Входите в палатку, прошу вас, господа гвардейцы! Я полагаю, вам не повредит подкрепиться с дороги?— Добрая фляга вина, а то и две всегда к месту, высокочтимый наш капитан, — заверил и за себя и за друга Кола Лебре, с трудом и нескрываемым удовольствием сползая с коня на землю. — Скажу вам откровенно, господин капитан, что между стулом и седлом предпочтение охотнее всего я сделал бы креслу.Старый вояка, взявшись за бока, оглушительно захохотал.— Не судите строго добряка Лебре, господин капитан, — сказал Сирано.— Он решил вступить в ваш отряд, чтобы сопровождать меня, беспокоясь за мою пустяковую рану пулей навылет, которую я не собираюсь прощать испанцам.— Сирано де Бержерак, да еще обозленный на испанцев! Это немалое для нас приобретение! Но… я позволю себе вспомнить, что имею дело не только с отважным бойцом, о котором не смолкает слава, но и с поэтом-острословом. Нашим гасконцам, вернее теперь сказать, вашим гасконцам, очень не хватает собственной песни, с которой они могли бы пойти рядом с вами в бой, господин Сирано де Бержерак.— Вы хотите, капитан, чтобы я сочинил такую песню?— Это будет вашим первым боевым ударом по враждебным вам испанцам! — с надеждой глядя на Сирано, сказал капитан.— Идет! — весело отозвался Сирано. — Песня будет завтра же к утру. И мы вместе будем петь ее, идя на штурм!— Браво, новый гвардеец! У вас есть чему поучиться, словно вы не ранены пулей, как о том сказали.— Из-за угла, капитан.— При осаде Музона, как я слышал?— Восточнее, — неопределенно ответил Сирано.Капитан щедро подливал вина в кружки. Кола Лебре раскраснелся и что-то пьяно напевал, а Сирано заметил:— Скажу вам, капитан, что не вижу особой разницы в непомерной дозе вина и отмеренной дозе мышьяка.— О! Вы, как всегда, острите, Сирано! Но, клянусь вам, перед боем остаться без вина — это все равно что без него отобедать!На следующее утро Сирано и Лебре явились в палатку капитана.— Господин капитан де Карбон-де-Кастель-Жалу! — торжественно объявил Лебре. — Мой друг Сирано с присущим ему талантом поэта выполнил ваше поручение, я же, склонный в некотором роде к музыке, осмелился положить его зажигающие слова на известный мне простенький деревенский мотивчик, чтобы господа гвардейцы могли бы распевать песню, идя в бой.Капитан, полусонный, вскочил, протер глаза, подкрутил усы и, напяливая ботфорты, потребовал, чтобы друзья немедленно пропели ему «гимн гасконцев», как назвал он их совместное творение.И ранним утром, едва осветило солнце остроконечные крыши города за крепостной стеной Арраса, из палатки капитана донеслось пение, сразу привлекшее внимание не только гасконских гвардейцев, но и встревоженных испанцев, появившихся на крепостной стене, чтобы понять, в чем дело.А из палатки слышалась исполняемая в два голосаПЕСНЯ ГАСКОНЦЕВНаша родина — Гасконь!Пусть сестрой нам станет шпага,Нашим братом — чуткий конь,Нашей матерью — отвага!Жарким солнцем кровь полна,Закипает у всех вместе.Вдвое больше нам цена,Если драться будем с песней!Мы, гасконцы, не зверье.Обменяться можно с нами.У врагов сердца берем,А свое подарим даме.Мы сыны твои, Гасконь!Нам сестрой надежной — шпага.Добрым братом — быстрый конь!Строгой матерью — отвага!Строем едут трубачи,Собирают птичек стаю.Поздно ночью у свечиПтички те на нас гадают.А наутро грянет бой!Рубим слева, колем справа!Рвем косу у смерти злой!Гром побед, гасконцам слава!Стал отцом нам край-ГасконьИ сестрою ловкой — шпага.Ратным братом — верный конь.Гордой матерью — отвага!Шпага, конь, Гасконь, отвага!Капитан обнял Сирано, потом Лебре, затем распахнул полог палатки.— Петь, всем петь, господа гвардейцы! — скомандовал он.И зазвучала песня, слова которой подсказывал Сирано, а запевалой стал, закатывая от усердия глаза, Кола Лебре.Наша родина — Гасконь!Пусть сестрой нам будет шпага!..И конец песни, казалось, поет уже весь лагерь гасконцев.Шпага, конь, Гасконь, отвага!Однако уже на следующий день положение во французском стане внезапно осложнилось.Свежие испанские войска под командованием инфанта, наследника габсбургского престола, зашли французам в тыл и отрезали осаждающих от Франции. Получилось своеобразных три кольца: крепостных, осажденных французами стен Арраса, кольцевого лагеря осаждающих и внешнего кольца испанских сил, в свою очередь осадивших французские войска.Подвоз боеприпасов, доставка пополнений и провианта для людей и лошадей прекратились. Повозки маркитанток опустели, и сами они как бы увяли, утратив весь свой задор и кажущуюся доступность. Голодные воины роптали, ибо солдатская храбрость, как известно, в желудке. Дух осаждающих и одновременно осажденных войск Франции грозил упасть.Бежавшие к французам местные крестьяне донесли, что позади гасконцев капитана де Карбона расположились превосходящие их по численности войска генерала Гарсиа.В час общего уныния Сирано де Бержерак явился в палатку капитана де Карбон-де-Кастель-Жалу.— Господин капитан! Наши гасконцы готовятся есть собственные ботфорты, имеющие иное назначение, что вызывает у меня отвращение и, как мне кажется, не вяжется с хорошим воспитанием господ гвардейцев.— А что ж нам делать с их крестьянским или дворянским происхождением?— развел руками капитан. — На такой чертовой пахоте, — и он указал рукой на изуродованное у крепостных стен поле все в черных полосах вырытой земли и язвах от пушечных ядер, — только человеческие кости вырастают!— Прежде чем штурмовать стены Арраса, мне кажется, капитан, надо пробить кольцо блокады.— А что! Мысль, право, недурна! — оживился капитан. — Только вот у генерала Гарсиа людей втрое больше, чем у нас.— Зато храбрости втрое меньше, притом испанцы на чужой земле, а она всегда горит под ногами!— Я пошлю гонца к маршалу. Если он даст согласие, то включу вас, де Бержерак, в ударный отряд, который пойдет в бой с вашей песней.— Благодарю, капитан, — поклонился Сирано. — Интересно, не тот ли это генерал Гарсиа, который командовал испанцами в Папской области?— Я не представляю, господин де Бержерак, кто бы мог его там видеть,— отозвался де Карбон.— Зато я знаю тех, кто встречался с его стрелками.— У вас, надеюсь, будут все основания в этом удостовериться. Во всяком случае, если генерал Гарсиа со своим войском переброшен сюда из Италии, то, надо думать, дела Испании в затяжной войне нельзя считать блестящими, — сделал глубокомысленный вывод господин де Карбон.— Я постараюсь, капитан, получить ответ на эти вопросы из первых уст,— снова поклонился Сирано де Бержерак и, церемонно сняв шляпу, удалился, произнеся обычное: — Ваш слуга!Гонец гасконцев тотчас отправился верхом вдоль кольца осаждавших, чтобы получить у маршала разрешение на вылазку гасконцев.Он вернулся только к вечеру, с простреленной шляпой, измученный и голодный, даже у маршала его ничем не угостили. Гонцом этим был Лебре.Несмотря на усталость, он бодро воскликнул, оказавшись среди гасконцев.— Виват! — Лицо его, всегда круглое и приветливое, сейчас хоть и осунулось, но в улыбку расплылось, как прежде, в добродушную и сияющую. — Разрешение на вылазку дано! Если бы у меня кто-нибудь спросил совета, то я приурочил бы наше нападение на испанцев ко времени их обеда. Мне очень хочется пообедать у их стола, даже не будучи приглашенным, ибо я обожаю испанскую кухню. У нас дома держали кухарку-испанку. Как она готовила! Как готовила! Усы проглотишь!— Замолчи ты, сирена мифическая, только не в море плавающая, а в курином бульоне, — вмешался Сирано.— Не говори при мне о курином бульоне! — вздохнул Кола.Капитану де Карбону предложение Лебре показалось заманчивым.— Клянусь своей шпагой, наши гасконцы уподобятся голодным львам, их в бой толкнет не только отвага и песня, но и желание пообедать. Готовьтесь, я сам завтра поведу вас всех!Сигналом для прорыва блокады, как ни странно это покажется, стал не звук трубы или барабанный бой, а запах испанской кухни, доносимый ветром до изголодавшихся гасконцев.С криком «Наша родина — Гасконь!» они бросились на расположение испанцев, которые действительно были заняты поглощением вкусно приготовленного обеда.Генерал Гарсиа, бывший губернатор Мексики, разделял свою трапезу с неизменным своим помощником капитаном Диего Лопесом.На столе, накрытом вышитой индейскими рукодельницами скатертью, заманчиво дымились зовущие к себе яства. Бывший губернатор ценил удобства и всюду располагался согласно укоренившимся привычкам. Так, на стене дома изгнанного крестьянина висел отнятый у индейцев майя и преподнесенный ему Лопесом ковер из птичьих перьев, вывезенный из сельвы, а на ковре красовался острый индейский нож мачете, без которого невозможно пробиться в дремучей чаще лиан, годившийся, кстати сказать, и в качестве метательного оружия. Так, капитан Диего Лопес столь искусно метал его, что разрезал птицу на лету.Не успели генерал с капитаном прикоснуться к блюдам, внесенным преданным капралом Карраско, как снаружи донеслась бравурная и незнакомая песня, шум, гам, а вслед за тем дверь в квартиру генерала распахнулась, и в нее ворвался Сирано де Бержерак.— Шпага, конь, Гасконь, отвага! — крикнул он, грозя оружием.Бывший тореадор Карраско во второй раз в жизни оказался безоружным перед «разъяренным быком», который на этот раз не поднял его на рога, а пронзил сталью.Мгновенья было достаточно Диего Лопесу, чтобы выскочить из-за стола и обнажить шпагу.В суеверном страхе он узнал в нападающем носатого защитника дома французского посланника в Риме. И этот французишка, несмотря на собственные похороны, снова жив и здоров! И он бросился на привидение как на исчадие ада, воплотившегося во врага, но шпага его, как от удара тяжелым рыцарским мечом у самой рукоятки, вырвалась из его руки и, со звоном разбив стекло, вылетела в окно.Лопес проворно отскочил в сторону, подставив под удар своего генерала, который успел подняться и выхватить клинок.Его шпагу Сирано не стал выбивать, он сразил тучного генерала прямым ударом в грудь.Лопес же схватил с ковра из перьев мачете, которым так ловко владел в Америке, и метнул его в Сирано.Реакция Сирано была молниеносной, он отклонился от смертельного удара, но острый, изогнутый дугой мачете, с жужжанием вращаясь, все же скользнул по его лицу, начисто срезав на лбу, выше бровей выступающую часть носа. Кровь залила Сирано глаза. Он видел противника сквозь кровавую пелену.Однако она не помешала ему нанести разящий удар, положивший конец преступной жизни Диего Лопеса, по которому плакал топор андалузского палача и кандалы каторжника в Генуе, не говоря уже о проклятиях коренных жителей Америки за его гнусные деяния, которые губернатором Мексики Педро Гарсиа преступлениями не считались.В дверях показался Лебре.Сирано сорвал с груди убитого генерала салфетку и приложил ее к своему изуродованному лбу.— Надо остановить кровь! — закричал Кола. — У меня есть отличная мазь, этот бальзам приготовляла кухарка, которая, возможно, была испанской ведьмой. Помнишь, еще в детстве мазь останавливала кровь, когда мы разбивали носы?Лебре выхватил из кармана склянку с бальзамом и проворно сделал повязку Сирано, которая почти закрыла ему глаза.Все же он не захотел остаться в доме, когда снаружи доносился шум еще не кончившегося боя.Он выскочил наружу и вместе с гасконцами стал теснить расстроенные ряды испанцев.Потеряв командиров, не получая приказов, те все больше терялись, стали отходить и наконец обратились в бегство.Тем временем и другие французские части пришли на помощь гасконцам, расширяя прорыв.Французы захватили много пленных, обходясь с ними по-рыцарски, в особенности с поварами, которым отдавали должное за их поварское искусство, оставив их трудиться у захваченных кухонь.Лебре повел Сирано, держа его за руку, поскольку повязка сползла ему на глаза, в «генеральскую хижину».— Обед ждет нас, Сави, он может остынуть, — убеждал он. — Ты завоевал его в честном бою и обрел на него неоспоримое право! «Наше право, наша слава!» — пропел он.И оба приятеля, несмотря на рану Сирано, сели за стол. Голод оказался сильнее боли, а запах пряных блюд действовал, как ныне сказали бы, подобно обезболивающим средствам.Снаружи доносилась песня гасконцев:Стал отцом нам край-Гасконь!И сестрою ловкой — шпага, Ратным братом — верный конь, Гордой матерью — отвага!— Шпага, конь, Гасконь, отвага! — крикнул Лебре, поднимая налитый еще генералом Гарсиа бокал доброго испанского вина.Через разбитое вылетевшей наружу шпагой Лопеса окно было видно, как проезжали маркитантки в повозках с полукруглым верхом из цветных полос, везя во французский лагерь долгожданное продовольствие. Глава шестая. ШЛЯПА КОРОЛЯ Хитрость порой может заменить ум, но хитрость даже вместе с умом никогда не станет мудростью. По Сократу За день до появления Мазарини в Мовьере, едва Жозеф Ноде добрался до дворца кардинала Ришелье и был незамедлительно принят им, между ними произошел многозначительный разговор.Ришелье выслушал сообщение Ноде о том, как он выполнил поручение господина Ноаля и доставил во Францию синьора Кампанеллу и сопровождающего его тяжело раненного испанской пулей господина Сирано де Бержерака.Когда же речь зашла о том, что Кампанелла и раненый юноша путь по Папской области до устья Тибра проделали в гробах, крышки с которых сняли лишь в открытом море, кардинал Ришелье нахмурился, встал из-за стола, сбросив привычно примостившегося у него на коленях кота, и стал расхаживать по кабинету так, что полы его пурпурной мантии стали развеваться.— Весьма скверные новости привезли вы мне из Италии, господин Ноде, — сказал он, выслушав доклад. — В ваших книгах, которые мне привелось читать, все устраивалось много лучше, чем получилось у вас на деле.— Но, ваше высокопреосвященство, — забормотал смущенный Ноде, — оба беглеца благополучно прибыли во Францию, и синьор Кампанелла привез с собой письмо святейшего папы Урбана VIII, адресованное вам лично, которое обязан вам вручить он сам, как повелел папа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83