Центральной, поскольку нет ничего центральнее центра окружности. И теперь тебе станет понятным некий образ: представь себе стрелку вселенских часов, где протекшее время отмечается не углом поворота стрелки, а длиной дуги, описанной или ее концом, или любой точкой на ней, вплоть до оси вращения. Представь еще, что конец стрелки вселенских часов отмечает время для тел, находящихся в покое, а перемещение точки от конца стрелки к ее центру вращения отражает скорость, обретенную телом. Дуги, описываемые точкой по мере ее приближения к оси вращения, окажутся тем короче, чем меньше станет радиус описываемой ею дуги. А в центре вращения дуга превратится в нуль, и время остановится. Понятно?Сирано наморщил лоб и произнес:— Следовательно, если мысленно перенестись на луч света, то распространяется он в любое место Вселенной мгновенно, раз время у него стоит.— Ты понял самую суть! Все именно так! Для луча света или тела, достигшего скорости распространения луча, время стоит. Но для остального мира, для всех его тел, в зависимости от скоростей, с которыми они движутся и находятся в покое, время протекает по-прежнему. Это ты уяснил?— Видимо, так.— Вот и открытие тайны моего «псевдобессмертия»! Просто после пережитого мною несчастья на Земле, где я оказался неспособным предотвратить вероломную казнь лучшего из людей, великого философа Сократа, добившись лишь его посмертной реабилитации, я, готовый сам выпить предназначенную Сократу чашу яда, счел необходимым вернуться на Солярию, чтобы сообщить о своей несостоятельности. Летя туда со скоростью, близкой к скорости света, как бы приближаясь умозрительно к оси вращения стрелки вселенских часов, я обогнал земные тысячелетия, отмечаемые концом этой стрелки. И когда, найдя на Солярии успокоение и поняв свой долг продолжать выполнение «Миссии Ума и Сердца», я вернулся на Землю, для меня минуло двадцать лет, ровно на столько я и постарел, а на твоей Земле прошло, как ты уже представил себе, два тысячелетия. И вместо Сократа я нашел Сирано де Бержерака. Ты мог бы теперь считать меня своим Демонием, если бы сам не был сравнительно близким потомком соляриев. Нам обоим надлежит вместе продолжить великое Дело «Миссии Ума и Сердца», которому на службу я пытаюсь поставить тайное общество, поскольку оно может быть противопоставлено государственным и церковным войнам и античеловеческому произволу, хотя в грядущем всегда надо предвидеть возможность недостойного использования подобных обществ в совершенно противоположных целях. И все же нельзя ныне бездействовать, видя неисчислимые несчастья наших братьев на Земле.— Ты действительно считаешь уже всех людей своими братьями?— Так же, как и тебя, — братьями по крови! Правда, если охватить мыслью миллионы лет, которые прошли со времени прилета сюда первых соляриев-колонистов.— Где же они, эти носолобые?— И у нас на Солярии, друг мой, живут многие народы и, подобно земным, имеют свои характерные черты лица. Разные расы в различное время достигали там вершин цивилизации.— Ну, если не наследственные признаки, то куда же делась на Земле привнесенная на нее цивилизация?— Считай, брат мой, что ваши мифические Адам и Ева были соляриями, но «райскую цивилизацию» покинутой планеты удержать им было не под силу. Ведь цивилизация — это не только сумма знаний, передаваемая поколениями с помощью обучения, книг и предметов культурного обихода. Понятно? Это еще и мастерские, надлежащим образом оборудованные, с умелыми руками, способными подобные предметы воспроизводить. Требовалось и сырье, которое надо было найти в незнакомых недрах, научиться использовать. А потомки первых колонистов, оказавшись среди богатой земной природы, должны были бороться за существование, когда грубая сила и ловкость в борьбе с земными зверями оказались нужнее книжных знаний культурных предков. И увы, за первые десятки тысячелетий, а быть может, и много быстрее, первые колонисты с Солярии одичали, превратившись из соляриев в людей, дав начало роду человеческому, когда охота, то есть убийство живых тварей, стала основой существования.— Но почему в памяти людской не осталось ничего о нашей прародине?— Почему же не осталось? Вспомни детские сны, ощущение полета без всяких усилий.— Допустим, и я помню такие ощущения. И что же?— Так ведь это ощущения ваших пращуров, которые испытывали потерю веса при преодолении звездных бездн.— Ты хочешь сказать, что не бог создал на Земле человека, а он прилетел со звезд?— Именно это, ибо нет у вас на планете самостоятельно развившегося на ней разумного существа и нет у человека здесь сородичей. О подлинных же своих братьях земной человек забыл. Но на Солярии вспомнили тех, кто покинул когда-то наш мир, чтобы заселить иной. И пусть спустя непостижимо долгое время и смену несчетных поколений, благодаря сделанным историками Солярии находкам удалось возродить память об улетевших братьях. Уклад нашего общества к тому времени уже стал таков, что посылка «Миссии Ума и Сердца» к древней земной колонии соляриев стала нашей потребностью, хотя участие в ней, связанной с межзвездным полетом, требовало от миссионеров отказа от личного счастья, от родных и близких, которые не могли уже дождаться их возвращения на Солярию. У вас это назвали бы подвигом. У нас— велением сердца. Ты все понял?— «Мне ничего, а все, что есть, — другим!»— Ты угадал в своем сонете наш завет. Потому я и обращаюсь к тебе, рассчитывая на твое участие в «Миссии Ума и Сердца», в которой так нуждается человечество.— Лоремет! Я всей душой готов поверить тебе! К моему большому сожалению, даже впечатляющая история одичания наших земных предков — еще не доказательство достоверности тобой рассказанного, ибо приведено писателем Тристаном Лореметом, отличающимся смелой выдумкой, столкнувшей меня с «живым Демонием Сократа».— Выдумкой? — впервые возмущенно воскликнул ритор. — Вы, люди, воображаете, будто то, чего вы не понимаете, имеет духовную природу или вообще не существует.— Ты прав, Тристан. Наши лжемудрецы порой считают, что того, чего они не знают, быть не может. Как вольнодумец, я отрицаю их догмы, но я и у призрака, явившегося мне, готов потребовать доказательств его существования.— Вери уэлл! Я представлю их тебе… Устроит ли тебя, если я…Лоремет был прерван громким условным стуком в дверь.Тристан открыл ее и увидел на пороге встревоженного герцога д'Ашперона.— Скорее! Гвардейцы кардинала штурмуют замок. Они требуют выдачи английского шпиона Лоремета, который, по сообщениям доносчиков кардинала, вошел в замок, не выйдя оттуда с остальными гостями.Тристан Лоремет совсем по-мальчишески присвистнул, хотя по внешности ему было лет под семьдесят, и подмигнул Сирано де Бержераку, надевая на лицо свою черную маску.— Я буду защищать вас своей шпагой! — запальчиво предложил Сирано.— Нет, — возразил герцог. — Вы возьмете двух коней и вместе покинете Париж.— А вы, ваша светлость, останетесь заложником? Я не могу этого допустить! — протестовал Сирано.— Отнюдь нет. Я открою ворота и предложу гвардейцам обыскать замок, конюшни, помещения для слуг.— А мы? — удивился Сирано.— Вы будете скакать по одной из ведущих из Парижа дорог. Следуйте за мной, — с присущей ему краткостью речи предложил герцог.Лоремет в неизменной своей маске и Савиньон Сирано де Бержерак с черной повязкой на лбу двинулись за седовласым величественным герцогом, который повел их по коридору, отпер замыкающую его дверь и пропустил вперед, сам освещая сзади дорогу факелом, который держал в руках.Пахнуло сыростью. Они двигались в подземелье, однако вскоре ощутился запах конюшни. Они действительно оказались рядом со стойлами, где их ждала пара уже оседланных коней.— Берите поводья, — скомандовал герцог, — ведите коней за собой. Я буду освещать путь впереди.Тайный подземный ход вел куда-то из замка д'Ашперона, предусмотрительно сооруженный, видимо, еще предками герцога. Кони, бывшие всегда наготове, составляли с подземным ходом неотъемлемую часть защиты хозяина замка, жившего в беспокойную эпоху смут и сражений народа с солдатами, католиков с гугенотами, короля с вассалами, хотя бы находившихся у него под боком в Париже.— Куда, ваша светлость, ведет этот ход? — спросил Сирано.— Он выведет на берег Сены, где, я думаю, ваша прославленная шпага, господин де Бержерак, не понадобится. Надеюсь, вы не откажете вернуться в мой замок в качестве должным образом обеспеченного мной поэта?Сирано было вспыхнул. Ведь он не раз отвергал подобные предложения, и даже сделанное самим кардиналом Ришелье. Однако сдержал себя, вспомнив о подписанной им клятве, поняв, что герцог делает это предложение, исходя из интересов тайного общества, помимо того, Сирано вспомнил, что, отказавшись от солдатского жалованья, он лишен всяких средств к существованию, ибо обратиться за ними к отцу господину Абелю де Сирано-де-Мовьер-де-Бержераку он не мог. Тот слишком потратился на экипировку сына в гвардейцы короля, чтобы при своей скупости давать теперь еще деньги на его содержание.Обо всем этом думал Сирано, замыкая шествие, где впереди с факелом величественно шествовал герцог, словно не в подземелье, а по дворцовому ковру, направляясь на свидание с монархом. Следом шел Тристан, ведя в поводу лошадь, которая храпела, когда мимо проносились, хлопая крыльями, встревоженные летучие мыши.Ведомый Сирано конь, более смирный, чем у Тристана, замыкал шествие. Сесть в седло, пока они находились в подземелье, было невозможно.Шли долго, очень долго. Савиньон подумал о легендах, повествующих о подземных лабиринтах, скрытых под Парижем. Впоследствии о них будет писать Виктор Гюго, когда горожане используют их как сточные канавы растущего города. Но в описываемое время подземный ход оставался сравнительно сухим, хотя стены, как несколько раз ощутил Сирано, местами были влажными.Наконец под ногами стала хлюпать вода. Пахнуло свежестью, видимо, близко была уже и желанная река.Герцог остановился у решетки, замыкающей ход. Снаружи никто не мог бы попасть сюда. Сочившаяся со стен подземного хода влага собиралась теперь в ручеек, по которому ступали люди и лошади. Он выливался сквозь решетку, стекая в Сену. Очевидно, снаружи это выглядело обычной сточной канавой.Выход из «канавы» был низким, чтобы не выдать размером решетки истинного назначения коридора.Герцог отпер внутренний замок, откинул решетку. Обученные лошади проползли через низкий выход.Герцог д'Ашперон, стоя с внутренней стороны решетки, запер ее изнутри; успокоенный тем, что его план спасения Тристана и Сирано удался, он готов был уже повернуться и уйти, когда услышал снаружи крики.Он недооценил хитрости и коварства кардинала Ришелье. Тот, конечно, имел достаточно шпионов, чтобы проведать о старинном тайном ходе из замка, и за решеткой гостей герцога ждала засада.Герцог не осмелился выйти. Он лишь слышал звон шпаг, крики, стоны, потом лошадиный топот.Он не знал, что случилось с Тристаном и Сирано. С тяжелым чувством он побрел обратно в замок, чтобы впустить туда гвардейцев. Глава третья. ПОГОНЯ Что бы ни случилось, не теряй бодрости. Л. Н. Толстой К вечеру, когда жара стала спадать и с полей от прикрытой купами деревьев Сены потянуло свежестью, стражники парижской заставы оставили свои алебарды и мушкеты, позволив себе прилечь на жухлую траву. По дороге никто уже не вздымал клубы пыли, скоро предстояло загородить въезд в город на ночь.Но не успели стражники поведать друг другу очередные страсти о призраках и проделках врага человеческого, как барабанно-копытная дробь по булыжной мостовой заставила их вскочить. Мимо пронеслись два всадника, очевидно спеша засветло покинуть Париж.Все же их приметная внешность не осталась незамеченной. Странно испачканные в такую сушь свежей грязью плащи развевались за спинами, подобно недобрым птичьим крыльям. Края шляп с перьями у одного на английский манер, а у другого по-гасконски все же не скрывала черную полумаску и черную повязку, выглядевших на всадниках сходными знаками.Никем не предупрежденные стражи заставы не могли, конечно, знать, что промчавшиеся мимо них господа незадолго перед тем разгромили (вернее, это сделал лишь один из них!) отряд гвардейцев кардинала, засевших на берегу Сены у решетки одной из сточных канав, откуда внезапно появились замаскированные люди со своими почти ползущими на брюхе конями. И что потом, при скрещении шпаг, полдюжина гвардейцев неизвестно как осталась без оружия, а другая полдюжина получила более или менее серьезные ранения. Невольно припоминалась невероятная победа, одержанная здесь, в Париже, неким забиякой Сирано де Бержераком над ста противниками, правда, в большинстве своем пьяным сбродом и трусливыми монахами, пытавшимися сжечь книги философа Декарта. Но у повергнутых на берегу Сены слуг кардинала, надо думать, память отшибло.Хотя, справедливости ради, надо признать, что, потерпев такое поражение от по меньшей мере самого дьявола, воплотившегося в человека в испачканном камзоле с черной повязкой на лбу, они все же не отказались от погони, правда, побуждаемые к этому своим усердным лейтенантом, уберегшимся от ран, господином де Морье, который, может быть, не столько стремился догнать неугодных его высокопреосвященству, несомненно, опасных господ, сколько самому ускакать подальше от куда более опасного в гневе кардинала Ришелье.Для того чтобы расспросить стражников на всех парижских заставах у дорог, ведущих в разные стороны из столицы, гвардейцам понадобилось немало времени, и когда они допытались наконец, в каком направлении умчались беглецы, те были уже далеко.Сирано де Бержерак и Тристан Лоремет, не имея возможности переговариваться на всем скаку, каждый в отдельности мог подумать, что опасность миновала.Во всяком случае, с наступлением ночи, добравшись до одинокого постоялого двора с заманчивым названием «Не откажись от угощения», они решили дать коням отдых.Сирано не знал планов Тристана и был удивлен, что они скачут на восток, вместо того чтобы добраться до пролива Ла-Манш и переправиться в Англию, где Лоремет окажется в безопасности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83