Отчаянная храбрость Ньюпорта завораживала и пугала. Поразит ли его стрела, вылетев из кустов? Или дикари повернутся и убегут?Проклятье, как мне хочется быть там, на берегу, кипел от злости Смит. Приятно видеть смелость Ньюпорта, но на его месте следует быть ему.Тишина повисла в воздухе. Низкорослые деревья зашелестели, и из них вышел дикарь. Высокий, гордый, он стоял на фоне зеленого леса. Он сделал два шага вперед, наклонился и осторожно положил перед собой на землю свой лук.Показались остальные дикари, и скоро все пятеро стояли на берегу. Они не спеша ступали по песку, пока не подошли к англичанам совсем близко.Для Джона Смита было пыткой оказаться лишь простым зрителем, а не участником этой сцены. Хотя он не мог слышать слов Ньюпорта, он различал жесты капитана и догадался, что они означали. Движения дикарей были непривычны, но по мере того как он наблюдал, они стали приобретать для него смысл. Они не собираются брать в плен, думал он, или запугивать пришельцев.Ньюпорт продолжал жестами говорить о своей дружбе, словно не понимал ответа дикарей. Он в самом деле был не в состоянии разобраться в их движениях? Или нарочно прикидывается туповатым? От нетерпения сердце билось у Смита в горле. Он много раз вступал в переговоры с людьми, чьи наречия были непонятны другим. И у него всегда получалось лучше, чем у всех остальных.В конце концов Ньюпорт, похоже, понял. Он повернулся и переговорил с Перси и остальными. Они, казалось, о чем-то поспорили. Затем два человека остались охранять шлюп, а остальные с оружием на плечах двинулись за дикарями по тропинке, ведущей в лес.Они скрылись из виду за несколько секунд. Часовые у шлюпа устроились у мачты, держа мушкеты не по уставу, как если бы приготовились к долгому ожиданию. Джон Смит оставил свой наблюдательный пункт у поручней «Годспида» и помолился о ниспослании ему терпения. Глава 4 Дорога в Кекоутан, май 1607 года Покахонтас поджидала отца на тропинке, по которой ходил только он один. Она была твердо уверена, что он будет в хорошем настроении после утренних обрядов. Богиня реки Ахонэ не просила ежедневных пожертвований табака, но требовала каждодневных купаний в ее реках и океане. Все подданные королевства были обязаны исполнять обряд, причиной отступления служила только болезнь. Чистое тело было так же важно, как чистый дух.Летом, когда вода в реке была теплой и нежно ласкала кожу, а мелкий песок манил к себе, Покахонтас иногда по два часа ждала, пока отец совершит омовение. В зависимости от настроения великий вождь брал с собой одну или даже нескольких своих жен.Покахонтас прислонилась к росшему у тропы буковому дереву. Она никогда не посмела бы отыскивать его бухточку, так же как ее братья и жители деревни. Смерть грозила тому, кто незваным оказывался в принадлежавшей Паухэтану части реки.Солнце стояло высоко. Она лениво наблюдала, как клюет на дорожке семена иволга. Прилетела ее товарка — всплеск цвета на фоне деревьев. Покахонтас смотрела, как выступают они в дружеском танце — одна перед другой. Они были такими яркими по контрасту с бледными людьми, занимавшими ее воображение. Окажутся ли они такими же бледными, как бог зла Океус, стоящий в капище? У чужеземцев, наверное, есть свои боги. То, что слышал Номех, не сделало их более привлекательными. Он сказал, что они странно одеты и пахнет от них, как от хорьков, но сам он их не видел. «А я должна, — с решимостью подумала Покахонтас, — должна их увидеть».— Белоснежное Перышко!Это позвал ее брат Секотин, один из охранявших отца этим утром.Покахонтас вздрогнула и выпрямилась. Секотин игриво подтолкнул ее своим луком. Он всегда задирал ее без всяких на то причин. Она никогда не знала, до какой степени может на него положиться. Но что-то было в его глазах, какое-то непередаваемое выражение, из-за которого она сомневалась в его преданности. Но когда-нибудь она устроит ему взбучку за то, что он постоянно изводит ее.— Он идет?Секотин не успел ответить, потому что в ту же секунду из-за поворота появился Паухэтан. Рядом с ним была его последняя жена, его рука покоилась на ее плече. Еще одна из жен шла следом, собирая цветы по краю тропинки, а за ней шла личная стража Паухэтана.— Покахонтас, ты ждала меня?Великий вождь приветственным жестом протянул к дочери руку.Покахонтас тут же заметила, что суровые черты его лица разгладились. Да, она выбрала верный момент, чтобы изложить свою просьбу. Волна любви к отцу охватила ее, и она улыбнулась.— Да, отец, я хочу расспросить тебя о тассентассах.Движением руки он заставил ее умолкнуть. Повернулся к женам, с улыбкой отсылая их прочь, затем приказал страже отойти за пределы слышимости. Он сел в тень, жестом пригласил ее присоединиться к нему, потом сказал:— Ну так что, Озорница?Покахонтас ответила довольной улыбкой. Отец всегда называл ее так. Он сам дал ей это прозвище, и оно было для него чем-то особенным, гораздо более сокровенным, чем Матоака — Белоснежное Перышко, — ее тайное имя. Ему нравилось, когда она храбрилась. А она знала, что может без опаски попросить его о чем-то и почти всегда получить разрешение.— Отец, я хотела бы увидеть грязных людей.— Увидеть их, Покахонтас? Но они на расстоянии дня пути от нас.— Значит я должна пойти туда, где они. Я хочу знать, какие они.Паухэтан нахмурился:— Любопытство опасно, дочь. Многие из наших людей пошли, чтобы увидеть тассентассов, когда они впервые пришли на нашу землю. Некоторые не вернулись или вернулись только для того, чтобы заболеть и умереть. У бледных людей могущественное колдовство.— Они уже приходили в наши земли. Ты так сказал во время праздника весны.— Мы не часто говорим об этом, Покахонтас, но за прошедшие годы я видел их много раз. Последний раз, когда они потревожили наши берега, ты была слишком мала. Тебя тогда интересовали только твои игрушки и развлечения. В любом случае, все это не должно касаться женщин и детей.— Но я больше не ребенок, и теперь они меня интересуют. Они, должно быть, приплыли из диковинной страны, раз они другого цвета.— Ты слишком любопытна, Покахонтас.— На весеннем празднике ты, отец, сказал, что собираешься изгнать их, но если они все время возвращаются, может, будет лучше разрешить им остаться. Мы можем принять их в свое племя, как делаем с другими покоренными людьми. Похоже, что, несмотря на все их колдовство, от них может быть прок.Паухэтан добродушно фыркнул:— Мы уже пробовали, но ничего не получилось.Внезапно Покахонтас ощутила неуверенность. Она никогда не думала, что кто-то может быть могущественнее Паухэтана и сильнее его армии. Тассентассы, возможно, опаснее, чем она предполагает. Нужно сменить тактику, чтобы отец принял ее план.— Это не любопытство, отец. Я хочу помочь тебе, я хочу помочь прогнать их до того, как наступит лето и придет время...— Жертвоприношений, — сумрачно закончил за нее Паухэтан. — Мы все этого хотим. Но что мы можем сделать, моя Маленькая Озорница? Ты еще даже не женщина. Это дело мужчин. Ужасно, когда приходится приносить жертвы. Никто из нас не хочет, чтобы это случилось. Но минуют четыре луны, прежде чем соберутся жрецы. Мы должны думать и наблюдать, прежде чем напасть на грязных людей.— Тогда позволь мне следить за ними для тебя. Мои глаза остры, и слух тоже. И то, что я пока девочка, может, даже лучше. Я пройду там, где не пройдут мужчины. Бледные люди при мне скажут что-то, о чем никогда не заговорят в присутствии воинов. Я смогу уговорить их.— Ты не сможешь понять их странные звуки, — заметил Паухэтан. — Да, это правда, Озорница, все знают о твоем остром уме, но ты пойдешь к грязным только вместе с людьми Починса.Он задумчиво хмурился.— С людьми Починса?Починс был ее братом и старшим из сыновей Паухэтана.Паухэтан бросил на нее быстрый взгляд.— Починс самостоятельный правитель. Тассентассы приплыли из-за моря и высадились на земле Вовинчо, но люди Вовинчо загнали их назад на их большие каноэ. Вчера вечером гонцы принесли весть, что они продвигаются к землям Починса.— Тогда разреши мне отправиться в Кекоутан, отец, — с надеждой взлетел голос Покахонтас. — Я могу навестить Починса и его людей. Я знаю дорогу в Кекоутан, я легко найду ее.— Я думал послать Секотина, — ответил ее отец, — и Памоуика.— Мы можем пойти все трое. Они возьмут меня, если ты скажешь им.— Слишком много — просить их отправиться в такое путешествие с младшей сестрой. И монаканы могут все еще быть поблизости. — Паухэтан остановился и задумчиво посмотрел на дочь. После долгого молчания он продолжил. — Ты мое любимое дитя, Покахонтас, и я не делаю из этого тайны. Ты скоро станешь женщиной, и в отношении тебя у меня большие планы. Может быть, в этом походе ты многому научишься. Я поговорю с Памоуиком. Ты пойдешь. Но помни, эти чужеземцы отвратительны. Я презираю их, и ты тоже должна. Ты идешь не нападать на них, а наблюдать и слушать, чтобы обо всем рассказать мне. Никогда, никогда не теряй бдительности. Думай о них как о своих врагах. Помни, что ты станешь вождем племени, и все время веди себя как подобает.— Отец, я никогда этого не забываю. Я постараюсь для тебя. Ведь я твоя дочь!Довольный, Паухэтан широко улыбнулся.Разными тропками Покахонтас проскользнула к дому, где спал ее отец. Любимые жены Паухэтана и несколько неженатых и незамужних детей, которых он держал при себе, тоже спали здесь. Это было длинное строение — в рост десяти человек от края до края. Она пробралась через помещение мальчиков туда, где спали девочки — в центр дома. Часть дома была отведена женам, а еще дальше — помещение с отдельным входом — отцу.Добравшись до места, где спали четыре девочки, Покахонтас направилась прямо к своей постели — груде ее любимых беличьих шкурок, на которую было брошено покрывало из меха серой куницы. Она любила ощущение мягкого тепла на своей коже. У стены стояла большая корзина, в которой лежали ее наряды. У нее было много одежды: все младшие вожди королевства Пяти Рек слали ей подарки. Тут были юбки и мокасины из мягкой кожи, накидки, украшенные перьями и кистями и обязательно белыми перьями, соответствовавшими ее рангу. Здесь лежали нити жемчуга и медные украшения, подаренные ей в надежде доставить удовольствие ее отцу. Покахонтас встала на колени на возвышение рядом с корзиной и принялась отбирать вещи, которые понадобятся ей для путешествия. Ничего громоздкого, потому что путь будет непростым и идти надо налегке. Тем более, что в доме отца в Кекоутане есть множество разной одежды. Ей нужна только толстая юбка из прочной кожи, кожаная накидка, чтобы защититься от вечерней прохлады, а на ноги — простые коричневые мокасины. Эта одежда не выдаст ее положения. И больше ничего.Выбрав вещи, она присела на постель и задумалась, почему отец намеревался послать только Памоуика и Секотина. При обычных обстоятельствах вести переговоры с Починсом и тассентассами пошел бы отряд воинов. Но время для вопросов было неподходящее. Она была счастлива, что ее вообще взяли. Памоуик и Секотин были не только ее братьями, но и хорошими товарищами. По крайней мере, Памоуик. Тут она упрекнула себя: Секотин всегда был добрым с ней.Покахонтас вспомнила о беседе накануне вечером. Братья рассказали ей, как ужасно пахнут тассентассы. А в реку заходят, не снимая одежды! Не скребут себя раковинами и не вытираются после купания. Очень странные существа! Они прибыли на огромных каноэ, которые плавают при помощи ветра, и у них есть оружие, которое грохочет громче бури. Как же они устраивают засады? Покахонтас чувствовала себя зачарованной.Покахонтас поднялась на рассвете. Она была настолько взволнована мыслью о предстоящем путешествии, что почти не сомкнула глаз. Молча, двигаясь грациозно, словно молодая олениха, она скользнула за перегородку к мальчикам, прошла мимо спящих братьев и вышла наружу, в блеклый рассвет.Первым делом она пошла за дом, где на расчищенном участке земли рядами стояли маленькие плетеные клетки. В ее маленькой клетке сидела коричневато-зеленая жаба. Последнее, что она сделала накануне, — нашла подходящую жертву. Покахонтас открыла клетку и достала жабу.Идя по тропинке к реке и сжимая в руке немую жабу, она думала о том, как глупо поступают тассентассы, не воздавая должное Ахонэ. А это очень опасно — никогда не приносить ей жертв. И как ужасно, что они никогда не доставляют себе удовольствия свободно поплавать в воде.Вскоре она вышла на берег, мимо которого река плавно несла свои глубокие воды к большому заливу Чесапик, к тому месту, где тассентассы высадились на сушу. Она спустилась к воде, отбросила острые тростинки и встала на колени на мягкий песок.— Ахонэ, — прошептала она, — я приношу тебе эту жертву, чтобы для меня и моих братьев путешествие было безопасным.Она содрогнулась, принося жертву, потому что не любила жаб. Может быть, Ахонэ даже с большей благожелательностью примет жертву, видя как она преодолела отвращение. Затем она скинула с себя юбку, окунулась в воду и как следует вымылась. Потом вытерлась индюшачьими перьями.Ей пришлось поторапливаться: нужно было принести еще одну жертву — богу зла Океусу. Океус пугал ее, ему в жертву был принесен один из ее братьев, и мысль о новых детских жертвах висела над ней, как грозовое облако. Но совершить обряд было необходимо, иначе в путешествии им выпадут неприятности. Она задержалась, чтобы взять из клетки трех белок, и присоединилась к братьям. Все трое в молчании быстро пошли к капищу Океуса.Понадобилось время, чтобы найти жреца, а когда они наконец вошли в капище, там было темно и воздух стоял затхлый. Стены никогда не отодвигались, чтобы впустить солнечный свет, и единственным источником освещения был огонь, зажженный жрецом. Покахонтас встала на колени на земляной пол, братья тоже опустились на колени по обе стороны от нее и шепотом прочли молитву: «Смилуйся над нами, Океус. Пошли нам хорошее путешествие и приведи его к счастливому завершению. Мы приносим тебе белок, Океус, но если ты позволишь нам благополучно добраться до Кекоутана и грязных захватчиков, мы найдем для тебя большую речную жемчужину, больше тех, что висят сейчас у тебя на шее».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46