Другие страны я знаю только по кино да по книгам… какие они были прежде. Наверно, уже никто никогда не снимет фильма о том, какие они теперь.Дуайт покачал головой.— Это невозможно. Насколько я понимаю, оператор бы не выжил. Думаю, о том, как теперь выглядит северное полушарие, знает один господь бог. — Он помолчал. — По-моему, это хорошо. Не хочется помнить, как кто-то выглядел после смерти, хочется помнить его живым. Вот так я предпочитаю думать о Нью-Йорке.— Невообразимо. Не укладывается это у меня в голове, — повторила Мойра.— И у меня тоже. По-настоящему не верится, просто не могу привыкнуть к этой мысли. Наверно, не хватает воображения. Но я и не хочу, чтоб хватило. Для меня все живо, все города, все уголки Штатов я вижу в точности такими, как прежде. И пускай они останутся такими до сентября.— Ну конечно, — мягко сказала Мойра.Он очнулся.— Хотите еще чаю?— Нет, спасибо.Он снова вывел ее наверх; на мостике Мойра замешкалась, потирая ушибленную лодыжку, благодарно вдохнула морскую свежесть.— Наверно, до черта противно внутри, когда подолгу не всплываешь, — сказала она. — Сколько времени вы пробудете под водой в этом рейсе?— Недолго. Дней шесть, может быть, неделю.— Должно быть, это ужасно вредно.— Не физически, — возразил Дуайт. — Правда, недостает солнечного света. У нас есть пара ламп дневного света, но это совсем не то, что выйти наружу. Хуже всего погружение действует на психику. Иные люди — крепкие люди, в остальном вполне надежные — просто не могут долго оставаться под водой. Через какое-то время у всех сдают нервы. Нужен очень уравновешенный характер. Я бы сказал, невозмутимый.Мойра кивнула — он сам в точности такой, подумалось ей.— И вы все такие?— Да, пожалуй. Во всяком случае, почти все.— Смотрите в оба за Джоном Осборном, — предостерегла Мойра. — У него-то не очень спокойный нрав.Дуайт посмотрел на нее с удивлением. Он прежде об этом не думал, в пробном походе ученый держался безукоризненно. Но после замечания Мойры капитан призадумался.— Хорошо, непременно, — сказал он. — Спасибо за совет.Они поднялись по трапу на «Сидней». В ангаре авианосца еще стояли самолеты, будто бабочки со сложенными крыльями; безмолвный корабль казался мертвым. Мойра приостановилась.— Они уже никогда больше не полетят, правда?— Думаю, не полетят.— А хоть какие-нибудь самолеты еще летают?— Я давно уже ни одного не видел в воздухе. Авиационного бензина осталось очень мало.Молча, необычно притихшая, Мойра дошла с Тауэрсом до его каюты. Сбросила комбинезон, снова надела белую юбку и вышитую блузку — и воспрянула духом. Проклятые мрачные корабли, проклятая мрачная жизнь! Скорей бежать от всего этого, напиться, слушать музыку, танцевать! Перед зеркалом, перед фотографиями Дуайтовой жены и детей она ярко накрасила губы, нарумянила щеки, вернула блеск глазам. Вырваться из всего этого! Вон из этих стальных клепаных стен, вон отсюда сейчас же! Ей здесь не место. Скорее в мир романтических похождений, самообманов и двойных порций коньяка! Вон отсюда — обратно в свой, привычный мир!С фотографий в рамках понимающе, одобрительно смотрела Шейрон.В кают-компании навстречу гостье шел Тауэрс.— Вы шикарно выглядите! — воскликнул он с восхищением.Мойра коротко улыбнулась.— Зато чувствую себя гнусно, — сказала она. — Уйдемте отсюда, хочу на свежий воздух. Пойдем в тот ресторан, выпьем, а потом поищем, где можно потанцевать.— Как прикажете.Он пошел переодеться в штатское, а Мойру оставил с Осборном.— Выведи меня на взлетную палубу, Джон, — сказала Мойра. — Еще минута в этих железных коробках — и я начну визжать и кусаться.— Я плохо знаю дорогу наверх, — признался Осборн. — Я ведь тут новичок.Они набрели на крутой трап, ведущий наверх, к орудийной башне, опять спустились, побрели по длинному стальному коридору, спросили дорогу у встречного матроса и наконец поднялись в надстройку и вышли на палубу. На просторной, ничем не загроможденной взлетной палубе пригревало солнце, перед глазами синело море, дул свежий ветер.— Слава богу, наконец-то я выбралась, — сказала Мойра.— Как я понимаю, ты не поклонница флота, — заметил Осборн.— А тебе здесь нравится?Он немного подумал.— Пожалуй, нравится. Будет довольно занятно.— Смотреть в перископ на мертвецов. Я могла бы придумать более приятные-занятия.Некоторое время шли молча.— Важно знать, — сказал наконец Осборн. — Надо попытаться выяснить, что же произошло. Может быть, все обстоит не так, как мы думаем. Может быть, что-то поглощает радиоактивные элементы. Может быть, с периодом полураспада происходит что-то, о чем мы понятия не имеем. Даже если мы не откроем ничего хорошего, все-таки откроем что-нибудь новое. Не думаю, чтобы мы и вправду открыли что-то хорошее, обнадеживающее. Но все равно это забавно — узнавать.— По-твоему, узнавать плохое — забавно?— Убежден, — решительно сказал Осборн. — Иные игры забавны, даже если проигрываешь. Даже если знаешь, что проиграл, еще прежде, чем начнешь. Забавна сама игра.— Престранное понятие об играх и забавах.— Ты не хочешь смотреть правде в глаза, вот твоя беда, — сказал Осборн. — Что с нами случилось, то случилось, это непоправимо, а ты не хочешь с этим мириться. Но рано или поздно придется посмотреть правде в глаза.— Ладно, — сердито сказала Мойра, — придется мне посмотреть правде в глаза. Если все, что ваша братия толкует, — верно, это будет в сентябре. Еще успею.— Как угодно, — Джон Осборн усмехнулся. — Я не стал бы очень рассчитывать на сентябрь. Все может быть и на три месяца раньше или позже. Кто знает, возможно, нас прихватит уже в июне. А может быть, я еще успею поднести тебе подарок к Рождеству.— Так вы ничего точно не знаете? — вскипела Мойра.— Не знаем. Ничего подобного не бывало за всю историю человечества. — Физик чуть помолчал и неожиданно докончил: — А если б такое уже однажды случилось, мы бы сейчас об этом не беседовали.— Скажи еще хоть слово, и я столкну тебя в воду.Из надстройки вышел капитан Тауэрс, щеголеватый и подтянутый в синем костюме с двубортным пиджаком, и направился к ним.— А я гадал, где вы оба, — заметил он.— Извините, Дуайт, — сказала девушка. — Надо было вас предупредить. Мне захотелось на свежий воздух.— Будьте осторожны, сэр, — сказал Осборн. — Она совсем рассвирепела. На вашем месте я держался бы подальше — неровен час она начнет кусаться.— Он меня изводит, — пояснила Мойра. — Дразнит, как Альберт льва. Пойдемте отсюда, Дуайт.— До завтра, сэр, — сказал физик. — В субботу и воскресенье я останусь на борту.Дуайт с девушкой спустились с мостика внутрь. И когда шли по стальному коридору к трапу, Тауэрс спросил:— Как же он вас дразнил, детка?— По-всякому, — был туманный ответ. — Тыкал палкой мне в ухо. На поезд потом, Дуайт, сперва давайте выпьем. Мне станет получше.Он повел ее все в тот же отель на главной улице. За выпивкой спросил:— Сколько у нас сегодня времени в запасе?— Последняя электричка отходит с Флиндерс-стрит в четверть двенадцатого. Мне надо на нее поспеть, Дуайт. Мама мне вовек не простит, если я проведу с вами ночь.— Могу поверить. Но вы доедете до Бервика, а что дальше? Вас кто-нибудь встретит?Мойра покачала головой.— С утра мы оставили на станции велосипед. Если вы меня угостите, как надо, я, пожалуй, с него свалюсь, но он меня ждет. — Она допила двойную порцию коньяка. — Спросите мне еще, Дуайт.— Только одну. А потом пойдем отсюда. Вы ведь обещали, что мы потанцуем.— И потанцуем. Я заказала столик у Мэрайо. Я, когда пьяная, здорово топчусь.— Я не хочу топтаться, — возразил Дуайт. — Я хочу танцевать.Мойра взяла у него из рук стакан.— Вы слишком многого требуете. Не тычьте больше мне палкой в ухо, это невыносимо. Да почти все мужчины вовсе и не умеют танцевать.— И я не умею. Раньше в Штатах мы много танцевали. Но с начала войны я не танцевал ни разу.— По-моему, вы очень скучно живете.После второй порции коньяка Дуайту все же удалось увести ее из отеля, и уже в сумерках они пришли на станцию. Через полчаса приехали в город и вышли на улицу.— Еще рановато, — сказала Мойра. — Давайте пройдемся.Он взял ее под руку, чтобы уверенней вести сквозь субботнюю вечернюю толпу. Почти во всех витринах красовалось вдоволь всяких соблазнов, но лишь немногие магазины открыты. Рестораны и кафе набиты битком и явно процветают; бары закрыты, но на улицах полно пьяных. Кажется, в городе царит буйное, ничем не омраченное веселье, скорее в духе 1890 года, а отнюдь не 1963-го. На широких улицах никакого транспорта, кроме трамваев, и люди шагают прямо по мостовой. На углу Суонстон и Коллинз-стрит какой-то итальянец играет на большущем, безвкусно изукрашенном аккордеоне — и, надо сказать, играет отлично. И вокруг под эту музыку танцуют. Дуайт с Мойрой проходили мимо кинематографа «Королевский», перед ними, шатаясь, ковылял какой-то человек — и вдруг упал, продержался немного на четвереньках, потом, мертвецки пьяный, скатился в водосточную канаву. Никто не обратил на него внимания. Полицейский, что проходил по тротуару, приостановился, перевернул упавшего, небрежно осмотрел и зашагал дальше.— Ну и веселье здесь вечером, — заметил Дуайт.— Сейчас уже не так скверно, — ответила Мойра. — Сразу после войны было куда хуже.— Знаю. По-моему, люди от этого устают. — И, немного помедлив, Тауэрс докончил: — Вот как я устал.Мойра кивнула.— И потом, сегодня суббота. В обычные вечера здесь тихо и мирно. Почти как до войны.Они подошли к ресторану. Владелец встретил их приветливо, он хорошо знал Мойру: она бывала в его заведении по крайней мере раз в неделю, а то и чаще. Дуайт Тауэрс заходил сюда всего раз пять-шесть, он предпочитал свой клуб, но метрдотель знал, что это капитан американской подводной лодки. Поэтому обоим оказали достойный прием, отвели удобный столик в углу, подальше от оркестра; они заказали напитки и ужин.— Очень славные здесь люди, — одобрительно сказал Дуайт. — Я ведь прихожу не так часто, и когда прихожу, трачу не так много.— А я прихожу очень часто. — Мойра на минуту задумалась. — Знаете, вы очень везучий человек.— Почему вы так считаете?— У вас есть дело, вы все время заняты.Раньше капитану Тауэрсу и в мысль не приходило, что он счастливчик.— Да, верно, — медленно произнес он. — Мне и правда некогда болтаться зря и валять дурака.— А мне есть когда. Больше мне нечем заняться.— Вы что же, совсем не работаете? Никаких обязанностей?— Никаких. Иногда гоняю по нашим полям вола с бороной, ворошу навоз. А больше делать нечего.— По-моему, вам бы неплохо найти какую-то службу в городе.— По-моему тоже, — не без язвительности ответила Мойра. — Но это совсем не так просто. Перед самой войной я получила диплом с отличием в нашей лавочке, моя специальность — история.— В лавочке?— В университете. Потом думала выучиться машинописи и стенографии. Но какой смысл потратить на это год? Я бы не успела закончить курс. А если бы и закончила, никакой работы не найдешь.— Вы хотите сказать, что деловая жизнь сходит на нет?Мойра кивнула.— Очень многие мои подруги остались не у дел. Предприниматели и коммерсанты не работают, как прежде, и им не нужны секретари. Половина папиных друзей раньше где-нибудь да служила, а теперь они просто не ходят в свои конторы. Сидят у себя дома, вроде как вышли в отставку. Понимаете, масса учреждений и предприятий позакрывались.— Пожалуй, в этом есть смысл, — заметил Дуайт. — Если у человека хватает денег на жизнь, он имеет право последние месяцы прожить, как пожелает.— И девушка тоже имеет на это право, — сказала Мойра. — Даже если, чем гонять на ферме вола и раскидывать по полю навоз, она пожелает заняться совсем другими делами.— А работы нет никакой?— Я ничего не могла найти. Хотя очень старалась. Но понимаете, я даже на машинке печатать не умею.— Можете научиться, — сказал Дуайт. — Можете поступить на те курсы, вы же собирались.— А какой смысл? Ведь я не успею закончить и не смогу применить свои знания на практике.— Но у вас будет занятие. Вместо двойных порций коньяка.— Все равно чем, лишь бы заняться? — переспросила Мойра. — Отвратительно.Она беспокойно барабанила пальцами по столику.— Это лучше, чем пить лишь бы пить, — возразил Тауэрс. — Не болит голова с похмелья.— Закажите мне еще двойную порцию, Дуайт, — с досадой сказала Мойра. — А потом посмотрим, умеете ли вы танцевать.Ощущая что-то вроде жалости, он повел ее танцевать. До чего же она сейчас уязвима. Поглощенный своими заботами и обязанностями, он как-то ни разу не подумал, что и у тех, кто молод и не успел обзавестись семьей, теперь хватает огорчений и разочарований. Надо постараться, чтобы она приятно провела вечер, решил он и заговорил о фильмах и мюзиклах, которые они оба видели, об общих знакомых.— Холмсы чудаки, — сказала между прочим Мойра. — Мэри просто помешана на своем саде. Они сняли эту квартиру на три года, и она собирается осенью посеять всякую всячину, которая взойдет только на следующий год.Дуайт улыбнулся.— По-моему, очень правильная мысль. Мало ли, что может быть. — И опять перевел разговор на — не столь опасную тему: — Видели вы в «Плазе» фильм Дэнни Кея?Яхты и парусные гонки — темы совсем безопасные, поговорили и об этом. Под конец ужина немного развлеклись эстрадным представлением, потом опять танцевали. А потом Мойра объявила:— Я — Золушка. Нельзя опоздать на поезд, Дуайт.Она прошла в гардеробную, а Дуайт уплатил по счету и встретил ее в дверях. Улицы уже обезлюдели; музыка утихла, рестораны и кафе закрылись. Оставались только пьяные — шатаясь, бесцельно бродили взад-вперед или сваливались замертво и засыпали прямо на тротуарах. Мойра сморщила нос:— Не понимаю, почему это не прекратят. До войны такого не бывало.— Задача не из легких, — задумчиво сказал Дуайт. — И на лодке опять и опять с этим сталкиваешься. Я считаю, на берегу каждый вправе делать что хочет, лишь бы не мешал другим. В такое время, как сейчас, многие просто не могут без спиртного. — Он оглядел полицейского на углу. — Видно, и ваши полицейские того же мнения, по крайней мере здесь, в городе. Я еще ни разу не видел, чтобы пьяного забрали, а уж если — так не за то, что напился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35