— Сомневаюсь, чтобы он был ей так уж мил.— А у этого подводная лодка, — подсказал отец. — Пожалуй, и с ним то же самое.— Но он не может носиться в ней по дорогам со скоростью девяносто миль в час, — заметила мать и, подумав, прибавила: — Правда, теперь он, наверно, овдовел.Муж кивнул.— Все говорят, он человек очень порядочный.— Надеюсь, из этого выйдет толк, — вздохнула мать. — Как бы я хотела, чтоб она остепенилась, вышла бы счастливо замуж, пошли бы дети…— Если ты хочешь на все это поглядеть, придется ей поторопиться, — заметил отец.— О, господи, я все забываю. Но ты же понимаешь, про что я.Тауэрс приехал во вторник; Мойра встретила его с тележкой, в которую заложена была серая кобылка. Он вышел из вагона, огляделся, вдохнул теплую душистую свежесть.— А славные у вас тут места, — сказал он. — В какой стороне ваша ферма?Мойра показала на север.— Вон там, до нее около трех миль.— На тех холмах?— Не на самом верху. Только немного подняться.Дуайт закинул свой чемодан в коляску, затолкал под сиденье.— И это все, что вы привезли? — строго спросила Мойра.— Вот именно. Полно всякой рвани.— Тут много не уместится. Уж наверно у вас куда больше такого, что надо чинить.— Ошибаетесь. Я привез все как есть. Честное слово.— Надеюсь, вы меня не обманываете.Они уселись и покатили к Бервику. И через минуту у Дуайта вырвалось:— Вон там бук! И еще один!Мойра посмотрела на него с любопытством.— Здесь их много растет. В горах, наверху, вероятно, холоднее.Дуайт как завороженный смотрел на деревья по обе стороны дороги.— А вот дуб, да какой огромный. Кажется, я никогда такого высоченного не видал. А там клены! Послушайте, эта дорога — точь-в-точь как в каком-нибудь городке в Штатах!— Правда? — переспросила Мойра. — В Штатах тоже так?— В точности. Здесь у вас все деревья те же, что в северном полушарии. До сих пор где я ни бывал в Австралии, везде растут только эвкалипты да мимоза.— Вам тяжело смотреть на буки и дубы?— Нет, почему же. Опять увидеть наши северные деревья — радость.— Вокруг нашей фермы их полно, — сказала Мойра.Они проехали через деревню, пересекли заброшенное асфальтовое шоссе и двинулись по дороге к Харкауэю. Вскоре дорога пошла в гору; лошадь, напрягаясь, замедлила шаг, видно было, хомут давит ей шею.— Тут нам надо идти пешком, — сказала Мойра.Они вылезли из тележки и пошли в гору, лошадь вели под уздцы. После духоты верфей и жары в стальных корабельных корпусах Дуайт наслаждался самим здешним воздухом, свежим, прохладным дыханьем листвы. Он снял куртку, положил в тележку, расстегнул ворот рубашки. Чем выше они поднимались, тем шире распахивался простор, открылась равнина до самого Филиппова залива, за десять миль отсюда. Они продолжали путь еще полчаса — на ровных местах в тележке, на крутых подъемах пешком. И вскоре вступили в край округлых, как волны, холмов, там и сям виднелись уютные фермы, аккуратные выгоны, а между ними островки кустарника и множество деревьев.— Какая вы счастливая, что живете не в городе, — сказал Дуайт.Мойра вскинула на него глаза.— Мы тоже любим наши края. Но, конечно, тут, в глуши, скука смертная.Он остановился и стал среди дороги, оглядывая приветливый мирный край, вольный широкий простор.— Кажется, никогда я не видел местности красивее, — сказал он.— Разве здесь красиво? — спросила Мойра. — Так же красиво, как в Америке и в Англии?— Ну конечно. Англию я знаю не так хорошо. Мне говорили, что там есть места сказочной прелести. В Соединенных Штатах сколько угодно милых уголков, но вот такого я нигде не встречал. Нет, здесь очень красиво, с какой страной ни сравни.— Я рада, что вы так говорите. Понимаете, мне здесь нравится, но ведь я ничего другого и не видала. Почему-то воображаешь, будто в Америке или в Англии гораздо лучше. Будто для Австралии здесь недурно, но это еще ничего не значит.Дуайт покачал головой.— Вы неправы, детка. Здесь очень хорошо по любым меркам и на самый взыскательный вкус.Подъем кончился. Мойра взялась за вожжи и повернула в ворота. Недлинная подъездная дорожка, обсаженная соснами, привела к одноэтажному деревянному дому — дом был большой, белый, за ним виднелись разные хозяйственные постройки, тоже белые. По всему фасаду и по одной стороне дома шла широкая, частью застекленная веранда. Коляска миновала дом и въехала во двор фермы.— Прошу прощенья, что ввожу вас в дом с черного хода, — сказала девушка, — но серая нипочем не остановится раньше, раз уж она почуяла конюшню.Работник по имени Лу, единственный оставшийся на ферме, подошел помочь ей с лошадью, навстречу прибывшим вышел отец Мойры. Она всех перезнакомила, лошадь и тележку передали на попечение Лу и пошли в дом представить гостя хозяйке. А позже все собрались на веранде, посидели при теплом свете вечернего солнца, выпили понемножку перед вечерней трапезой. С веранды открывалась мирная картина — луга и кустарники на мягко круглящихся холмах, а далеко внизу, за деревьями, равнинная ширь. И опять Дуайт заговорил о красоте здешних мест.— Да, у нас тут славно, — заметила миссис Дэвидсон. — Но никакого сравнения с Англией. В Англии — вот где красиво.— Вы родились в Англии? — спросил американец.— Я? Нет. Я коренная австралийка. Мой дед приехал в Сидней давным-давно, но он не из каторжников. А потом он обзавелся землей в Риверайне. Кое-кто из наших родных и сейчас там живет. — Она помедлила, вспоминая. — Я только один раз побывала в Англии. Мы съездили и туда и на континент в 1948 году, после второй мировой войны. Тогда Англия нам показалась очень красивой. Но теперь, наверно, многое изменилось.Потом Мойра с матерью пошли готовить чай, а Дуайт остался на веранде с ее отцом. Тот сказал:— Позвольте предложить вам еще виски.— Спасибо, с удовольствием выпью.Было тепло и уютно сидеть в мягком предзакатном свете со стаканчиком виски. Немного погодя фермер сказал:— Мойра нам говорила, вы на днях плавали на север.Капитан кивнул.— Да, но мы мало что узнали.— Она так и сказала.— Стоя у берега, в перископ очень мало можно увидеть, — пояснил Дуайт. — Другое дело, если б там были развалины от бомбежки или что-нибудь в этом роде. А так с виду все осталось по-прежнему. Только люди там больше не живут.— Очень сильная радиоактивность?Дуайт кивнул.— Конечно, чем дальше на север, тем хуже. Когда мы были у Кэрнса, там человек еще мог бы прожить несколько дней. В порту Дарвин столько никто бы не протянул.— А когда вы были возле Кэрнса?— Почти две недели назад.— Надо думать, сейчас там еще хуже.— Вероятно. Как я понимаю, радиация усиливается неуклонно день ото дня. В конце концов, разумеется, уровень будет один и тот же на всей Земле.— Говорят, как и прежде, что до нас дойдет в сентябре.— Думаю, правильно говорят. Это распространяется равномерно по всему свету. Похоже, все города, расположенные на одной широте, она поражает в одно и то же время.— По радио сообщали, дошло уже до Рокхемптона.— Я тоже слышал, — подтвердил капитан. — И до Элис Спрингс. Надвигается равномерно по широтам.Хозяин дома хмуро улыбнулся.— Что толку маяться этими мыслями. Выпейте еще виски.— Спасибо, пока больше не хочется.Мистер Дэвидсон налил себе еще немного.— Во всяком случае, наш черед придет после всех.— Видимо, так, — сказал Дуайт. — Если все будет как сейчас, Кейптаун выйдет из строя немного раньше Сиднея, примерно в одно время с Монтевидео. И тогда в Африке и в Южной Америке ничего не останется. Из больших городов Мельбурн — самый южный в мире, так что мы будем почти последними. — Он с минуту подумал. — Возможно, немного дольше протянет большая часть Новой Зеландии и, конечно, Тасмания. Пожалуй, еще недели две-три. Не знаю, есть ли кто-нибудь в Антарктиде. Если есть, они, вероятно, проживут подольше.— Но из больших городов Мельбурн будет последний?— Сейчас похоже на то.Помолчали.— Что вы станете делать? — спросил наконец фермер. — Пойдете на своей лодке дальше?— Я еще не решил, — медленно произнес Тауэрс. — Может быть, мне и не придется решать. Я подчиняюсь старшему по чину, капитану Шоу, он сейчас в Брисбене. Он едва ли оттуда двинется, потому что его корабль двинуться с места не может. Возможно, он передаст мне какой-нибудь приказ. Не знаю.— А будь ваша воля, вы бы отсюда ушли?— Я еще не решил, — повторил капитан. — Много ли на этом выиграешь? Почти сорок процентов моей команды нашли себе девушек в Мельбурне, а некоторые и женились. Допустим, я направлюсь в Хобарт. Женщин я не могу взять на борт, никаким другим способом им туда не добраться, а если бы и добрались, им негде там жить. Мне кажется, было бы жестоко на последние считанные дни разлучать такие пары, разве что от моряков это потребуется по долгу службы. — Он поднял голову, усмехнулся. — Подозреваю, что они бы все равно не послушались. Большинство скорее всего дезертирует.— Я тоже так думаю. Скорее всего для них женщины окажутся важнее службы.Американец кивнул.— Вполне разумно. Так какой смысл отдавать приказ, если знаешь, что его не выполнят.— А без этих людей ваша лодка не может выйти в море?— В общем, может, но только в короткий рейс. До Хобарта недалеко, часов шесть-семь ходу. Туда можно дойти с командой всего в двенадцать человек, даже меньше. При такой нехватке людей мы не станем погружаться и не сможем идти долго. Но если и дойдем до Хобарта или даже до Новой Зеландии, скажем, в Крайстчерч, без полной команды лодка ни к чему не пригодна, мы не сможем действовать. — Тауэрс докончил не сразу: — Мы будем просто беженцами.Опять помолчали.— Я еще вот чему удивляюсь, — сказал наконец фермер. — Почему так мало беженцев. Очень мало приезжих с севера. Из Кэрнса, из Таунсвила, вообще из тех мест.— Вот как? — переспросил капитан. — Но ведь в Мельбурне и устроиться негде, койки свободной не найдешь.— Я знаю, люди приезжали. Но можно было ждать куда больше.— Наверно, радио подействовало, — сказал Дуайт. — Как-никак, речи премьер-министра поддерживали спокойствие. На «Эй-Би-Си» молодцы, говорили людям чистую правду. Да и что за радость — ну, уедешь, бросишь дом, поживешь месяц или два в палатке или в машине, а потом все равно тебя и здесь настигнет то же самое.— Может, вы и правы, — сказал фермер. — Я слыхал, некоторые пожили так неделю-другую, а потом уехали обратно в Квинсленд. Только, по-моему, тут и еще одно. Думается, никто по-настоящему не верит, что это случится — мол, с кем другим, только не со мной, — до последнего не верят, покуда сами не заболеют. А тогда уж не хватает пороху, легче остаться дома и будь что будет. От этой болезни, когда прихватит, уже ведь не излечишься, верно?— Сомневаюсь. По-моему, вылечиться можно, если уехать туда, где нет радиации, и попасть в больницу, где тебя станут правильно лечить. Сейчас в Мельбурне довольно много таких пациентов с севера.— Первый раз слышу.— Понятно. Об этом по радио не сообщают. Да и что они выиграли? Только получат опять то же самое в сентябре.— Весело, что и говорить. Может, выпьете еще?— Спасибо, не откажусь. — Тауэрс поднялся и налил себе виски. — Знаете, вот я уже привык к этой мысли, и теперь мне кажется, так даже лучше. Мы ведь все смертны, все умрем, кто раньше, кто позже. Беда была, что человек к смерти не готов, ведь не знаешь, когда придет твой час. Ну, а теперь мы знаем, и никуда не денешься. Мне это вроде даже приятно. Приятно думать: до конца августа я крепок и здоров, а потом — вернулся домой. Мне это больше по душе, чем тянуть хилому и хворому от семидесяти до девяноста.— Вы военный моряк, офицер. Наверно, вам такие мысли привычнее.— А вы хотите уехать? — спросил капитан. — Когда подойдет ближе, куда-нибудь переберетесь? В Тасманию?— Я-то? Бросить ферму? Нет уж. Когда оно придет, я его встречу здесь, на этой самой веранде, в этом кресле, со стаканчиком виски в руке. Или в собственной постели. Свой дом я не брошу.— Мне кажется, теперь, когда люди поняли, что этого не миновать, почти все так и рассуждают.Солнце заходило, а они все сидели на веранде, пока не вышла Мойра и не позвала к столу.— Допивайте виски и пойдемте за промокашкой, если вы еще держитесь на ногах, — заявила она.— Как ты разговариваешь с нашим гостем? — упрекнул отец.— Я знаю нашего гостя куда лучше, чем ты, папочка. Он в каждый кабачок сворачивает, не оттащишь.— Скорее это ему тебя от выпивки никак не оттащить.И они вошли в дом.То были два мирных, отдохновенных дня для Дуайта Тауэрса. Он передал миссис Дэвидсон и Мойре солидный узел, они разобрали белье и носки и принялись за починку. Каждый день, с рассвета и до сумерек, он помогал Дэвидсону на ферме. Его посвятили в искусство содержать в чистоте овец, забрасывать лопатой силос в тачку и развозить по выгонам; долгими часами он ходил рядом с волом по залитым солнечными лучами пастбищам. Благотворная перемена после жизни взаперти в подводной лодке или на корабле; по вечерам он ложился рано, спал крепким сном и со свежими силами встречал новый день.В последнее утро, после завтрака, Мойра застала его на пороге чулана — боковушки рядом с прачечной; боковушка теперь служила складом для старых чемоданов, гладильных досок, резиновых сапог и прочего хлама. Дуайт стоял у отворенной двери, курил и смотрел на вещи, сложенные внутри.— Когда в доме уборка, мы сюда сваливаем всякое барахло и обещаем себе отправить его на распродажу старья. А потом забываем.Дуайт улыбнулся:— У нас тоже есть такой чулан, только в нем не так много всего. Может быть, потому, что мы не очень долго прожили на одном месте. — Он все еще с любопытством разглядывал содержимое чулана, потом спросил: — А чей там трехколесный велосипед?— Мой.— Вы, наверно, были совсем маленькая, когда на нем катались.Мойра мельком глянула на велосипед.— Теперь он кажется крохотным, да? Наверно, мне тогда было года четыре или пять.— А вот «кузнечик»! — Дуайт дотянулся, вытащил из кучи хлама детский тренажер, скрипучая пружина и подножка рыжие от ржавчины. — Сто лет я их не видал. Одно время у нас в Америке детвора просто помешалась на этих «кузнечиках».— У нас их одно время забросили, а потом они опять вошли в моду, — сказала Мойра. — Сейчас очень многие ребятишки на них скачут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35