— Меня, наверное, уже ищут. Совсем не хочется уходить отсюда.
— И не надо.
— Мне нравится наблюдать закат — приходят удивительные мысли.
— Расскажи?
— Когда-нибудь. Ты любишь Флеминга? Был такой поэт в семнадцатом веке. Писал загадочно и прекрасно: «Нет, жив не я, но я в себе таю того, кто отдал жизнь в обмен на смерть мою».
— Ты, наверное, много читаешь?
— Много. У меня это пока главный способ узнать жизнь.
— А я читаю книгу жизни. Знаешь, как интересно!
— Представляю.
— Каждый день — как новая страница.
— И больше всего ты любишь страницы приключенческие?
— Конечно. Ведь интересно, когда что-нибудь случается.
— Авантюрист. Если все будут так жить, кто же будет делать машины, выращивать хлеб?
— А всем и не надо. Люди разные. Я вот такой. Многим нравится каждый день ходить на работу, даже до конца отпуск не отбывают. А я так не могу. Мне бы постоянно что-нибудь новое.
— Итак, на твоей сегодняшней странице я. Завтра будет кто-то другой.
— Будет. Но ведь и в книгах есть одни и те же герои, которые переходят с одной страницы на другую. Давай-ка ещё раз искупнемся.
Ей очень хотелось окунуться, но было неловко при нем одолевать расстояние до воды.
— Беседуем, будто сто лет знакомы, а как зовут друг друга не поинтересовались. Айгюль, или Айка.
— Гали.
— Гали. Ху-ли-ган. Ли-га. Га-ли. Чудно. Ты кто?
— Казах. А ты, вероятно, с другой планеты? Хочешь, отнесу в воду?
— Вот ещё! — смутилась она.
— Тогда я отвернусь. — Он встал, пошёл к морю, и она мысленно поблагодарила его за то, что понял её.
— Эй, забыл ласты и маску!
— Я хочу, как ты.
Через минуту она была в воде.
— Гали!
Он обернулся, подскочил к ней и, схватив за руку, потащил на глубину.
— Нет-нет, я сама. — Ловко изгибаясь, она поплыла рядом. Набрав в лёгкие воздуха, нырнула. Гали бултыхнулся следом. Глаза его были открыты, и он видел, как волосы Айки без купальной шапочки распустились в воде светлым облачком. Ему уже не хватало воздуха, а она все уходила и уходила на глубину. Он испугался, догнал её, схватил за плечо и вытолкнул наверх.
— Ты что? — не поняла она, отбиваясь от его рук.
— Сумасшедшая! Разве можно так долго!
— По-твоему, это долго? — Она искренне удивилась и вновь скрылась под водой.
Гали ринулся за ней. Внизу хорошо просматривалось дно, заросшее бурыми водорослями. В их зарослях шмыгали стайки серебристых стерлядок, проплывали важные морские петухи, шныряли бычки. Айка все ещё была на глубине, когда его пулей вынесло наверх. Он растерянно оглядывался, обшаривая глазами волны, наконец увидел её голову почти на территории общественного пляжа. «Ну и ну, — подумал он. — Прямо амфибия какая-то».
— Давай к той скале, — кивнула она.
— Там очень красивые бурые водоросли и много рыбы. Но сейчас мы поплывём назад, ты уже устала.
— Нисколечки, — соврала она.
— Нет, — категорично отрезал Гали, и ей понравился этот строгий тон. Однако она упрямо мотнула головой:
— Поплывём!
— Туда не разрешает морской надзор. Я обычно пробираюсь на скалу почти под водой.
— Вот и проберёмся.
Он не смог оставить её и послушно поплыл рядом.
Минули городской пляж, когда за ними увязался какой-то парень. Гали испугался за Айку: ещё начнёт приставать к ней и помешает плыть. Крикнул:
— Осторожней! Она больная, парализованная.
Что-то в его голосе заставило парня поверить ему, и он уже было повернул назад, но, услышав Айкин возглас: «Эй, догоняй!» — решил, что его обманули и бросился следом.
Почти всю оставшуюся часть пути проплыли под водой. К скале пробрались со стороны открытого моря. Гали помог Айке взобраться на пологий выступ, и парень растерянно увидел, что она и впрямь не ходит.
— Я же говорил, — недовольно буркнул Гали, заметив его взгляд.
Незнакомец присел рядом.
— Марио, — представился он. — Я из Венеции. Служу в Третьей Армии медбратом. — Давно болеешь? — спросил Айку, недвижно лежавшую на выступе. Дальний заплыв утомил её, и она с тревогой отмеривала глазами расстояние, которое предстояло проплыть на обратном пути. Корпус санатория отсюда выглядел маленьким. По пустынному пляжу кто-то бродил в белом халате. «Найдёт коляску, подумает, что утонула…»
— Болею давно, — ответила отрешённо, не глядя на парня.
Солнце быстро катилось к горизонту. Небо, вода, воздух наливались предвечерней розовостью. Можно приплывать сюда и самой. Здесь, наверное, хорошо мечтается. Правда, локти и колени немного исцарапала, пока взбиралась на выступ, но что это в сравнении с тем удовольствием, какое испытываешь, любуясь отсюда берегом, морем, солнцем. Если не оглядываться на город, можно представить, что находишься в открытом море на корабле.
Долго, лет до восьми, она путала, где верх, где низ. И сейчас порой смещается пространство, водная гладь кажется бездонной, бесконечной, а небо — рукой подать, и будто не на земле, а на небесной тверди лежит её бездвижное тело, по-рыбьи оживающее в воде.
Раскалённое докрасна солнце медленно исчезало в волнах. «Оно полно достоинства, так как знает, что завтра взойдёт вновь», — подумала Айка, наблюдая за тем, с какой спокойной обречённостью уходит солнце за горизонт.
— Жаль, — откровенно вздохнул Марио. — Такая красивая девчонка.
Айка зябко передёрнула плечами:
— Не люблю, когда меня жалеют.
— Ты когда-нибудь на катере каталась? — спросил Гали.
— Нет ещё.
— Покатаемся в ближайшее время, — пообещал он.
— Ты и коня обещал, — улыбнулась она.
— Будет тебе и конь.
Низко над скалой пролетела чайка, розовая от закатного солнца.
— В будущем, — задумчиво сказала Айка, следя за её полётом, — человек научится перемещать своё сознание в любое животное или в другого человека. То есть, перевоплощаться во что угодно и путешествовать, куда захочется, без особых усилий.
— В будущем, — сказал Гали её тоном, — какой-нибудь физический недостаток не будет так переживаться человеком, как сегодня, потому что душа у людей будет иная. Более многообразная, что ли. Впрочем, и физических несчастий станет поменьше. А теперь вообрази себя рыбой и быстрей двинули назад, а то скоро стемнеет.
Преодолев тот неловкий миг, когда ребята помогли ей соскользнуть в воду, она поплыла. «Вот так бы и жить в море», — подумала в который раз.
Не проплыли и двадцати метров, как увидели мчащийся к ним спасательный катер. На носу его стоял человек с рупором, из которого доносилось:
— За нарушение правил, товарищи, будете оштрафованы. Осторожно, объезжаем!
Катерок подошёл совсем близко и остановился, чтобы захватить их за борт. Айка даже зажмурилась, вообразив, как её волокут туда, и запротестовала:
— Не хочу!
Они продолжали плыть, а катер следовал за ними, и весь путь человек с рупором угрожал штрафом. На берегу Марио и Гали подхватили её под руки, отнесли: под маслины, в коляску, а сами вернулись на катер, откуда за ними уже было ринулся спасатель.
Теперь они встречались почти ежедневно. Однажды Айке захотелось прочесть Гали свои впечатления об Альфанте.
— Странные ты сказки сочиняешь, — сказал он, когда она захлопнула тетрадь. Перевернулся на спину и зажмурился.
Айка не стала спорить, доказывать, что вовсе не сказки записывает, а мыслепутешествия, и что ещё сегодня утром разговаривала с Юком.
— Эх, умел бы я сочинять… Столько всякого довелось увидеть! — Он зачерпнул горсть песка и тонкой струйкой просыпал на смуглую грудь.
— Тебе не нравится? — Она огорчённо запихнула тетрадь в парусиновую сумку.
— Видишь ли, ты витаешь где-то в облаках. Я же привык бродить босиком по земле, ощущать каждый её камешек И колючку. Это лишь на первый взгляд кажется, что все ходят благопристойно обутые в башмаки. Многие в кровь расшибают ноги, пока научатся жить. — Он повернул к ней голову. Его блестящие глаза внезапно погасли, будто внутри выключился фонарик. — Знала бы, что довелось мне пережить год назад.
— Расскажи.
Он резко дёрнул головой.
— Что ты! Не для твоих ушей. Только, пожалуйста, не поучай меня, как Мальвина Буратино. Сам знаю, что жил дурно, что надо иначе, да только знать мало, надо уметь и действовать соответственно знаниям. А это, увы, не всегда получается.
— По-твоему, что такое счастье?
Он весело блеснул зубами и сел.
— Счастье — это когда огромная семья, когда твоя любимая женщина родит тебе пять сыновей и пять дочерей.
— У вас в Казахстане все мечтают о таком счастье?
— Многие.
— Это ты нарочно, чтобы досадить мне? — Она закусила губу.
Гали, улыбаясь, смотрел на неё, скрестив ноги в позе йога.
— Ты жестокий, злой! — выкрикнула она. — Ты нарочно говоришь об этом, зная, что вряд ли я смогу иметь и одного ребёнка!
Все так же продолжая улыбаться, он не сводил с неё глаз, и она со страхом подумала о том, что эти глаза имеют над ней непонятную власть, которой лучше не поддаваться.
— Не смей так смотреть на меня! — истерически закричала она и еле сдержалась, чтобы не швырнуть в него книгой.
Улыбка его вмиг погасла, сменившись виноватой озабоченностью.
— Я не собирался причинить тебе боль, — сказал со вздохом. — Просто хочу всегда быть с тобой откровенным.
— Как же, как же, — деланно развела она руками, уже не обижаясь на него, как-то вмиг поверив ему — Хороша себе откровенность, когда за каждым словом прячется тайна. Ведь так и не рассказал, что такое замечательное было у тебя в прошлом году.
— Зато хочешь о вчерашнем?
— Очень надо.
— Нет, ты выслушай, — почти приказал он.
Распластался на песке и подробно, как если бы докладывал самому себе, стал вспоминать минувший вечер, удивляясь своей искренности и желанию раскрыться перед ней до донышка. Сначала она слушала как бы нехотя, огребая ладонями вокруг себя песочный барьер. Но вот глаза все чаще и чаще стали задерживаться на лице Гали, и наконец она полностью окунулась в его переживания, уже почти не отграничивая их от собственных.
Он рассказал, как после работы хотел было заглянуть в санаторий, хотя и сомневался, что в сумерках найдёт Айку у маслин. В общежитии сбросил рабочую спецовку, поплескался под душем и надел выходной костюм — брюки и красную рубаху, по хулигански завязанную спереди узлом, когда шумно ввалились Пашка и Гриня, его соседи по комнате, шофёры продмага, в котором он работал грузчиком. «Ты куда это намылился? — Паша насмешливо окинул его с ног до головы. — На свиданку, что ли? Познакомил бы со своей пассией.
Он смутился. А тут ещё Гриня, тяжело хлопнув по плечу, подмигнул: «Давно пора. А то валяешь дурака с пацанвой. Все штаны пообтер на причалах, рыбой и мидиями провонялся».
— И знаешь, Айка, что я подумал? — сказал Гали, вспоминая ту минуту — Я подумал: вот расскажу сейчас о тебе, у них челюсти так и отвиснут. Но почему-то промолчал Ты извини. И за то ещё извини, что когда Пашка предложил мне пойти в курзал, я согласился. Но соврал, что сегодня моя девушка не может, пойду сам. Я предал тебя, Айка.
— Все правильно, Гали. Иначе и не могло быть.
— Да нет же, могло! — Он зло ударил кулаком по песку, разрушая нагребенную Айкой ограду. — Все должно было быть иначе. Я же клюнул на предложение пойти в курзал, захотелось потанцевать. «Представляешь, — сказал Пашка, — там сегодня карнавал, соберутся девочки из четырнадцати государств. Но даже если бы там были одни японочки, меня бы это устроило». — И он зареготал так, что захотелось дать ему в морду. — Скажу честно, я немного побаиваюсь Пашку. Как-то он затащил меня в компанию фортиусов. Не слышала о них? Это парни, которые выжимают штангу ногами. Иногда мне кажется, что в ум их расположен в нижних конечностях, — почти все они на редкость агрессивны и туповаты. Говорят, у них есть свой лидер, разрабатывающий для них всякие ритуалы и нормы поведения. Культ силы — вдохновитель фортиусов. Я не знаю места, где зародилась эта чума, но в Интернополе она выглядит особенно странно — ведь это город милосердия. Фортиусы убеждены, что человечество всаживает себе нож в спину, заботясь о больных. Хотел бы я видеть, что запел бы тот же Пашка, если бы его штанга, которой он манипулирует по вечерам, стукнула ему по хребту, как это уже случалось кое с кем из них. Нет, они не ломают коляски инвалидов, не забрасывают их камнями, но если однажды ты поймаешь на себе презрительный, почти ненавистный взгляд, знай — он принадлежит фортиусу, который в этот миг подумал: «Несчастная, зачем ты оскорбляешь пейзаж и мои глаза?» Фортиусу невдомёк, что ты — более человек, нежели он со скудным количеством серого вещества в башке. Правда, среди них есть такие эрудиты, что заткнут глотку любому профессору. Но их знания опасны, потому что направлены против людей. Я бы не сказал, что Пашка чистокровный фортиус, однако многого нахватался у них. К тому же, не знаю, чем объяснить это, — он умеет влиять на меня. Но в отличие от Грини, который полностью в его подчинении, я стараюсь не поддаваться его воле, хотя это и не всегда удаётся. Словом, двинули мы вечером в курзал…
…Музыка опьяняла. Он мог часами слушать свой дешёвенький транзистор, пропадать в дискотеке или сидеть где — нибудь на набережной, пристроившись к незнакомой компании с магнитофоном. Музыка будила воображение и, как он подозревал, навевала обманчивые грёзы. Но, рано хлебнув житейских тягот, он знал цену и такому обману.
Когда они пришли, карнавал был уже в разгаре и все билеты были распроданы. Минут пятнадцать околачивались возле прозрачного аквариумного зала, где плавала пёстрая толпа. Вихрь молодого веселья кружил голову, магнитом притягивал многих, и на бетонированной площадке перед залом вскоре начали отбивать ритм сперва несколько пар, за ними ещё пять-десять, и вот уже стало так же тесновато, как в зале. Гали не заметил, как растворились среди танцующих его друзья, как сам втянулся в круговерть цветастых костюмов. Однажды ему уже приходилось бывать на подобном празднике, как и тогда, его оглушил, очаровал блеск возбуждённых глаз из-под узких масок, пунцовость щёк, юная дерзость мини-юбок и целомудренность старинных кринолинов. Римские тоги, индийские сари, русские сарафаны, современные интеркостюмы, — платья многих времён и народов, смешавшихся в танцевальном вихре, на три часа вырвали из будничности, наобещав так много, что он на миг забыл о девочке под маслинами, которой недавно клялся в вечной дружбе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35