Швейцар сообщил ей, что мистера Фэйна в клубе нет, и дома он тоже не живет. Он предложил мадам послать письмо, которое мистер Фэйн обязательно заберет, когда в следующий раз зайдет в клуб.
В тот же вечер Стелла написала послание, полное любви, сообщая Максу радостную новость.
Стелла – в конце концов, она была дочерью своего отца – впервые в жизни почувствовала, что делает именно то, чего ей хочется. Тот факт, что это неприлично и так не поступают, ее мало волновал. Она достигла в жизни того, чего хотела, – она уехала из дома, поняла, кто она такая на самом деле и чем ей хочется заниматься. Теперь Стелла не сомневалась, что она единственная любовь Макса, и она хотела подарить своему обожаемому возлюбленному ребенка, которого отказывалась выносить его жена.
* * *
Постепенно жизнь снова стала нормальной. Открылись кинотеатры и театры. И все-таки, несмотря на отсутствие нацистов, жизнь стала куда более опасной и трудной для британцев. Мими много времени проводила в очередях за продуктами, потому что у Тоби, все еще управлявшего театрами, на это не было времени, а артрит Дэйзи немедленно заявлял о себе, стоило ей простоять лишних пять минут. У Мими камень с души свалился, когда к ним переехала Джесси. Кулинарные способности Дэйзи сводились к открыванию консервов и завариванию чая. Овсянка у нее всегда подгорала. Сама Мими умела еще меньше. Тоби сурово запретил пользоваться черным рынком. Не говоря уже о моральных соображениях, наказание было просто драконовским. Но Джесси обладала чудесной способностью растягивать паек. Что, впрочем, напрямую зависело и от огромного количества друзей, которые, казалось, были счастливы дарить ей кроликов и дичь. Если бы Джесси была одной из шестнадцатилетних красоток из нового ревю «Минервы» «Не свисти!», тогда Мими могла бы понять, почему мясник постоянно подкидывает ей лишний кусочек. Но Джесси даже в молодости не была красавицей.
Все жители дома на Фицрой-сквер согласились, что он теперь напоминает меблированные комнаты их молодости, только без запаха тушеной капусты и без линолеума в спальне.
Мими была относительно счастлива, тем более теперь, когда она знала, что Макс занят безопасной канцелярской работой. Она двигалась по дому, напевая, и умолкала только тогда, когда рисовала, пользуясь старыми школьными красками Макса. Из-за этого проклятого Гитлера Мими сама рисовала рождественские открытки, вместо того чтобы заказать их, как обычно, в «Фортнум и Мэйсон» и разослать старым актерам, включая всех оставшихся в живых из труппы Джолли Джо, за исключением, разумеется, Этой Суки.
Пятница, 17 ноября 1939 года
Холодным осенним утром Мими стояла у двери своего дома и ждала почтальона. Получив почту, она жадно стала просматривать пришедшие письма – брошюрка из Министерства питания, тоненькое письмо от Макса для Физз и… Мими с интересом посмотрела на плотный официальный конверт с адресом американского посольства. Оно было адресовано Максу в клуб, а оттуда отправлено на его домашний адрес.
Заинтригованная, Мими вскрыла конверт и достала оттуда еще один – бледно-голубой, без марки. Мими перевернула его и увидела детский корявый почерк. Стелла О'Брайен, а дальше фешенебельный адрес в Париже. Ага, значит, конверт был без марки, и его переслали из американского посольства в Париже в американское посольство в Лондоне. Что бы это значило?
Мими не смогла устоять.
Как только Джесси отправилась в свой обычный поход за провизией, Мими проскольнула на кухню, поставила чайник, над паром вскрыла конверт, а потом торопливо вернулась к себе в спальню. Она села в неудобное гамлетовское кресло, стоявшее когда-то в кабинете Лилиан Бейлис и после ее смерти в 1937 году перешедшее по наследству Мими, и вцепилась в подлокотники, снова почувствовав силу и уверенность Лилиан.
Мими не хотела вскрывать конверт. Она инстинктивно чувствовала, что в этом письме плохие новости. Но она также знала, что ей следует действовать быстро, прежде чем клей на конверте застынет снова. В конце концов она, вздохнув, вытащила листок бледно-голубой бумаги из бледно-голубого конверта и принялась читать. На четвертой странице она прочла замечательную новость о том, что Стелла беременна, и их с Максом ребенок родится в середине апреля 1940 года. Это было как взрыв. Мими поняла, что у них с Бетси будет общий внук. Незаконнорожденный.
После долгих раздумий Мими решила при следующей встрече отдать письмо Максу лично, чтобы увидеть выражение его лица. Она не хотела, чтобы у него было время для выдумывания красивой лжи.
Когда Мими рассказала о новостях Тоби, тот был изумлен не меньше ее.
– Судьба! – воскликнул он.
Мими печально сказала:
– На этот раз Макс развел огонь прямо под своей задницей.
– Именно об этом я и говорю.
Глава 22
Четверг, 30 ноября 1939 года.
Фицрой-сквер
Посреди ночи Физз зажгла свет в спальне своей матери. Ей не нужно было ничего говорить. Она просто посмотрела на Джесси своими огромными синими глазами, особенно яркими на побелевшем лице. Ее живот был уже очень заметен сквозь ткань нежно-розовой фланелевой ночной рубашки.
Джесси резко села в постели.
– Почему ты без халата?
– Мамочка, у меня началось. – Физз посмотрела вниз, и Джесси увидела мокрое пятно на ковре.
– Но ведь еще только шесть месяцев!
– Я знаю, – ответила испуганная Физз.
Она была уверена, что ее ребенок умер. Она больше не чувствовала, как он шевелится.
Джесси торопливо завернула дочь в собственный халат, велела ей потихоньку одеваться и побежала будить Мими и Тоби.
Физз было так страшно и тяжело, что она не стала одеваться, а просто натянула высокие ботинки матери. Тоби в конце концов нашел такси, и три женщины поехали в женскую больницу в Сохо.
Около года спустя после свадьбы у Физз был ранний выкидыш. Тогда ее пронзила острая, разрывающая боль. В больнице гинеколог сказал Физз, что выкидыш никак не отразится на ее способности в будущем иметь детей. Двадцатилетняя Физз не стала уточнять, что очень рада случившемуся. Сидя в такси, Физз закусила губу, вспоминая тогдашнее чувство облегчения и сравнивая его с ее нынешним отчаянием.
В больнице Физз сразу отвезли в родовой блок, и вскоре она родила мальчика. Как только рассвело, больничные власти немедленно вызвали священника, который окрестил крохотное существо. Младенца назвали Патриком.
У Патрика было очень мало шансов остаться в живых. Сразу после рождения его завернули в одеяльце и положили в кислородную палатку в очень теплой комнате для выхаживания недоношенных детей.
Тоби не знал о рождении внука, потому что после того как он отвез женщин в больницу, Физз упросила его разыскать Макса. Тоби послушно отправился на Пиккадилли-серкус, где даже в военное время можно было взять такси. Он выехал в Портсмут первым же поездом с вокзала Ватерлоо.
* * *
Тоби сам поехал в Портсмут, потому что Макс как можно быстрее должен был узнать о том, что произошло. Письмо вполне могло затеряться.
Выйдя с вокзала, он остановил старый «Остин». Тоби объяснил шоферу, что ему срочно надо добраться до Сент-Томас-стрит. Водитель помчался со скоростью, превышающей все ограничения. Когда Тоби забарабанил в дверь, в коридор высыпали все обитатели дома, зевающие молодые люди в пижамах. Единственным, кто не вышел, был как раз Макс, спокойно спавший в задней комнате на последнем этаже.
Тоби разбудил его. Макс пулей слетел с кровати, мгновенно оделся, засыпая вопросами отца.
– Папа, здесь нет телефона. Мне придется на велосипеде съездить в порт и попросить увольнительную на сорок восемь часов. Я не могу уехать просто так, меня в порошок сотрут. – Он вдруг замолчал. – Может быть, Гай Финдли одолжит мне свой мотоцикл?
С этими словами Макс выбежал из комнаты. Вдруг разом потерявший все силы, Тоби устало присел на кровать. Вскоре появился довольный Макс.
– Бак полон, и потом ребята отдали мне свои купоны на бензин. – Мотоцикл Гая был просто мечтой любого гонщика, с мощным мотором и мягким ходом. Добравшись до конторы, Макс сумел дозвониться до своего командира. Тот принес все необходимые бумаги и выдал Максу увольнительную на сорок восемь часов по семейным обстоятельствам.
Тоби, уже севший в поезд до Лондона, простоял всю дорогу в коридоре.
* * *
Макс приехал в Лондон намного раньше отца и сразу же отправился в больницу. Физз лежала в слабо освещенной палате. Вокруг ее кровати стояли зеленые ширмы.
Она лежала тихая, молчаливая, вялая, и слезы катились по ее щекам. Мими нежно вытирала их посудным полотенцем в красную клетку, которое она схватила на бегу в кухне, когда они собирались ехать в больницу. Просто так, на всякий случай…
Макс опустился на колени у постели жены и поцеловал безжизненную руку.
– Ты видел малыша? – прошептала она.
– Нет еще. Я зашел сначала к тебе, а потом мне покажут Патрика. – Имя ребенку они выбрали уже давно.
– Прости меня, дорогой, – прошептала Физз. – Мне так хотелось, чтобы ты увидел нашего сына у меня на руках.
Макс снова поцеловал ее руку и выпрямился.
– А теперь я пойду навещу Патрика. Я передам ему привет от его мамочки.
Его провели в маленькую жарко натопленную комнату, где стояли три кислородные палатки, но был только один младенец. Он посмотрел на маленькое красное живое существо. Даже крохотные пальчики были совершенны, а сморщенное личико было лицом Тоби. Ребенок спал. Пока Макс смотрел на него, он, казалось, пожал плечиками и дернул ручками и ножками.
– Здравствуй, Патрик, – прошептал Макс. Он закрыл лицо рукой и заплакал, не стыдясь своих слез.
* * *
Патрик умер в шесть часов утра в пятницу первого декабря 1939 года. Как сказал Максу врач, по всей вероятности, его сердце было недостаточно развито. По обычаю ребенка немедленно отнесли к матери, чтобы она смогла в первый и последний раз подержать его на руках.
Мими и Джесси ушли. Родители должны погоревать вдвоем. Хотя теперь Патрик был завернут в одеяльце, Макс чувствовал под ним маленькие ножки, к которым ему так хотелось прикоснуться, пока сын лежал в кислородной палатке.
Физз потерлась щекой о макушку малыша.
– Я и не представляла, что бывает так больно. Я даже не могу плакать.
Макс не мог говорить, но ему не хотелось, чтобы Физз видела его слезы. Он должен быть сильным. Не говоря ни слова, он только покачал головой, когда за ширму заглянула сестра и жизнерадостно поинтересовалась, не выпьют ли они по чашке чая.
За ширмами просыпалась палата. Женщины умывались, потом раздалось звяканье подносов, донесся запах горячей овсянки.
Макс указательным пальцем коснулся головки Патрика. Малыш уже начал остывать. Макс прошептал:
– Ты наш сын. Никто не сможет понять, как мы относимся к тебе, Патрик. Никто не сможет понять, что ты часть нашей жизни и навсегда останешься с нами. Мы всегда будем вспоминать о тебе с любовью, которая будет принадлежать только тебе одному.
– Он так и не увидел ни дерева, ни цветка, – печально сказала Физз.
– Пока Патрик был жив, его любили, – твердо ответил ей Макс. – И мы любим его и сейчас. И будем любить всегда. И я уверен, что он об этом знает.
Физз с благодарностью посмотрела на Макса и поняла, что никогда не будет любить мужа сильнее, чем в эту минуту. Они трое были семьей, пусть всего на несколько часов.
Она грустно заметила:
– Люди считают, что, когда, умирает новорожденный, это не считается. Но господь свидетель, еще как считается. Я бы не могла любить Патрика больше, даже если бы ему уже исполнился двадцать один год.
Два часа Макс оставался с Физз, пока участливая медсестра не пришла забрать ребенка. В последний раз родители поцеловали крохотные ушки, веки с синеватыми прожилками. Физз протянула младенца сестре, и та ушла.
Макс сел на край кровати, обнял Физз и, поглаживая ее по волосам, печально приговаривал:
– Бедный Патрик… Бедная Физз… Бедные мы…
Наконец Физз, уставшая от слез, уснула. Макс на цыпочках вышел в коридор. Там он прислонился к бледно-зеленым кафельным плиткам и зарыдал. Выплакавшись, он нашел комнату с умывальником, сунул голову под холодную струю, и, хоть как-то придя в себя, зашагал под моросящим дождем на Фицрой-сквер.
Мими, Джесси и Тоби в мрачном настроении пили чай, сидя за истертым кухонным столом. Макс появился на пороге и молча сел рядом с ними.
После еды Макс немного поспал. Он уже стоял внизу, собираясь уезжать, когда Мими окликнула его сверху:
– Макс, зайди, пожалуйста, ко мне в спальню. Это всего на пару минут.
– Я не хочу говорить о случившемся.
– Разумеется, мы не будет говорить об этом.
Почувствовав, что мать настроена решительно, Макс пошел вверх по лестнице.
Когда он вошел в спальню, Мими закрыла дверь и заперла ее на ключ. Не говоря ни слова, она протянула сыну конверт из американского посольства.
– Почему ты вскрыла мое письмо? – удивился Макс.
– Ты только посмотри на него. Оно выглядит дьявольски официально и загадочно, а тебя здесь не было. Я решила, что это, наверное, что-то очень важное. Так оно, черт побери, и оказалось.
Макс прочел полное любви, счастья и доверия письмо Стеллы.
– О нет! – прошептал он, дочитав последнюю страницу.
Ему не хотелось смотреть в глаза Мими. Но, черт возьми, он собирался просто повеселиться в Париже, и господь свидетель, девица не слишком сопротивлялась. Ему тридцать один год, в него влюбилась девятнадцатилетняя дурнушка. И это ее первая любовь. Разумеется, она верит, что это навсегда. Стелла была легкой добычей, сказали бы другие.
Мими нерешительно начала:
– Я полагаю, это произошло в то время, когда вы с Физз жили отдельно?
Макс сказал, обороняясь:
– Я думал, что Физз ушла от меня навсегда.
– Похоже, так полагала и эта юная леди, – вздохнула Мими. – Что будем делать, сынок?
Макс рухнул в мягкое кресло у камина и закрыл лицо руками.
– Я не представляю, что мне делать. Мама, прошу тебя, помоги мне.
– Значит, так, Физз ты ничего не скажешь, – твердо объявила Мими. – Незачем перекладывать эту тяжесть на ее плечи.
– Я должен немедленно отправиться в Париж и поговорить со Стеллой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43