мы привыкли существовать.
Равнодушная, а зачастую и просто враждебная среда. И мы к ней равнодушны
или враждебны. Это среда, а не отдельные люди, и к ней неприменимы те же
чувства, что и к отдельным людям, неприменимы те же мерки. Каждый из нас,
жителей Метрополии, может быть умным и честным гуманистом или же циником и
мизантропом. Он может быть добрым другом или завистником и подлецом. Он
может быть хорошим или плохим, глупым или мудрым - любым. Но каким бы он ни
был, это не изменит его отношения к среде обитания, потому что человечество
как таковое не состоит для него из людей, отдельных людей, которые имеют
все те же недостатки, что и прочие люди. Человечество слишком велико, людей
слишком много, чтобы всех их можно было так воспринимать. Эволюция нашей
психики не успела за развитием нашей цивилизации, и потому все человечество
для нас безлико, оно - некое отвлеченное понятие, которое можно изучать и
исследовать, но которое нельзя воспринять. Вполне допустимо исследовать
среду обитания. Вполне допустимо преобразовывать ее. И те, кто отдает
директивы Особым Отрядам, и даже те, кто служит в Особых Отрядах - вовсе не
выродки какие-то, а самые обычные люди, занимающиеся самой обычной работой.
И если бы можно было просто суммировать все то горе и несчастье, что
приносят люди друг другу своими действиями, то Особые Отряды и их
руководство были бы далеко не на первых местах в списке злодеев. Их
обогнала бы масса философов и писателей, исследователей и поэтов, которые
тоже, хотя и косвенно, преобразуют среду обитания.
Директиву об очистке Сэлха получил не я. На планете действительно оказался
резидент, и он имел доступ в Станцию. Я не знаю, кто это был - взрыв застал
его вне Станции - но я знаю, что он успел связаться с Метрополией и успел
получить директиву. Возможно, в момент штурма он оказался в поселке и погиб
вместе с остальными. Возможно, он ушел из поселка раньше и остался жив.
Возможно, вот сейчас, только что он стоял рядом со мной, говорил на нашем
совете, или же он лежит в палатке с ранеными и не может уснуть от боли.
Все теперь возможно, и никому на планете нельзя безоговорочно верить.
Потому что директива об очистке Сэлха - это серьезная вещь. Служба Контроля
работает эффективно, и у Метрополии хватит сил на то, чтобы выполнить эту
директитву, даже если придется ослабить другие участки. Сэлх - слишком
малозначительный мир для повстанцев, чтобы был смысл бороться за него. Нас
никто не станет защищать. Нас просто уничтожат и через некоторое время
вновь откроют планету для колонизации.
"Нас" - потому что я тоже теперь обречен. Даже больше, чем остальные.
Потому что я предал Метрополию.
Тот день, двенадцатого эланга, был поворотным днем в истории Сэлха.
Возможно, когда-нибудь, если жители планеты сумеют уцелеть, его можно будет
принять за начало отсчета новой эры.
Тот день оказался поворотным и в моей судьбе.
Я шел к Станции очень долго, не меньше часа. После первых же шагов дала о
себе знать боль в колене, а потом заломило все тело. Защитная форма вещь,
конечно, хорошая, но это не скафандр третьей категории. И будь я метров на
триста ближе к эпицентру, мне переломало бы взрывной волной все ребра. Будь
я ближе еще на сотню метров, и меня не спасло бы уже ничего.
Несколько раз на пути я падал, вставал и снова падал. Лежал несколько
минут, потом снова вставал и шел дальше. Потом зарядил дождь, и ветер
усилился, и все вокруг было застлано дымом, и некоторое время я даже думал,
что потерял направление, но все же крался вперед и вперед, ориентируясь
скорее не по виду местности - ничего вокруг узнать было невозможно - а по
интуиции. И вышел на тропу, что вела наверх, к Станции. На то, что когда-то
было тропой.
Я вполз на четвереньках и так и лег около двери. Но автоматы знали, что
надо делать, и через четверть часа дезактивация была завершена и открылась
дверь во внутренние помещения. Я не заметил ничего необычного. Я вообще
ничего не заметил - мне было не до того. Я кое-как, через силу стянул с
себя защитную форму, доплелся до своей койки и свалился на нее. Мне стоило
больших усилий тут же не провалиться в небытие, потому что это могло
означать смерть. Наощупь я открыл стенную панель у изголовья, нащупал в
аптечке дезактивант и налепил его на левое плечо. И только после этого
потерял сознание.
Двое суток я был очень болен. Но на третьи сутки сумел встать и шатаясь
вышел к главному пульту. Только там я заметил, что на Станции кто-то
побывал. Он не оставил никаких следов - ни личных вещей, ни записей в
журнале. Он просто вышел на связь с Метрополией и открытым текстом сообщил
о конфликте. Через сутки он получил директиву об очистке Сэлха и ушел со
Станции.
Он мог быть любым из нас.
Я смог покинуть Станцию через четыре дня - уходить раньше было неразумно.
Три дня пробирался лесами к ферме Диайка, гдке размещался штаб Румбо перед
штурмом поселка. И не нашел там никого. Лагерь, в котором жили и обучались
те, кто готовился к штурму, оказался пустым. Я не нашел там ничего - ни
провизии, ни оружия. Правда, на острове трудно умереть от голода, но мне
необходимо было добраться до Континента, поскольку только там я мог
рассчитывать на спасение.
Я встретил людей лишь на четвертый день скитаний, на ферме Куаолинга. Дом
был разрушен, но на другом конце поля стояло небольшое строение из-за
которого тянулась вверх струйка дыма. Минуть пять я стоял на опушке,
наблюдая за ним, но люлди, если они там и были, находились с другой стороны
строения. На всякий случай я повесил свое оружие на сук росшего на опушке
дерева и не спеша пошел к строению прямо по посадкам Гла-У, инстинктивно
стараясь не наступать на молодые растения, хотя теперь в этом не было
никакого смысла. Сразу же на другой стороне поля послышалось недовольное
верещание кибера-культиватора, но приближаться ко мне он не стал. А из-за
угла строения вышла молодая женщина с карабином в руках.
Я узнал ее еще издали. Это была Ньяра, жена Куалинга. Теперь вдова. Она
меня тоже узнала и медленно опустила карабин, смотрела, как я иду через
поле. Стояла удивительная тишина, только кибер-культиватор заливался
вдалеке недовольными трелями и не замолк даже тогда, когда я ступил на
ровную землю перед строениенм.
- Ты бы хоть выключила его, что-ли, - сказал я, подходя к Ньяре.
- Пусть верещит. Все не так тоскливо, - сказала она. Потом спросила: - Ты
из поселка?
- Да.
- Ну ми что там?
- А там ничего больше нет. Только Станция одна и осталась.
- А чего же ты ушел?
- Долго объяснять. Потом.
- Есть хочешь?
- Да.
- Ну пошли, покормлю.
Она повернулась и скрылась за углом строения. Я пошел следом. На
вытоптанной площадке был сооружен очаг из кирпичей, в нем горел костер, над
костром висело на палке два котелка.
- Ты одна? - спросил я, подходя к очагу. Она нагнулась над огнем, сдвинула
крышку с одного из котелков и помешала варево. Ответила не сразу:
- Нет. Ребятишки где-то бегают.
- Здоровы?
- А чего им сделается? Облако-то на юг ушло. Ты садись вон на бревно, тебя
же ветром шатает.
Я сел, снял защитный шлем и положил его на землю у ног. Наверное, я
действительно неважно выглядел - за трое суток с дезактивантом я потерял
килограммов пятнадцать, а это тяжело даже для здорового. Но зато я был жив.
- Так и жили все время?
- Так и жили. Куда нам деваться-то? Как дом пожгли, мы сюда вот
перебрались. Не так уж и плохо.
- Кто-нибудь заходит?
- Как рвануло - ты первый. Раньше-то заходили, а теперь, похоже, вообще
никого не осталось. Связь молчит.
Связь молчала и у меня на Станции. Со спутником, конечно, ничего не
случилось, но все ведь было завязано на ретранслятор и коммуникационный
центр в поселке. За эти дни никто, видимо, еще не сообразил перестроить
аппарату для прямой связи. Да не все и смогли бы это сделать. А ведь это
скверно, подумал я в который уже раз, без связи никого не удастся собрать.
Послышались детские голоса, и из-за противоположного угла строения
показались двое мальчишек лет трех и пяти. Увидев меня, они замолчали и
застыли на месте.
- Ну чего встали? Идите руки мыть, - сказала им Ньяра и обернулась ко мне.
- Тебя испугались.
Дети гуськом, постоянно оглядываясь на меня, прошли к двери и скрылись
внутри. Тотчас же оттуда послышался их возбужденный громкий шепот.
- А вода откуда? - спросил я.
- Не знаю. Давно ведь строили. Течет из кранов - и хорошо.
- А ты проверяла - может она теперь заражена?
- Чем? И как? Все в доме осталось. Да и все равно другой взять неоткуда.
- А что дальше-то делать думаешь?
- А я ничего об этом не думаю, - она закусила губу, немного помолчала. - О
чем тут думать? Если бы не эти вот, - кивнула она в сторону показавшихся из
двери ребятишек, - так и вообще незачем было бы думать.
Она отвернулась, наклонилась над костром и безо всякой нужды снова стала
помешивать ложкой в котелке. Неудачный она очаг соорудила, да и котелки над
ним неудачно висят. На одной палке толстенной, шатаются, снимать неудобно.
Надо бы все это подправить, подумал я, но потом спохватился: ни к чему.
Бежать отсюда надо, бежать, а не устраивать тут жизнь.
Мы поели - на улице, сидя на бревне перед очагом. Не знаю уж, что она такое
приготовила, но было вкусно. И мало. Последние дни, с тех пор, как я ушел
со Станции, я питался лишь концетратами да всякими фруктами из садов, и все
это мне порядком осточертело. Нормальная горячая похлебка была в самый раз,
но я постеснялся попросить добавки, тем более, что варила она без рассчета
на меня. Потом Ньяра стала мыть просуду, а ребятишки куда-то убежали. Она
отнесла все в дом, вышла, села на бревно рядом со мной и разрыдалась.
Не умею я утешать. Да и смысла в этом абсолютно не вижу. Хотя, если честно,
потребовалось бы мне сейчас ее успокоить, если бы ну жизнь, что ли,
зависела бы от этого - я бы успокоил. И слова бы нашел, вспомнил бы самые
нужные, и интонацию, и тембр голоса - все бы подобрал и утешил. Не зря же
практическую психологию изучал, в конце-то концов. Но так мне гадко было
даже подумать об этом, что я сидел рядом и молчал, как пень. Кто-то из
древних сказал, что нет человека, который не совершал бы в жизни мерзких
поступков, но тот, кто сможет осознать тяжесть содеянного, посмотреть на
себя со стороны, устыдиться и раскаяться, тот, мол, выйдет очищенным,
нравственно выросшим и все такое прочее. Может, это и правда. Только до
некоторого предела. А за этим пределом уже ни очищения, ни нравственного
роста ожидать не приходится, и остается только одно - зачерстветь душою,
чтобы ничего не чувствовать. Я-то, наверное, предел этот давно превзошел, и
возврат уже невозможен, да только мерзко мне в тот день был так, что куда
там всем физическим мукам, куда там всем этим последствиям дезактиванта...
Действовать, действовать мне надо, нельзя расслабляться и останавливаться,
потому что обратной дороги с тех самых пор, как сделан был первый шаг, уже
не было, потому что ни тут, ни там - нигде уже не будет мне прощения и
успокоения, если я расслаблюсь и упущу из рук инициативу.
Но если бы мог я предвидеть эти минуты наедине с Ньярой еще в то время,
когда собирался на Сэлх, я ни за что не согласился бы прилететь сюда.
Я сходил через поле за своим оставленным излучателем, туда и обратно прямо
по молодым всходам Гла-У, втаптывая их в землю назло верещащему киберу и
всему миру заодно. Потом не удержался, разобрал очаг и переложил его
получше, так, чтобы удобно было готовить и не мешал бы ветер. Как следует
закрепил рогатины по краям. Сделал крючья, на которые вешать котелки,
длинный крюк, чтобы их снимать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23