Прежде всего нам нужны результаты научных наблюдений, ради них мы и посылаем подводную лодку. Поскольку антенна лодки невысока, а идти почти все время надо будет с погружением, мы не можем ждать постоянной радиосвязи. Уже по одной этой причине «Скорпион» должен благополучно вернуться, иначе вся операция потеряет смысл. Кроме того, ваша лодка — единственное оставшееся у нас судно дальнего действия, пригодное для связи с Южной Америкой и Южной Африкой. Учитывая все это, я внес коренные изменения в маршрут, который мы обсуждали на предыдущем нашем совещании. Обследование Панамского канала отменяется. Сан-Диего и Сан-Франциско также отменяются. Там всюду могут быть минные поля. Капитан Тауэрс, не скажете ли нам вкратце, какие у вас соображения насчет минных полей?Дуайт коротко изложил, что ему известно о минах и что неизвестно.— Сиэтл нам доступен и весь Пьюгетский пролив тоже. И Пирл-Харбор. Думаю, незачем особенно опасаться мин вокруг залива Аляски, вряд ли их ставили там, где льды всегда в движении. В тех широтах льды сами по себе — задача не простая, «Скорпион» ведь не ледокол. И все же, я полагаю, мы можем попробовать туда пройти без особого риска для лодки. Если и не удастся пройти до шестидесятой широты, что ж, сделаем все, что в наших силах. Думаю, мы сумеем выполнить почти все, что вам желательно.И опять пошел разговор о радиосигналах, все еще доносящихся откуда-то из района Сиэтла. Сэр Филип Гудол, директор НОНПИ, предъявил сводку передач, полученных после войны.— В большинстве эти сигналы непонятны, — сказал он. — Они поступают через неопределенные промежутки времени, больше зимой, чем летом. Частота — 4,92 мегагерц. (Тут специалист по радиотехнике сделал пометку в своих записях.) За все время перехвачено сто шестьдесят девять передач. Из них в трех можно было различить сигналы по азбуке Морзе, всего семь сигналов. В двух случаях явно распознавались английские слова, по одному в каждой передаче. Все остальное в этих передачах расшифровке не поддается; если кто-нибудь хочет взглянуть, записи при мне. Понятные два слова — ВОДА и СВЯЗЬ.— Сколько в целом часов продолжались передачи? — спросил сэр Дэвид Хартмен.— Около ста шести часов.— И за все это время только два понятных слова? Остальное — невнятица?— Совершенно верно.— Думаю, что и в этих двух словах смысла нет. Вероятно, передачи — случайность. В конце концов, если несчетное множество обезьян станет барабанить на несчетном множестве пишущих машинок, которая-нибудь из них напечатает комедию Шекспира. По-настоящему выяснить требуется одно: каким образом вообще возникают эти передачи? Очевидно, еще существует какой-то источник электрической энергии. Возможно, тут действуют и какие-то люди. Это маловероятно, но все может быть.Лейтенант Сандерстром наклонился к своему командиру, что-то ему шепнул. Дуайт объявил во всеуслышание:— Мистеру Сандерстрому известны радиостанции тех мест.— Не уверен, что знаю их все, — застенчиво сказал лейтенант Сандерстром. — Лет пять назад я проходил на острове Санта-Мария практику по морской связи. Передачи шли в том числе на частоте 4,92 мегагерц.— А где этот остров? — спросил адмирал.— Совсем рядом с Бремертоном в Пьюгетском проливе, сэр. Там на побережье есть еще несколько станций. А здесь находится главная во всем районе школа морской связи.Капитан Тауэрс развернул карту и показал пальцем:— Вот этот остров, сэр. Его соединяет с материком мост, он ведет к Манчестеру, совсем рядом с Клемским заливом.— И велик ли радиус действия этой станции на Санта-Марии? — спросил адмирал.— Наверно не знаю, но, думаю, передачи можно поймать в любой точке земного шара, — был ответ.— Станция и выглядит как кругосветная? Очень высокие антенны?— Очень, сэр. Антенны такие — есть на что посмотреть. Я так думаю, эта станция — часть системы постоянной связи, которая охватывает весь Тихий океан, но наверняка не скажу. Я только учился в школе связи.— Вам не случалось связываться с этой станцией напрямую с какого-нибудь корабля, где вы служили?— Нет, сэр. Мы работали на других частотах.Поговорили еще о технике радиосвязи.— Если это и впрямь окажется Санта-Мария, пожалуй, нам не трудно будет обследовать остров, — сказал наконец Дуайт и мельком глянул на основательно изученную еще прежде карту, проверяя себя. — Глубина совсем рядом с островом — сорок футов. Пожалуй, мы даже сможем остановиться у самой пристани. На крайний случай у нас есть надувная лодка. Если уровень радиации не чересчур высок, можно будет ненадолго послать человека на берег — разумеется, в защитном костюме.— Пошлите меня, — с готовностью вызвался лейтенант Сандерстром. — Я там все ходы и выходы знаю.На том и порешили и стали обсуждать теорию Йоргенсена: какими научными наблюдениями можно подтвердить ее или опровергнуть.После совещания Дуайт встретился с Мойрой Дэвидсон, они собирались вместе пообедать. Она заранее выбрала скромный ресторан в центре, Дуайт пришел туда первым. Она появилась с небольшим чемоданчиком в руках. Поздоровались, и Дуайт предложил Мойре перед обедом выпить. Она попросила коньяку с содовой, Дуайт, заказывая, спросил ее:— Двойную порцию?— Нет, обычную, — был ответ.Дуайт, не выразив ни удивления, ни одобрения, кивнул официанту. Глянул на чемоданчик.— Ходили по магазинам?— По магазинам! — возмутилась Мойра. — Это я-то, воплощенная добродетель!— Прошу прощенья. Собрались куда-нибудь съездить?— Нет. — Мойра явно наслаждалась его любопытством. — Угадайте с трех раз: что тут в чемодане?— Коньяк.— Нет. Коньяк уже во мне.Дуайт чуть подумал.— Большой острый нож. Вы намерены вырезать из рамы какую-нибудь картину на библейский сюжет и повесите ее у себя в ванной.— Не то. Угадывайте в последний раз.— Ваше вязанье.— Я не умею вязать. Не признаю никаких успокоительных занятий. Пора бы вам это знать.Им подали коньяк и содовую.— Ладно, сдаюсь, — сказал Дуайт. — Так что же у вас тут?Мойра открыла чемоданчик. Внутри лежали репортерский блокнот, карандаш и учебник стенографии. Дуайт широко раскрыл глаза.— Послушайте, неужели вы взялись изучать эту штуковину?!— А чем плохо? Вы же сами мне посоветовали.Дуайту смутно вспомнилось, что однажды от нечего делать он и правда сказал ей — занялась бы стенографией.— Вы что же, берете уроки?— Каждое утро. Мне надо быть на Рассел-стрит в половине десятого. Я — и половина десятого! Приходится вставать, когда и семи еще нет!— Прямо беда! — усмехнулся Дуайт. — А зачем вам это?— Надо же чем-то заняться. Мне надоело боронить навоз.— И давно вы этим занимаетесь?— Три дня. Делаю огромные успехи. Вывожу загогулины, кого угодно перезагогулю.— А вы, когда пишете, понимаете, что загогулины означают?— Пока нет, — призналась Мойра и отпила глоток. — Для этого надо еще много работать.— Вы и на машинке учитесь печатать?Мойра кивнула.— И счетоводству тоже. Всей премудрости сразу.Дуайт посмотрел на нее с удивлением.— Когда вы все это одолеете, из вас выйдет классный секретарь.— На будущий год, — сказала Мойра. — Через год я смогу получить отличное место.— И много народу там учится? Это что же, школа или курсы?Она кивнула.— Я и не думала, что будет так много. Пожалуй, только вдвое меньше, чем бывало обычно. Сразу после войны учащихся было раз-два и обчелся, и почти всех преподавателей уволили. А теперь поступает все больше народу, и уволенных придется вернуть.— Значит, приходят новые ученики?— Больше подростки. Я среди них себя чувствую бабушкой. Наверно, дома они надоели родным, вот их и заставили заняться делом. — Мойра чуть помолчала, потом прибавила: — И в университете то же самое. Сейчас куда больше слушателей, чем было несколько месяцев назад.— Вот уж не ждал такого оборота, — сказал Дуайт.— Сидеть дома — скука, — объяснила Мойра. — А на этих уроках встречаются все друзья-приятели.Дуайт предложил ей выпить еще, но Мойра отказалась, и они прошли в зал обедать.— Вы слышали про Джона Осборна и его машину? — спросила Мойра.Дуайт рассмеялся:— А как же! Он мне ее показывал. Наверно, он всем и каждому ее показывает, кого только зазовет. Отличная машина.— Джон сошел с ума. В этой машине он разобьется насмерть.— Ну и что? — сказал Дуайт, принимаясь за бульон. — Лишь бы он не разбился прежде, чем мы уйдем в рейс. Он получает массу удовольствия.— А когда именно вы уходите?— Думаю, примерно через неделю.— Это очень опасный поход? — негромко спросила Мойра.Короткое молчание.— Нет, почему же, — сказал Дуайт. — С чего вы взяли?— Вчера я говорила по телефону с Мэри Холмс. Похоже, Питер ей сказал что-то такое, что ее встревожило.— О нашем походе?— Не прямо о нем. По крайней мере так мне кажется. Вроде он собрался написать завещание.— Это всегда разумно, — заметил Дуайт. — Каждому следует составить завещание, то есть каждому женатому человеку.Подали жаркое.— Скажите же мне: очень это опасно? — настойчиво повторила Мойра.Дуайт покачал головой.— Это очень долгий рейс. Мы будем в плаванье почти два месяца и примерно половину времени — под водой. Но это не опаснее, чем любая другая операция в северных морях. — Он чуть помолчал. — Там, где возможно, был ядерный взрыв, подводной лодке рыскать всегда опасно. Особенно с погружением. Никогда не знаешь, на что наткнешься. Морское дно сильно меняется. Можно напороться на затонувшие суда, о которых и не подозревал. Надо пробираться между ними поосторожнее и глядеть в оба. Но нет, не сказал бы, что рейс опасный.— Возвращайтесь целый и невредимый, Дуайт, — тихо сказала Мойра.Он весело улыбнулся.— Ясно, я вернусь целый и невредимый. Нам дан такой приказ. Адмирал желает заполучить нашу лодку обратно.Мойра со смехом откинулась на спинку стула.— Вы просто невозможный! Только я начну разводить сантименты, вы… вы их прокалываете, как воздушный шарик.— Наверно я-то не сентиментален. Шейрон всегда это говорит.— Вот как?— Ну да. Она даже всерьез на меня сердится.— Неудивительно, — заявила Мойра. — Я очень ей сочувствую.Пообедали, вышли из ресторана и отправились в Национальную галерею, где открылась выставка духовной живописи. Все картины писаны были маслом, большинство в модернистской манере. Тауэрс и Мойра обошли часть галереи, отведенную под сорок выставленных картин, — девушка смотрела с интересом, моряк откровенно ничего в этой живописи не понимал. Оба несколько терялись перед «Снятиями с креста» в зеленых тонах и «Поклонениями волхвов» в розовых; перед пятью или шестью полотнами, трактующими войну в религиозном духе, они немного поспорили. Постояли перед картиной, заслужившей первую премию: скорбящий Христос на фоне разрушенного города.— В этом что-то есть, — сказала Мойра. — На сей раз я, пожалуй, согласна с членами жюри.— А по-моему это мерзость.— Что вам тут не нравится?Дуайт в упор разглядывал картину.— Все не нравится. Это же насквозь фальшиво. Ни один пилот, если он в здравом уме, не полетит так низко, когда вокруг рвутся водородные бомбы. Он бы просто сгорел.— Но композиция хороша и цветовая гамма тоже, — возразила Мойра.— Да, конечно. А сюжет фальшив.— Почему?— Если вот это должно изображать здание АРПК Американская радиопромышленная корпорация.

, ваш художник посадил Бруклинский мост на сторону Нью-Джерси, а Эмпайр Билдинг в самую середину Центрального парка.Мойра заглянула в каталог.— Тут вовсе не сказано, что это Нью-Йорк.— Какой бы город он ни хотел изобразить, все тут фальшиво. Это не может так выглядеть. — Дуайт чуть подумал. — Чересчур театрально. — Отвернулся, брезгливо поглядел по сторонам. — Все это не по мне.— А разве вы не ощущаете в этих полотнах духа веры? — спросила Мойра. Странно, он ведь постоянно ходит в церковь, казалось бы, выставка должна его тронуть.Дуайт взял ее под руку.— Я не набожен. Виноват я сам, а не художники. Они смотрят на все по-другому.Они вышли из зала.— А вообще вы любите живопись? — спросила Мойра. — Или смотреть на картины вам скучно?— Совсем не скучно. Мне нравятся живые краски и чтобы картина меня не поучала. Вот есть такой художник Ренуар, правильно.— Мойра кивнула.— В музее есть несколько полотен Ренуара. Хотите посмотреть?Они прошли в раздел французской живописи, и Дуайт постоял несколько минут, глядя на реку и на затененную деревьями улицу рядом с нею, на белые дома и магазины — все очень красочное и очень французское.— Вот такие картины мне по душе, — сказал он. — На такое я могу смотреть без конца.Они еще некоторое время бродили по галерее, разглядывали картины, болтали. Потом оказалось, ей пора: мать не совсем здорова, и Мойра обещала вернуться вовремя и приготовить чай. Дуайт отвез ее трамваем на вокзал.В толчее у вокзального входа она обернулась к нему.— Спасибо за обед и за весь этот день. Надеюсь, другие картины вознаградили вас за те, что в религиозном духе.Дуайт засмеялся.— Безусловно, вознаградили. Я не прочь прийти сюда еще раз и поглядеть на них. А религия — это не по моей части.— Но ведь вы постоянно ходите в церковь.— Ну, это совсем другое дело.Сказано решительно, да и спорить с ним здесь, в толпе, пробовать не стоило. Она спросила только:— Мы еще увидимся до вашего отъезда?— Днем я почти все время буду занят, — ответил Дуайт. — Можно как-нибудь вечером сходить в кино, но чем скорее, тем лучше. Мы отбываем, как только закончатся все работы на борту, а они сейчас ведутся полным ходом.Условились вместе поужинать во вторник. Мойра помахала рукой на прощанье и скрылась в толпе. Тауэрсу незачем было спешить, никаких неотложных дел в порту не было, а до закрытия магазинов оставался еще целый час. И он неторопливо зашагал по улицам, заглядывая в витрины. Вскоре набрел на магазин спортивных товаров и, чуть помешкав, вошел.В рыболовном отделе он сказал продавцу:— Мне нужен спиннинг — хорошее удилище, катушка и нейлоновая леска.— Извольте, сэр. Для вас?Американец покачал головой:— В подарок мальчику десяти лет. Это будет его первая снасть. Хотелось бы лучшего качества, но совсем небольшую и легкую. Есть у вас какие-нибудь из стекловолокна?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35