«Городов В. Круг Девятирога»: АСТ: АСТ МОСКВА: Транзиткнига; М.; 2006
ISBN 5-17-035673-0
Аннотация
Минуту назад он был обычным парнем из нашего мира...
Теперь он — в мире СОВЕРШЕННО ДРУГОМ!
В этом мире обитают не только мужчины и женщины, но и презираемые всеми бесполые — «бепо».
В этом мире те, что не имеют над собой господина, официально считаются РАЗБОЙНИКАМИ, а полубезумный император охотится на людей, как на дичь...
В этом мире его зовут Водорогом, и он — один из Избранных древним, таинственным пророчеством Предназначения.
Однако чтобы исполнить Предназначение, он должен найти ВСЕХ, с кем связано его пророчество...
Владимир Городов
Круг Девятирога
ПРОЛОГ
Пермь,
15 апреля 2005 года
В день моей смерти стояла до чрезвычайности промозглая погода. Мышиного цвета туман клубился над городом, но не опускался вниз, вобрав в себя лишь верхушки высотных зданий. Только изредка щупальца его крадучись тянулись вниз, но, чуть коснувшись земли, тотчас растворялись, словно рассеянные некой волшебной силой. Остатки снега на крышах и газонах, и без того грязные, взопрев под этой гигантской периной, налились талой водой. Цвет их всё более и более приближался к чёрному. Водосточные трубы извергали такие водопады, какие не увидишь и при ином летнем ливне. В такую погоду никуда идти не хотелось. Нет, никаких предчувствий, ничего мистического! Просто выходить из тёплой квартиры и погружаться в эту туманно-моросную взвесь было, как говорит нынешняя молодежь, «в лом». Но куда же деться от забот наших суетных! Я вздохнул, извлек из помятой пачки и сунул в рот сигарету, поднял воротник курточки и вышел из подъезда своего дома.
Подвели меня дурная привычка курить на ходу и дешёвая китайская зажигалка. В задумчивости шагая по знакомой дороге, я почти автоматически достал зажигалку и, поднеся к сигарете, чиркнул колёсиком. Однако язычок пламени не появился. Чиркнул ещё раз — тот же эффект. Последующие попытки тоже не привели к успеху. А курить хотелось. Я остановился и потряс зажигалку. Чиркнул — не горит. Потёр в ладонях, опять чиркнул — снова не горит. Вот тут-то всё и случилось.
На поминках такую смерть штампованно называют нелепой и преждевременной. Насчёт преждевременности — не нам судить, а вот насчёт нелепости полностью соглашусь. НЕ ЛЕПО, не красиво. Да и какая уж тут красота, когда с высоты пятиэтажного дома на тебя сваливается огромный снежно-ледяной массив, многократно утяжелённый пропитавшей его влагой. Увлечённый борьбой с зажигалкой, я сначала не обратил внимания на скрежет льда по шиферу. Лишь только нарастающий гул рассекаемого глыбой воздуха заставил меня поднять лицо вверх. Грязная пористо-кристаллическая поверхность к этому моменту находилась уже в полуметре от моей головы. В сознании вспыхнуло чувство, которое невозможно выразить одним словом: в тесный клубок сплелись животный страх и детская обида, горестное недоумение и слезливая досада, наивная надежда и тупое отчаяние. Это чувство вдруг свернулось в тугую спираль, вспыхнуло неистовым светом и выбросило из себя миллионы острейших лучей, словно бы разнёсших мой череп изнутри...
ГЛАВА 1
РОКИРОВКА
...Мало-помалу возвращается способность мыслить. Прислушиваюсь к ощущениям. Ничего не болит. Открываю глаза. Темно. Лежу. На чём? Осторожно щупаю рукой. Что-то «безвкусное», похожее на пенопласт. Медленно сажусь. Прислушиваюсь. Абсолютная тишина. Вообще ни звука. Как в барокамере. Где я? В больнице? В морге? Перед моим взором возникает пурпурная точка. Растёт. Как бы накаляясь, превращается в красную. Затем в жёлтую. Затем в ослепительно белую. Медленно начинает закружиться вокруг меня. Быстрее. Ещё быстрее. Тупо провожаю её взглядом. До тех пор, пока успеваю. Вскоре она превращается в яркое кольцо. Кольцо начинает вращаться вокруг одной из своих осей. Я оказываюсь замкнутым внутри нестерпимо сияющей сферы. И тут на меня нисходит — по-другому просто не сказать. Я вспоминаю всё. Буквально всё, абсолютно! Всё, что со мной когда-либо случалось в жизни. Всё, что видел, слышал, читал, ощущал. Могу дословно воспроизвести любой разговор с любым моим собеседником в любой из дней, часов, минут. Из буквы в букву процитировать любую книгу, даже мельком пролистанную.
Светящийся шар теряет яркость. Сквозь его стенки проявляется знакомый городской пейзаж. Панельная пятиэтажка, в которой я прожил последние семнадцать лет. Коряво обрезанные тополя. Вспученный асфальт ни разу не ремонтированной со времени прокладки дороги. Оттаявшие из-под снега зимний мусор и собачьи экскременты. Вот только люди куда-то подевались. Исчезли с лавочки пенсионеры, только что горячо обсуждавшие глобальное происшествие дворового масштаба. Дворник дядя Саша, в задумчивости опиравшийся на широкую лопату и грустно взиравший на груды мокрого мусора, бесследно испарился. Хотя фанерный инструмент труженика коммунального хозяйства непонятным образом продолжал вертикально стоять на тёмном пятачке асфальта. При более детальном осмотре оказывается, что единственная фигура, нарушающая полное безлюдье — я сам. Причём наблюдю себя со стороны, застывшего в самой непривлекательной позе: голова задрана вверх, глаза выпучены, рот раскрыт, так и не прикуренная сигарета, выпав, зависла в воздухе, ноги полусогнуты, руки растопырены в стороны. А сверху, всего в нескольких сантиметрах над головой, парит солидных размеров глыбища серого льда... Короче говоря, картинка маслом под названием «Ой, ё!..» Кадр за мгновение до... О том, что произойдет через это мгновение, не хотелось даже думать. И лишь только теперь до меня дошло, что я просто-напросто умер. На память вдруг пришёл эпизод из голливудского фильма «Привидение», в котором душа трагически погибшего паренька в полнейшем шоке орала и буйствовала по поводу кончины своего тела. Я же в качестве души (или астрального, или тонкого тела — называйте как угодно) оставался абсолютно спокойным. И даже почувствовал облегчение: будто с плеч свалился груз, давивший на них так давно, что к его весу уже привык и не замечал.
Я подошёл к своему изваянием застывшему телу. Осмотрел его, осмотрел себя. Сравнил. Ну, прямо-таки близнецы-братья! Даже одеты одинаково: кожаные куртки, джинсы. И даже на правой кроссовке шнурок по-одинаковому расшнуровался. Только вот себя в новой ипостаси я ощущал по-прежнему, а тот... Тот вообще не прощупывался. «Картинка» присутствовала, а вот ощутить, как ни старался, ничего не удавалось: рука проходила сквозь пустоту.
— Ну что, друже, налюбовался? — услышал я за собой голос и резко обернулся. Буквально только что здесь было абсолютно безлюдно, а сейчас на детской деревянной песочнице, покрытой облупленным слоем синей краски, сидел атлетического вида парнище, одетый так, словно попал сюда прямёхонько с венецианского карнавала: камзол попугаистой оранжево-голубой расцветки, расшитый где только можно золотым позументом, башмаки из светлой кожи, похожие на двух маленьких бегемотиков. Лихо заломленную шляпу немыслимого фасона, огромнейшие поля которой возлежали на его плечах, украшал аляповатый букет разноцветных перьев. Завершал картину неимоверно длинный меч (и как только он его обнажать умудряется?) в сверкающих ножнах на широком кожаном поясе. Лицо парня — надо заметить, очень красивое, с точёным профилем — очень портило выражение, какое я неоднократно наблюдал у многочисленных представителей низшего начальства: этакое самодовольно-глуповатое, с налетом превосходства и лёгкого покровительства.
— Уразумел уже, что сей мир тебя не имет? — произнёс появившийся с менторской интонацией, как говорят с неразумным ребенком.
— Вообще-то воспитанные люди здороваются, — язвительно заметил я.
— Так то люди. Им, понятно дело, здравия хочется. А нам-то оно на что?
— «Вам» — это кому?
— «Вам» — это... ну, нам, конечно... Мне, тебе, другим, которые уже это...
— Что — «это»?
— Так... это самое... Ты уж вон, — он махнул рукой в сторону моего «фантома», — почти что умер. Я тоже... почти.
— И кто же ты кто такой? Как звать-величать? — спросил я.
— Не зови ушедшего, — сказал он, многозначительно покачав указательным пальцем и нахмурив брови, кои жесты, по его мнению, должны были придать ему многозначительный вид. — Я послан за тобой, а потому реки: «Посланник».
Короче говоря, ушёл он от ответа.
— И кем же ты послан?
— Тем. Або Другим. А то и Обоими — не мне ведать.
— А если поконкретнее? — настаивал я.
— По... чаво? — не понял он слова.
— Точнее сказать можешь: кто послал тебя? Куда идти? Для чего?
— Дык, совет старцев-веломудров меня за тобою послал. Твоё Предназначение, опять же... То ись, разговорщик-то я невеликий, — всё же смутился он. — Моё дело — тебя привести. Вот придём, там всё и узнаешь.
— А ты уверен, что я с тобой пойду?
Скривив рот, он пожал плечами, что можно было истолковать лишь однозначно: а куда ж ты денешься? И это меня взбесило.
— Ну-ну, жди! — сердито бросил я и, оставив нового знакомца сидеть на песочнице, отправился обследовать этот знакомый мир, вдруг ставший для меня новым и непривычным. В голове крутились всяческие шаловливые мысли о том, каким весёлым и проказливым привидением я стану. Однако меня ждало разочарование. Лишь только я свернул за угол дома, передо мной разверзлась бездоннейшая чёрная пустота. И то же самое — за всеми другими углами. Городской пейзаж смотрелся целостно лишь с того места, где меня настигла смерть. Стоило отойти на несколько шагов, как в «картинке» появлялись чёрные щели, уходящие бесконечно вверх и вниз. Расколотая земля и, того больше, расколотое небо оставляли неимоверно гнетущее впечатление.
Я стоял на краю трещины, невидяще глядя в тёмное ничто. И только теперь различные грустные мысли, соответствующие моменту, проникли в моё сознание: вот, не успел этого... не завершил того... а как же без меня там?..
— Слышь, приятель, — услышал я над ухом. Подошедший Посланник говорил уже заискивающе, — ты того... не это... Тебе ж на самом деле-то свезло, как не знамо кому! Вот так бы сейчас просто помер — и всё! А тама тебя тело ждет, в коем ты Предназначение свершить должон.
— Какое тело? Где — «тама»?
— Дык, это... моё, говорю, тело. Зазря я, что ль, согласился его уступить? Да и, опять же, сам посуди: деться-то тебе некуда! Выбор-то невелик: иль выполняй Предназначение, иль — Вечный Схлоп!
— Вечный Схлоп? Что это?
— У-у-у... Это такая... такое... ну, навсегда, наверное... и страшно-о-о...
— Ладно, красноречивый, — сказал я ему, — уговорил. Пошли к твоим старцам, Бог с тобой!
— Оба, — довольно ответил тот. — Иди за мной.
Вне пространства,
вне времени
Мы завернули за угол, где в моём обычном мире пролегала улица Вижайская. Однако та странная улица, на которую мы вышли, ничего общего с Вижайской не имела. Начинаясь из ниоткуда, она уходила куда-то далеко, в бесконечность. По одной стороне её стояли недостроенные дома, напоминавшие дворцы, сошедшие с кульманов бездарных архитекторов. С другой стороны располагались причудливо-фантомные здания, в которых, вопреки всем законам физики, вместо многих этажей зияли пустоты.
А потом начались совсем уж странные вещи. Своего сопровождающего я вдруг увидел далеко-далеко впереди. Он что-то кричал — не разберёшь, что — и очень оживлённо жестикулировал. А меня начали со всех сторон обступать существа, среди которых Квазимодо смотрелся бы писаным красавцем. Все они были какие-то недоразвитые и абсолютно непропорциональные: у одних — маленькое тельце при огромных руках-ногах, у других — наоборот, огромное тело с маленькими конечностями и крошечной головкой, кто-то — с одной рукой, другие — одноногие. Какие-то шаржи на людей!
— Подай монетку! Подай монетку! Ты богатый, у тебя много монеток! Подай! — загундосили они.
— Какие монеты? — удивился я. — Откуда они у меня?
— А в кармане-то, в кармане! Ну, не скупись! — причитали они.
Я полез в карман и, к своему удивлению, обнаружил там довольно увесистый кожаный мешочек. Раскрыв его, я удивился ещё больше: он был полон золотых монет, блестевших так, словно на них падал яркий солнечный луч, несмотря на то, что нас окружал лишь рассеянный и тусклый, как при густой облачности, свет.
— Ну что ж, держите.
Я стал раздавать обступившим меня жёлтенькие кругляши. Наглыми они не были: каждый, получив монетку, отходил в сторонку и растворялся в окружающей фата-моргане. Одарив последнего из несчастных, я заглянул в кошель и увидел, что он пуст: каждому хватило ровно по одному золотому. И тут я почувствовал себя разбитым и опустошённым. Ноги не держали, и я сел (чуть было не сказал: «на землю») прямо там, где стоял. Ко мне подбежал Посланник.
— Ты это... Ты чего... Я же это... махал тебе, кричал, — он бестолково жестикулировал, не в силах выразить свою мысль. — Ты зачем раздал-то?
— Ты про деньги? — спросил я. — Да мне не жалко. И зачем они мне здесь, деньги?
— Ты тупой, что ли? Не соображаешь? Ну откуда у тебя здесь деньги? Кто тебе их дал? У тебя ничего нет, кроме тебя самого! Вот ты себя самого и раздал этим...
— Кто эти несчастные?
— Несчастные? — усмехнулся он. — Какие ж это несчастные! Это балбесы, у которых за душой ничего нет! Пустоцветы. Не нажили ничего при жизни, а теперь им дальше идти не с чем, вот и клянчат. Да только попусту: чужое — не своё, в счёт не идёт. Им подавать всё равно, что пьяницам: и себе в убыток, и им не впрок. А что мне теперь прикажешь делать? Опять неудача!
— «Опять»? — переспросил я. — Так я не первый? Видно, тебе всё равно, кого с собою тащить? Может, ты и смерть мою подстроил?
— Окстнись! — замахал руками тот. — Была бы нужда душу губить! Тем паче, что здесь, в безвременье, к смерти любого человека завсегда успеешь. И совсем не всё равно, кого с собой брать. Мне на то приметы верные дадены, под кои ты и подходишь.
— Какие приметы?
— Про то сказывать не велено. Однако ж первый, кого я по ним нашёл, мимо Камня пройти не смог... — внезапно спохватившись, он прихлопнул себе рот ладонью.
— Это мимо какого камня?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45