Оливе чуждо наслаждение мгновением, но ради чего тогда жить? Ради уверенности в следующем мгновении? Ведь следующее мгновение снова будет заполнено опасениями, анализом, мрачными мыслями!В качестве контраста с Эгмонтом Гете выводит Вильгельма Оранского как осторожного, вдумчивого аналитика, всегда взвешивающего в мыслях будущее. В драме содержится несколько замечаний по поводу натуры Вильгельма, друга Эгмонта, который так на него непохож. Вот, например, слова о нем Маргариты Пармской, правительницы Нидерландов (с. 230):
– Сказать откровенно, я боюсь принца Оранского и мне страшно за Эгмонта. Не о хороших делах думает принц Оранский, замыслы его вдаль простираются; он скрытен; как будто все принимает; никогда не возражает; и с глубочайшим почтением, с великой осторожностью делает, что ему угодно.
Вильгельм Оранский сам так высказывается о себе (с. 251):
– Эгмонт, уже много лет мне гнетет сердце создавшееся вокруг нас положение вещей. Я стою все время как бы над шахматной доской и ни одного хода противника не считаю маловажным. И как досужие люди с величайшей осторожностью доискиваются тайн природы, так я считаю первой заботой, обязанностью каждого князя – проникнуть в воззрения и намерения всех партий.
Особенно ярко это сказывается в диалоге, содержащем настойчивое предостережение Эгмонту: мы видим, как тщательно все обдумано принцем. Эгмонт же ставит Вильгельму в вину его чрезмерную склонность к глубокому анализу, ненужное копание в идеях. И все же жизнь показывает, что Эгмонт был неправ, так как опасения Вильгельма Оранского сбылись. Принц не мизантроп, он просто разумно осторожен.Позднее, когда мы будем рассматривать два характернейших образа Сервантеса, Дон Кихота и Санчо Пансу, первого – с его интровертированностью, второго – как типичную экстравертированную личность, мы убедимся, что ни Эгмонт, ни Вильгельм Оранский нисколько не похожи на них.Названные индивидуальные качества, опрометчивость и осторожность, находятся в тесной связи с опосредованными чувствами. Эти чувства также участвуют в формировании личности.Особо следует упомянуть о чувствительных, или впечатлительных, личностях. Такой личностью является юный Ганно из романа «Будденброки» Томаса Манна. Еще будучи маленьким ребенком, он видел страшные сны, от которых просыпался весь в холодном поту. Он сочиняет мелодии, сидя за роялем, и это доставляет ему куда больше радости, чем игры на площадке со сверстниками. В школе ему неприятно все бездуховное, в спорте Ганно видит грубое начало. Своих физически сильных соучеников, всегда готовых вступить в драку, Ганно систематически избегает. Отец пытается – не совсем удачно – приучить сына к столкновениям с суровыми сторонами жизни. Однажды он поручает Ганно прочитать на семейном празднике стихи, но не успел мальчик произнести при гостях заглавие, как отец резко перебивает (с. 363):
– Э-э, друг мой! Это ни на что не похоже! Руки ты зачем-то сложил на животе, навалился на рояль. Прежде всего – стой свободно! Говори свободно! Поди-ка встань там, между портьерами! Голову выше! Опусти руки! Далее отец вновь неоднократно перебивает его своими замечаниями и поучениями: ведь юноша должен стать твердым, настоящим мужчиной. Ганно же под конец весь охвачен страхом, и уже не в состоянии произнести ни слова.Чистую радость он способен испытывать только во время каникул, на берегу моря. Здесь он забывает о жестокостях жизни и может полностью отдаться общению с природой (с. 472):
Но всегда умнее вернуться к морю, сесть на конце мола, лицом к открытому горизонту, махать платком большим судам, скользящим мимо, и слушать, как маленькие волны лепечут что-то, плескаясь о подножье мола, и вся необъятная даль полнятся этим величавым и ласковым шумом, кротко нашептывая что-то маленькому Иоганну и заставляя его блаженно жмуриться.
Наряду с впечатлительностью Ганно, видимо, свойственна также интровертированность. Позднее мы подробнее опишем эту комбинацию компонентов личности, анализируя психологию героини романа Мопассана «Наше сердце» в ее эротическом развитии.Когда чувства не только быстро воспламеняются, но дают и глубокие реакции, то возникает эмотивность. Это качество в чистом виде встречается у акцентуированных личностей, поэтому детально о нем говорится ниже. Мы не имеем оснований констатировать у Ганно акцентуированную эмотивность. Если чувствительность и накладывает на его личность известный характерный отпечаток, то это говорит не столько об акцентуированности, сколько о патологии, связанной с физической слабостью и болезненностью Ганно.Замедленность эмоциональных реакций при нормальной глубине чувств свидетельствует не о тупости эмоций, а скорее о их грубоватости.В произведениях Лопе де Вега, Мольера и других писателей того же времени важную роль в развитии сюжета часто играют слуги. В отличие от своих хозяев они сплошь и рядом отличаются грубостью реакций, выдающей, как правило, их «низкое» происхождение. Хотя слуга часто и искренен в своих чувствах, но сами чувства его обладают той упрощенностью, о которой только что говорилось. В качестве примера можно привести Эрнандо из пьесы «Умная влюбленная» Лопе де Вега.В то время как хозяин Эрнандо молодой Люциндо весь охвачен пылкой любовью, причем любовь эта постоянно подогревается ревностью, сам Эрнандо смотрит на вещи весьма трезво. Его грубоватые реплики показывают, что он никак не одобряет избытка чувств своего господина. В самом начале комедии куртизанка Жерарда покидает Люциндо. Терзаемый ревностью, он охвачен «адским пламенем». По поводу этого состояния хозяина слуга отпускает замечание: «Что ж, значит надо раздобыть побольше воды…» Далее он философствует: «Неужели так уж некого и полюбить, кроме как шлюх?»Вскоре после этого следует взволнованный монолог Люциндо (с. 18):
У ревности свои заботы, Попал я в топкое болото, И зря лишь буду силы тратить, Коль засосет, так нет возврата.
Любить развратницу – беда: Чуть ей твои немилы ласки, Она любому строит глазки, Ей нужно вызвать ревность, да!
Пусть чувство – волей подавлю; Но ей со мной разрыва мало! Вчера лишь мне клялась «люблю», А нынче пляшет с кем попало.
Ее бесстыдство – вот что бесит, Поэтому я так невесел…
Этот поток эмоций прерывает реплика Эрнандо (с. 19):
Жерарда – хитрая лиса, – Ей в вас ревнивца зреть – потеха, А вы – влюбленный простачок, И вам, конечно, не до смеха.
Но поживите вы с мое, И плюнете на все бабье.
Люциндо продолжает сетовать, а Эрнандо – вставлять свои «репризы», вроде «До чего все это глупо!», «Мне бы ваши заботы…» и т. п. По отношению к возлюбленной Люциндо Зрнандо полон скепсиса, пренебрежительно называет ее «ведьмой» в с удовольствием описывает вымышленную сцену ее похорон, «со звоном колоколов, погребальной пеленой и факелами».На этот раз уже Люциндо прерывает своего слугу полными экспрессии вставками: «О, Жерарда, любовь моя!», или «Взгляни, как страстно жду тебя я!», или «О, сжалься, чудо красоты!..»В дальнейшем грубость Эрнандо все возрастает. Так, на возглас Люциндо «Никто не знает, как страдаю я!» следует спокойный ответ: «Что, уже начались потуги?» Любовную сцену, где Люциндо целует и обнимает любимую, он прерывает словами: «Не пора ли прекратить скучные излияния?» Любопытна сцена, в которой Эрнандо, по требованию своего хозяина разыгрывая влюбленного в некую особу, вдруг просит закусить (с. 117):
Ну, хватит, голод страшный вдругЖелудок мой нещадно гложет:Коль пылко я в любви клянусь, –Он пополненья тотчас просит!
Красотка, окажи мне честь,Дай хоть чего-нибудь поесть…
Очень часто действующие лица художественных произведений, обладающие упрощенными чувствами, всячески стремятся способствовать добру, чем подтверждается, что они отнюдь не лишены глубины эмоций. Горничная Дорина в «Тартюфе» Мольера служит тому превосходным примером. Грубыми, но меткими замечаниями ей удается вмешаться в ход событий. Великолепна сцена, в которой Дорина решила примирить поссорившихся Мариану и Валера (с. 608–609):
Дорина
(оставляя Мариану и догоняя Валера)
Опять? О, боже мой! Да бросьте, господа!Прошу обоих вас пожаловать сюда.
(берет Валера и Мариану за руки и приводит их назад)
Валер
(Дорине)
Ты что затеяла?
Мариана
(Дорине)
Какая польза в этом?
Дорина
Хочу вас помирить и вам помочь советом.
(Валеру)
В своем ли вы уме? Вдруг этакий задор!
Валер
Ведь ты же слышала, какой был разговор?
Дорина
(Мариане)
А вы с ума сошли? С чего надули губки?
Мариана
Ведь ты же видела сама его поступки?
Дорина
Все это глупости.
(Валеру)
Она весь пламень свойВам дарит одному, ручаюсь головой.
(Мариане)
Он любит вас одну и никого другогоНе хочет, кроме вас; я присягнуть готова.
Мариана
(Валеру)
Зачем же мне тогда такой давать совет?
Валер
(Мариане)
Зачем же спрашивать, коли сомнений нет?
Дорина
Вы сумасшедшие. Давайте руки!
Простые натуры охотно вмешиваются и там, где нужно в грубой форме выразить правду. Сильно впечатляет противопоставление ханжи и лицемера Тартюфа грубо откровенной Дорине в следующей сцене (с. 614):
Тартюф
(доставая из кармана платок)
Но только, Бога ради,Пожалуйста, сперва возьмите мой платок.
Дорина
Зачем?
Тартюф
Прикройте грудь, чтобы вас слушать мог.Нам возмущают дух подобные предметы,И мысли пагубным волнением согреты.
Дорина
Ужели вам соблазн так трудно поборотьИ столь чувствительно на вас влияет плоть?О вашей пылкости не мне иметь сужденье.Но я не так легко впадаю в вожделенье,И, даже если б вы разделись догола,Всей кожей, что на вас, прельститься б не могла.
Кухарка Мартина в «Ученых женщинах» Мольера – тот же тип, что и Дорина. Несмотря на кулинарные таланты Мартины, хозяйка выгоняет ее из дому, потому что кухарка недостаточно изысканно изъясняется по-французски. Кризаль, хозяин, полностью под башмаком у жены, поэтому он не протестует, хотя в глубине души и не согласен с женой. Позже он все же приглашает Мартину на старое место. В споре хозяина с женой Мартина его теперь поддерживает, пересыпая свою речь юмористическими замечаниями: «Да где это видано, чтобы курица закудахтала раньше, чем петух запоет..?»; «Мадам, верно, забыла изречение: да убоится жена мужа…»; «Когда супруга щеголяет в брюках, то это означает, что муж у нее шляпа…»; «Простите, но я так понимаю, что первый хозяин в доме – мужчина, т. е. муж…» и т. п.Мартина также борется за то, чтобы добро восторжествовало: она хочет оградить дочь хозяев, Генриетту, от брака с человеком, который заинтересован исключительно в ее приданом.Впрочем, у людей с упрощенными чувствами манеры часто мало приятны. Примером может служить Долль из драмы Шекспира «Генрих IV». Достаточно послушать, как она умеет ругаться (с. 164):
Долль
Прочь, дрянной карманный воришка! Шелудивый мошенник, прочь! Клянусь этим вином, я всажу нож в твою поганую глотку, если ты посмеешь со мной озорничать. Пошел прочь, ты пивная бутыль! Истасканный фехтовальщик! С каких это пор, сэр, вы набрались подобной прыти? Подумаешь, нацепил себе шнурки на плечи! Эка невидаль!
. . .
Долль
Капитан! Ах ты, окаянный проклятый обманщик, и тебе не стыдно, что тебя величают капитаном? Будь я на месте капитана, я бы тебя отдула за то, что ты берешь на себя чужое звание, не дослужившись до него. Ты-то капитан? Такая-то мразь? Да с какой это стати? За то, что ты рвешь оборки у бедных потаскушек в публичных домах? Это он-то капитан? Повесить его, мерзавца! Он питается прокисшим черносливом да черствыми пирогами. Капитан! Убей меня Бог! Эти негодяи скоро так же испоганят слово «капитан», как испоганили слово «обладать», которое раньше было отменным словечком, а потом стало непристойным. Настоящим капитанам следовало бы положить этому конец. Анализируя такое качество, как чувствительность, мы упоминали о возбудимости эмоций. Под возбудимостью эмоций мы понимаем не столько чувства, сколько горячий нрав, т. е. свойство, относящееся к сфере воли. Долль характерен холерический темперамент.Человека с холерическим темпераментом находим также в драме Шекспира «Генрих IV». Это Генри Перси, по прозванию Хотспер. Холерическая натура сказывается у Хотспера как в поединке с врагом, так и в словесном поединке. Когда король требует выдачи пленных, Перси отказывается подчиниться приказу, а под конец восклицает (с. 21):
Хотспер
Когда б, рыча, стал требовать их черт,Я не прислал бы их! Пойду к нему и выскажусь.Все ж облегчу я сердце,Хотя своей рискую головой.
От возбуждения Хотспер вообще не слышит, что ему говорят. Когда друзья хотят сообщить ему важную весть, он не дает произнести им ни слова, так что под конец они заявляют (с. 25):
Вустер
Прощай, племянник, мы поговорим,Когда ты будешь расположен слушать.
Нортемберленд
Ты что, осой ужален, сумасброд?Потоком слов по-женски разразился,Не внемлешь никому, лишь сам себе.
Однако Хотспер, несмотря на предостережения друзей, не в силах сдержаться (с. 25):
Хотспер
Мне кажется, меня бичами хлещут,Бьют розгами, иль жжет меня крапива,Кусают муравьи, лишь речь зайдетО хитреце проклятом Болингброке.
Реакцию, охватившую Хотспера, отнюдь нельзя квалифицировать как чрезмерную эмоциональную взволнованность, перед нами скорее сильнейший волевой протест, полный воинственного напряжения,Хотспер безрассудно рвется в бой, в котором его ждет гибель, а когда любимая жена пытается удержать его, он ее грубо отталкивает: в мыслях у него только борьба (с. 39–40):
Хотспер
Прочь, баловница, прочь!Любовь? Она сейчас совсем некстати,Не до тебя мне, Кет; теперь не времяНи играм в куклы, ни турнирам губ.Голов пробитых, сломанных носовДавай побольше! Вот что любо нам! –Скорее мне коня! – Что скажешь, Кет?Чего еще ты хочешь от меня?
И Хотспер стремительно мчится в бой, в котором гибнет.
При анализе образа Хотспера мы должны учесть поэтическое преувеличение. Если его отбросить, то объяснения надо искать в комбинированной структуре личности Хотспера, т.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80