Кстати, у Юры отец был абхазцем, а мать казачкой. Это я говорю, чтобы сразу отогнать от этих страниц любителей чистой крови, которых сейчас черт его знает сколько развелось по всей стране.
Так вот. Ничего мистического я в его философских рассуждениях не замечал, хотя он любил употреблять это слово. Скорее всего он это прозвище получил не столько по причине непонят-ности того, что говорил, сколько по причине нежелания следовать тому, что говорил.
Они сидели, попивая коньяк и кофе. Говорил, конечно, Юра. Глядя на его худенькое, чуть большеносое лицо, кстати, он время от времени довольно комично задирал голову, как бы преодолевая тяжесть больших роговых очков, глядя на его сутуловатую фигуру, обтянутую старой, но заграничной майкой (блеклый след былой славы), глядя на всё это, тем более рядом с невысоким, но мощным Андреем Таркиловым, трудно было поверить, что именно он, Юра, и есть тот блестящий фехтовальщик, с юности мастер спорта, когда-то победно, пробивая дорогу рапирой, объездивший Европу. Как давно это было! Теперь он научный сотрудник института этнографии. Получает гроши, но как будто не унывает и, как всегда, увлекается книгами.
Его жена, судя по всему достаточно терпеливо ждавшая, когда блеск рапиры обратится в блеск монет, и вдруг заметившая, что он, забросив рапиру в чулан, стал еще более усердно высекать искры из книг, и правильно понявшая, что из этих искр и подавно никогда не возгорится блеск монет, внезапно ушла от него к другому.
Гневно подшлепывая упирающегося старшего мальчика и подхватив младшего, она, говорят, ушла к человеку, который первобытным, но надежным способом добился множественного блеска монет. Он добился этого, мерно, но со всевозрастающей скоростью, потирая одну монету о другую, что неизменно приводит к появлению третьей монеты, которая выскакивает из-под нижней монеты, как говорится звеня и подпрыгивая. Монеты создаются таким же способом, как и люди, потому-то люди так их любят. Впрочем, всё это почти цитата из Юриного рассказа.
Нам не известно, как воспринял Юра уход жены, но внешне, как спортсмен и философ, держался стоически. Хочется даже думать, что он вот так, приподняв голову, преодолевая тяжесть больших роговых очков, смотрел ей вслед, стараясь понять, какая мысль стоит за ее уходом, и удивляясь тому, что он эту мысль никак не может уловить. Возможно, именно тогда он впервые произнес: "Мистика!" - ибо человека, к которому ушла его жена, он никак не мог считать своим соперником.
Дело не только в том, что они были одноклассники. Дело в том, что этот человек, тогда еще мальчик, жил в одном дворе с его возлюбленной, у которой был очень строгий отец, старый абхазский князь. И Юре приходилось через одноклассника передавать ей свои любовные записки.
- Я никак не пойму, - говаривал Юра, когда уже все грома отгремели, почему он три года таскал мои записки, если имел столь далеко идущие планы?
Вопрос о том, читал ли его будущий соперник эти записки, никогда не подымался. Но если и читал, как он мог вычитать из них, что после второго ребенка ее можно уводить от Юры и уже как бы проверенным на Юриных детях, обезопасенным путем пустить еще двух своих детей, остается в самом деле мистикой.
Некоторые приятели Юры говорят, что всё дело в рапире. Если бы он не забросил ее в чулан, а продолжал пользоваться ею, хотя бы в качестве тренера, ничего бы не случилось. Коммерсант не посмел бы ее увести.
А тут она ему сказала. Скорее прислала записку: "Рапира в чулане", - и он всё понял. Возможно, рапира, закончив свой цикл, как закон, обратной силы не имеет. О бедный Гамлет!
Кстати, во внешнем облике Юры что-то есть от случайно выжившего Гамлета и одновре-менно от библиографа большой, солидной библиотеки. И это намекает нам на то, что истинное место Гамлета - это королевская библиотека, а не королевский трон.
Иногда со сдержанным раздражением Юра вспоминал о юных днях своего соперника. По словам Юры, сам он, будучи школьником, уже Ницше читал, когда этот, шлепая губами, добирался, если добрался вообще, до сказок братьев Гримм. О рапире и речи не может идти, говаривал Юра. О какой рапире можно говорить, если этот, будучи девятиклассным дылдой, однажды чуть не упал в обморок от укуса осы.
- Почему чуть, - раздражаясь на себя, поправлялся он, - упал бы, если б я его не придержал!
- О какой рапире можно говорить, - заводился Юра, - если, когда я уже выступал за сборную Абхазии, он ничего острее вилки в руках не держал!
Однако, даже если это так, многое успел он наколоть на свою вилку. Он в самом деле богатый человек и еще задолго до перестройки называл себя коммерсантом.
Рапира обратной силы не имеет, однако Юра обзавелся пистолетом и вызвал его на дуэль. Дуэль в Абхазии изредка практикуется как некая переходная, цивилизованная форма кровной мести.
Коммерсант оказался не так прост, как думалось со стороны. Принимая секунданта Юры в своем особняке, он сразу же согласился на дуэль, попросив месяц, чтобы закруглить свои дела и обеспечить детей от предыдущего брака на случай трагического исхода.
Он признался ему, что всегда любил девушку, которой носил записки от Юры. Но Юра еще школьником заморочил ей голову своей рапирой. Да и отец ее, старый абхазский князь, смотрел сквозь него, не замечая. А ведь он сразу же после школы занялся бизнесом и удачно переправил в Сибирь большую партию лаврового листа.
Нет, не замечал его грозный феодал! И наоборот, на Юру грозный феодал при всей своей строгости, хотя, конеч но, не подозревая о записках, поглядывал, смягчаясь сердцем, следил, как сыплет искрами его рапира, возможно видя в этом знак вассальной верности добрым старым кинжальным традициям.
Но вот годы прошли. Старый феодал умер и покоится в своей деревенской могиле. Блеск Юриной рапиры померк, тогда как блеск денег коммерсанта воссиял.
- Он из славы не смог сделать деньги, - сказал коммерсант, - а я из денег сделал славу.
И тут он выложил секунданту горькую обиду на Юру. Оказывается, слухи о том, что он когда-то упал в обморок от укуса осы, проникли в коммерческие круги. Оказывается, один делец пустил злую шутку против него. Оказывается, он сказал про него, что с ним опасно иметь дело. Стоит местному прокурору поднести ему на пинцете осу, даже дохлую, как он, видите ли, расколется и всех продаст.
Глупая, но вредная для коммерции шутка. Не может же он, солидный коммерсант, всем говорить, что в ответ на такую угрозу обалдевшего прокурора он мог бы выхватить этот пинцет и этим же пинцетом вырвать из ушей его жены бриллиантовые серьги, которые этот прокурор брал у него без всякого пинцета.
А кто пустил эти слухи? Юра. А что было на самом деле? Школьники впервые в жизни выехали на загородный пикник. И он впервые в жизни выпил. Тем более водки. И ему стало плохо. И тут его укусила оса. И ему стало совсем плохо. Вот и всё! А Юра говорит только про осу, а про то, что было перед этим, не говорит. Дуэль так дуэль! Только на той лужайке, где его укусила оса, и ни на какое другое место он не согласен. Но ему нужен один месяц свободной жизни.
- У меня недвижимость, - сказал он сокрушенно, как о роковой тяжести на сердце, - Юре хорошо. Отдал рапиру истопнику ковыряться в топке - и гуляй! А у меня недвижимость!
Юра согласился на знакомую лужайку, дал месяц коммерсанту подвигать своей недвижимостью, и, кажется, напрасно.
Через две недели к нему нагрянули чекисты. Надо сказать, что они и раньше приглядывались к нему. Они объявили, что он, по их сведеньям, незаконно хранит оружие и, если он его сам не отдаст, они вынуждены будут устроить обыск.
- Рапира в чулане, - ответил Юра спокойно, - можете взять.
- Пистолет, - поправил его старший по званию и вдруг расселся за столом, как бы в ожидании, а может быть и в самом деле ожидая примирительного угощения.
Следующий по званию ушел на кухню, то ли для того, чтобы присмотреться к запасам провизии и возможности мирного застолья, то ли для того, чтобы оттуда пройти в чулан, где пистолет мог храниться в дружеском соседстве с рапирой. Впрочем, одно не исключает другое.
Юра был спокоен за пистолет. Он лежал на цветастом абажуре, свисавшем с потолка в середине комнаты, где уютно расположился главный чекист. Юра был уверен, что никто из них не догадается тряхнуть абажур, чтобы пистолет шлепнулся на пол. Так оно и оказалось.
Но самый младший по званию, всего их было трое, подошел к книжной полке как бы в поисках той книги, в которую он мог вложить пистолет. Юра во время своих поездок за границу ухитрялся привозить запретные книги, которые он давал почитать надежным людям, и хранил их на чердаке.
Но случайность, о ужас! - один из его друзей, кстати будущий секундант, как раз накануне вечером вернул ему "Технологию власти" Авторханова, и Юра, обсуждая с ним технологию собственной дуэли, небрежно сунул ее на полку, с тем чтобы потом перенести в тайник, и забыл.
И она теперь не только не стояла на полке, а вывалилась оттуда и лежала у ног молодого чекиста, при этом, как назло, обложкой вверх.
Как только Юра, похолодев, это заметил, молодой чекист, словно почувствовав его взгляд, посмотрел себе под ноги и увидел любимый охотничий трофей своего учреждения.
И что он сделал? Слушайте внимательно. Как бы изучая книги на полке, он так передвинул-ся, чтобы прикрыть от старшего чекиста лежащую на полу книгу, а потом ногой тихо запихнул ее за край нижней полки.
Браво! Браво! Это было, и мы должны быть верны истории. Молодой чекист оказался настоящим патриотом нашего края. Не мог он своего знаменитого земляка не попытаться спасти. За "Технологию власти" в те годы в провинции давали до пяти лет. Возможно, года три Юре могли скостить за прославление Родины рапирой. Но и два года лагерей - никому не нужное удовольствие.
Только молодой чекист успел убрать свою филантропическую ногу, как в комнату ворвался тот чекист, что ходил на кухню и в чулан. Он был разъярен и держал в руке Юрину рапиру как некий миноискатель.
Навряд ли он был разъярен тем, что не обнаружил пистолет в чулане рядом с рапирой, как двух старых бойцов, вспоминающих боевые поединки. Скорее всего, его разъярил пустой холодильник Юры, потому что он с удручающей многозначительностью широко развел руками и произнес:
- Ничего.
При этом рука его, сжимавшая рукоять рапиры, так неосторожно откинулась, что кончик рапиры задел абажур и он качнулся. Юра поспешил отобрать у него рапиру и поставил ее в ближайший угол, как не лишний аргумент, может быть, и не только былых заслуг.
Услышав удручающе короткий доклад своего помощника, начальник явно помрачнел и принял за столом гораздо более официальную позу.
- Обыскать, перевернуть всё вверх дном! - приказал он.
Повальный обыск начался с книжных полок. По словам Юры, под видом пистолета они искали нелегальные книги, а под видом нелегальных книг искали доллары, которых он, кстати, никогда не привозил, превращая их в книги или шмотки для жены.
Юра был уверен, что они ищут доллары, потому что каждую книгу, которую они брали с полки, встряхивали над полом, при этом целомудренно каждый раз проводя эту процедуру в рамках кругозора начальника. Ясно, что такая процедура совершенно излишня, если они искали только пистолет, вложенный в книгу, и вполне оправданна, если они искали доллары, вложенные между страниц.
После того как половину книг его большой библиотеки перетряхнули, а долларовые бумаги так и не усеяли пол преступно красивым ковром, но при этом воздух комнаты наполнился задумчивой, а может быть, и гневной пороховой пылью старых книг, начальник яростно закашлялся. Багровея и превозмогая кашель, он зарычал:
- Ищите постранично!
По-видимому, он решил, что Юра подклеивает доллары к страницам своих книг. Вторая часть библиотеки была обыскана постранично. Сначала тяжеловесно листали, но потом быстро приспособились веером пропускать всю толщу страниц от обложки к обложке.
Одним словом, ни долларов, ни пистолета они не нашли, хотя пистолет в это время возлежал на цветастом абажуре, как какой-нибудь Хан-Гирей на подвешенном ложе вместе со своими девятью гуриями, учитывая, что пистолет был девятизарядный.
Кстати, по словам Юры, главный чекист почему-то время от времени поглядывал на абажур, довольно затейливый подарок феодала отца на свадьбу дочери. И эти взгляды Юру стали слегка тревожить, потому что он сам теперь зрением, обостренным опасностью, заметил, что абажур, оказывается, чуть-чуть скошен односторонней тяжестью пистолета.
Во время одного из взглядов начальника абажур вдруг медленно потянулся в его сторону, но не выдержал и тихо откачнулся. Юре стало не по себе. Он никак не мог понять, чем вызвано это легкое покачивание - телепатическими сигналами (оружия? чекиста?) или порывами бриза в приоткрытое окно?
Юра хотел было прикрыть окно, чтобы установить наконец, какая именно сила заставляет абажур задумчиво покачиваться, но потом понял, что это опасно. Начальник может почувство-вать причину его беспокойства. Юре запомнилось, что вот эти странные взгляды главного чекиста на таинственное покачивание абажура были самыми неприятными мгновениями обыска. Бедный Юра! Его тревога по поводу взглядов на абажур говорит о том, что он представитель следующего за мной поколения.
Начальнику, человеку солидного возраста, этот абажур скорее всего приглянулся. И он, всматриваясь в него, ностальгически вспоминал те идиллические времена чекизма, когда абажур можно было просто снять и унести, даже не сразу заметив возлежащего на нем Хан-Гирея.
Точно также и наоборот. Здесь в Москве во времена Брежнева я как бы подоспел к новому поколению чекистов, с совершенно незнакомой мне новой ментальностью.
После очередного подписания коллективного письма в защиту незаконно арестованных людей у кого-то лопнуло терпенье и я был вызван для разговора в мрачноватый номер солидной гостиницы. Разговор был долгий, неприятный.
Вы в тяжелое положение ставите своего издателя. Вот к нему приходит автор и говорит, мол, вы этого писателя, который подписывает антиправительственные письма, печатаете, а меня не печатаете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47