Глядя на них, невозможно было догадаться, какие терзания им предстоят.
ХОЧУ К МАМЕ!
КАК Я БУДУ ЗДЕСЬ ОДНА, БЕЗ МОЕГО РЕБЕНКА?
Ройс смахнула слезы. В ней мощно забурлили материнские инстинкты. О, как она любила Митча! Как ей хотелось обнимать его, дарить ему любовь, которой он был лишен столько лет!
– Ты готова слушать разговор с монахиней? – спросил ее Уолли.
Она задавала себе вопрос, догадывается ли дядя о чувствах, которые она испытывает к Митчу. Впрочем, это не имело никакого значения. Уолли придется смириться с тем, что она любит Митча.
– Готова.
Сестра Мария Агнес говорила голосом культурной женщины.
«Конечно, я помню Митча. Я преподавала в академии Святого Игнатия как раз в тот год, когда его прислали к нам по предписанию судьи. Тогда главной у нас была сестра Элизабет. Она сказала нам, что дело предстоит иметь с неуравновешенным ребенком, которого придется направлять на путь истинный.
Но на самом деле перед нами предстал очаровательный мальчуган, который молил об одном – позволить ему видеться с матерью. Видит Бог, сестре Элизабет надлежало проявить к нему сострадание, но чувство долга – так она это объясняла – заставляло ее следить за тем, чтобы мальчик не совершал ошибок. Она записала его под новым именем, чтобы на нем не стояла печать «сына свихнутой мамаши». Она назвала его именем перекрестка, на котором стояла школа. По ее словам, так он навсегда запомнит, чему его там научили. Лично я считала это садизмом. Она вообще проявляла по отношению к этому ребенку жестокость. В его комнате должно было быть чище, чем в остальных, молиться он должен был дольше, чем остальные. Стоило ему раз ослушаться, как его на неделю сажали на томатный суп. Можете мне поверить, она умела найти повод для наказания».
Сколько же невзгод может выпасть на долю одного ребенка! Ройс опять была близка к слезам.
«Я уверена, что сестра Элизабет ненавидела всех мужчин без разбору. К несчастью, ребенок был в ее полном распоряжении, на ее полномочия никто не мог покуситься. Сначала это был веселый ребенок, потом он превратился в угрюмого, ершистого подростка. Впрочем, я не знала с ним хлопот. Он любил заниматься английским, и я уделяла ему как можно больше внимания. Конечно, этого было недостаточно. Он неоднократно признавался мне, что очень скучает по матери. Он находился у нас шесть лет. За это время он сильно вытянулся, но сестра Элизабет не соглашалась поселить его вместе с воспитанниками его возраста. Сперва он здорово отставал по части успеваемости, но потом нагнал, и ему нечего было делать в младшей группе. Неудивительно, что у него не было друзей».
Расти без друзей! У Ройс всегда были близкие подруги – Талиа и Вал, а также уйма приятельниц. Естественно, что Митч привык к одиночеству. Он всю юность провел один, тогда как»она наслаждалась обществом друзей и семьи.
«В конце концов Митч сам потребовал, чтобы его поместили со сверстниками, но сестра в который раз ответила отказом. На следующее утро Митч сбежал. Мы подали заявление о розыске, но его так и не нашли. Два года спустя мне позвонили с вербовочного пункта. Не сомневаюсь, что Господь понял и простил мою ложь. Я знала, что Митчу еще нет восемнадцати, но подтвердила сведения из свидетельства о рождении. Не знаю, где он провел эти два года, как жил, но я подумала, что во флоте ему будет лучше. Меня до сих пор преследуют воспоминания о несчастном мальчугане, оплакивающем свою собаку и ночь за ночью зовущем мать».
Ройс не ожидала подобного рассказа. Возможно, судья верно решил, что мальчику не место в психиатрической лечебнице, но, с другой стороны, он прожил все восемь лет своей юной жизни с матерью. Как ни ужасны были события, в результате которых он появился на свет, между матерью и сыном появилась тесная связь. Лолли хватило рассудка, чтобы понять, что у нее отбирают сына.
Раньше они были вместе, потом их разлучили. Ройс представила себе, как они мучились в одиночестве по ночам, как заливались слезами. Они оплакивали друг друга, свое прошлое и загубленное будущее.
Почему Митчу пришлось столкнуться с такой бессердечной монахиней? Еще чудо, что он вопреки всему выжил, стал такой сильной личностью. Однако психические травмы остались – они были надежно укрыты, но давали о себе знать.
Он потянулся к Марии, ожидая от нее любви, но и она предала его, избрав Брента. Ройс все больше понимала, какое значение имеет ее верность Митчу. Слишком часто, да еще в решающие моменты жизни, ему приходилось убеждаться в человеческой ненадежности.
– Ройс, – прервал ее размышления Уолли, – ответь, готова ли ты выслушать окончание всей этой истории.
Она обреченно кивнула. Уолли снова поставил в магнитофон первую кассету.
«Я глазам своим не поверила, когда воскресным днем спустя шесть лет Бобби снова появился в Фэр-Акрз – высокий, без веснушек. Но стоило ему назвать мое имя, как я его узнала. Он сказал, что ему позволили приехать из монастыря на автобусе, чтобы навестить мать. Я сразу сообразила, что это ложь. Одежда его выглядела так, словно он ночевал в стогу. Но я подумала, что не будет большого вреда, если они увидятся. Когда Бобби отослали, Лолли страшно горевала. Встреча с сыном залечит ее душевные раны».
Смельчак Митч! Он пересек половину штата, не имея, наверное, ни гроша в кармане, чтобы увидеть мать! Черствая сестра Элизабет ни за что не выделила бы ему карманных денег.
«Я повела его за корпус, в огород, где работала его мать. Я знала, что их лучше оставить одних. Я увидела из дверей, как он подошел к ней со спины и позвал: „Мама, это я. Я вернулся домой“.
Домой? Ройс представила себе особняк в викторианском стиле, в котором она провела всю жизнь. Вот что такое дом! Митчу же было суждено всю жизнь считать родиной дурдом.
«У Лолли было такое выражение лица, что я поневоле прослезилась. С того дня, как у нее отняли Бобби, она так не улыбалась. Она медленно выпрямилась, зажав в руке садовую лопатку, но видно было, что она боится оборачиваться, считая, что этот голос ей почудился. Бобби дотронулся до ее плеча. „Мам, я тебя люблю. Я вернулся“.
Лолли обернулась. Боже правый, можно было подумать, что перед ней сам дьявол во плоти. «Только не ты! – взвизгнула она. – Я убью тебя! Клянусь, убью!» Прежде чем я успела вмешаться, она накинулась на него, замахнувшись лопаткой с острыми зубьями. Если бы он не протянул руки, чтобы ее обнять, она бы выбила ему глаз.
«Беги, Бобби! – крикнула я. – Оставь ее!»
Он отскочил. У него было окровавленное лицо, из глаз катились слезы. Не знаю, как выдержало эту сцену мое сердце! А Лолли все надрывалась: «Ненавижу! Еще раз до меня дотронешься – удавлю!»
28
– Боже всемогущий! – вскричала Ройс. – Лолли не узнала Митча! Она приняла его за человека, который зверски изнасиловал ее, – отца Митча, они, наверное, очень похожи.
– Именно. – Уолли выключил магнитофон. – Эмма пыталась втолковать это Лолли, но та была так безутешна, что ее пришлось накачать успокоительными. Эмма дала Митчу двадцать долларов и заставила уехать, не дожидаясь, пока Лолли станет еще хуже.
Каково это – жить с сознанием того, что твоя собственная мать пыталась тебя убить? Хуже того – знать, какой подлец твой отец. Неподъемная ноша для ребенка!
После того как на него набросилась родная мать, Митч остался один в целом свете. Ройс устыдилась своего малодушия в тюрьме. Она ни за что не оставит Митча. У него никогда не было близкого человека. Ройс убеждала себя, что теперь все переменится. Она покажет ему, как сильно его любит, как спокойно он может на нее положиться.
– Неизвестно, как он провел следующие два года, – сказал Уолли. – Наверное, жил на улице, пока не сумел состряпать свидетельство о рождении и поступить во флот.
– Таким юным, в шестнадцать с чем-то лет!
– Для своего возраста он был рослым парнем, к тому же по смекалке наверняка вдвое превосходил своих одногодков.
– Теперь понятно, почему он так суров и независим. – Ей отчаянно хотелось защитить Митча. – Я не хочу, чтобы кто-либо узнал об этих пленках. Наверное, Митч переводит деньги через Каймановы острова для того, чтобы никто не беспокоил его мать.
– Я тоже так думаю. Митч перевел Лолли, как только закончил образование и собрал денег. Он тогда работал в прокуратуре и горел честолюбием. Он понимал, что видный юрист – приманка для журналистов. Какой-нибудь репортер обязательно докопался бы до его матери.
– Это как раз такой сенсационный сюжет, по которым сходят с ума таблоиды. – Ройс вздохнула. – Как же его не любить? Он способен на что угодно, лишь бы защитить мать, пускай та способна его убить. – Она покачала головой, негодуя на себя. – Что такого я нашла в Бренте Фаренхолте? Да, он тоже любит мать, но разве это сопряжено для него с трудностями? Живи и пользуйся любовью ближнего. Вернее, обожанием.
– Могу представить, что ты испытываешь. – Уолли потянулся через стол и сжал обе ее руки. – Мне тоже жаль Митча, но я все равно не хочу, чтобы ты имела с ним дело.
– Ты сказал то же самое по телефону. Но почему? Я знаю, ты вспоминаешь отца, но разве ты не понимаешь, что объяснение его неуемного честолюбия – эти нечеловеческие испытания? Ведь успех часто выступает как замена любви. – Она заглянула в дядины глаза, так похожие на ее собственные. – Возможно, отец в любом случае наложил бы на себя руки. После смерти матери он был страшно подавлен. В записке, которую он мне оставил, говорилось, что без матери он не способен вынести ни суд, ни жизнь вообще.
– Я давным-давно простил Митча, но все равно не хочу вашей связи. Помнишь, что случилось в детстве с Шоном?
Только не Шон, мелькнуло в голове у Ройс. Выходит, Уолли так и не избавился от этого наваждения. В детстве Шон стал жертвой изнасилования. Она пыталась войти в его положение, но, положа руку на сердце, считала его эгоистичным и ограниченным.
– Люди, получившие в детстве психическую травму и не знавшие любви, неспособны поддерживать стабильные отношения. Они хотят этого, но не знают, как это делается. Помяни мое слово, Митчелл Дюран причинит тебе только боль.
Ройс понимала, что под этим прогнозом подписались бы многие психиатры, но стояла на своем. Митч пережил эмоциональное потрясение, но это еще не означает, что он неспособен любить.
– Я его не предам. Ни теперь, ни потом. Я люблю его.
– Ты – вылитая мать. – Уолли вздохнул. – Любящая, но упрямая. Не думал, что ты сможешь простить Митча. Даже прочитав в газете про твое алиби, я испытал сильное удивление.
– Наверное, я действительно пошла в мать. Папа – тот не страдал упрямством. Он был готов всех понять и простить. Если бы он остался в живых, то и Митча простил бы.
Уолли немного поколебался, а потом молвил:
– Нет, не простил бы. Потому что прощать было нечего. Митч был прав. За рулем машины сидел не друг твоего отца.
Ройс поежилась. Час от часу не легче! Она обеими руками вцепилась в табурет.
– Ты хочешь сказать, что отец сам…
– Не это. В ту ночь за рулем сидел я. Я слишком много выпил. Учитывая обязательное назначение наказания за повторные правонарушения, я бы угодил за решетку. Твой отец сам настоял на том, чтобы принять вину на себя. Мы надеялись выкрутиться. Брюса выбросило из машины, которую объяло пламя, уничтожившее улики. Получилось по-нашему. Полиции почти не за что было зацепиться, но Дюрану хватило даже мелочей.
Ройс не могла оторвать руки от табурета. Она совершенно обессилела. Почему Уолли до сих пор скрывал от нее правду?
– Я бы никогда не позволил, чтобы Терри засудили вместо меня, – продолжал Уолли с затуманенным взором. – Для меня твой отец был не просто родным братом, а еще и другом. После объявления обвинения мы решили, что на следующий день я явлюсь в полицию – вместе с Терри. Но он предпочел застрелиться. Я бы все равно признался, но Терри оставил мне записку, в которой умолял не являться с повинной – ради тебя. Он не хотел, чтобы ты осталась одна в целом свете.
Ройс подумала, что это было вполне в духе отца. Он всегда делал все, чтобы защитить тех, кого любил, особенно Уолли. Он выступал его ангелом-хранителем, зная, как жесток к Уолли этот мир.
Для гомосексуалиста тюрьма была бы хуже ада. Несомненно, отец поступил так с мыслью и о ней. Без Уолли она осталась бы одна-одинешенька. До ее итальянской родни было слишком далеко.
– С той ночи я не брал в рот ни капли спиртного, – признался Уолли. – Я дал себе слово, что буду заботиться о тебе не хуже отца. Вот почему мне так хотелось узнать всю правду о Митче, вот почему я так боюсь, что он причинит тебе боль.
Он прерывисто вздохнул.
– Я всего лишь сделал то, что было завещано твоим отцом. Я бы ничего тебе не сказал, но твоя любовь к Митчу видна невооруженным глазом. Он был высокомерен и тщеславен, но правильно обо всем догадался. Прости меня за то, что я столько времени молчал.
Прежде Ройс стала бы горько корить Уолли и Митча за смерть отца, но теперь она изменилась. Слишком много всего произошло, слишком многие люди испытывали страдания, чтобы усугублять их своими упреками. Она обняла дядю.
– Конечно, прощаю! Ты знаешь, как я тебя люблю. Я понимаю, что тобой руководило. Наша семья всегда знала, как важна любовь. Прошу тебя, помоги мне доказать Митчу, что значит иметь любящую семью.
– Дженни! – негромко позвал Митч, и собака заколотила хвостом по стенкам бокса. Митч и Ройс пришли в отделение для выздоравливающих собак ветеринарной клиники. Ройс сжала Митчу руку. – Я знал, что ты поправишься.
– Скоро мы сможем забрать ее домой? – спросила Ройс, протягивая руку, чтобы погладить собаку, которая тут же благодарно лизнула ей ладонь. Атмосфера в клинике была холодная, стерильная. Ретриверу будет гораздо лучше дома, с заботливой Ройс.
– Ветеринар сказал, что уже через несколько дней. – Митч во все глаза смотрел на Ройс, ласкающую Дженни. «Мы», «забрать домой»? Существовали ли вообще такие волшебные слова? В кои-то веки ему повезло: Дженни и Ройс оставались с ним.
Теперь надо было взять последнее препятствие. Пока преступник не будет изобличен, Ройс находилась в опасности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54