Бросил их в костер и ждал, когда они полностью сгорят. Старательно перемешивал пепел.
— Что это ты засмотрелся на огонь? — спросил подошедший Хасан. — Поехали, лошади уже готовы.
54
— Вот и опять мы с тобой оказались вдвоем в саванне, — произнес Хасан на другой день. — Только на этот раз двигаемся в обратном направлении, с запада на восток.
Весь день гнали коней подальше от Данкори, старались не попадаться на глаза тем, кто спешил принять участие в разграблении лагеря. Сами же прихватили с собой только сумку с талерами и оружие, но забыли о продовольствии. Теперь из горсти проса, случайно найденного и седельной сумке, варили жидкую кашицу, а Хасан насадил на прутик несколько грибов и держал их над огнем.
— Обычная еда в дороге, — говорил он. — Мы их называем «земляное мясо», или «ослятина». Охотники и некоторые крестьяне собирают их, добавляют в похлебку. Ешь, не бойся.
Крупные, похожие на грузди грибы белого цвета темнели и морщились, густой сок капал на шипящие угли. Запах был аппетитный, а вкус… Конечно, тот, кто сравнил это блюдо с мясом, имел весьма сильное воображение.
Кое-как утолили голод, и Хасана потянуло на размышления о жизни. Видимо, события последних дней сильно потрясли его и сейчас не давали покоя. Но Дмитрий решительно заявил, что говорить не о чем — нигде не были, ничего не видели. Пояснил, что случившееся следует крепко забыть, чтобы случайно не проговориться при посторонних.
— Странная штука жизнь, — вздохнул Хасан. — Знаем ее начало и конец, а боимся того, что лежит между ними. Или так легче жить?
— У нас говорят: «Лихо до дна, а там дорога одна», — отозвался Дмитрий. Потом перевел напарнику это казачье присловье.
— Воистину, один находит счастье лишь в дальней дороге, а другой всю жизнь сидит дома. Вот и я, сколько лет брожу по чужим странам. Устал. Но когда-нибудь обзаведусь своим домом, где будет много-много жен и детей. Ты о своих домашних ничего не слышал?
— Нет, — отрезал Дмитрий. Говорить о доме не хотелось. Да и где он теперь? В горах Джоса, в Дикве или на Дону? — Хасан, разбудишь меня в середине ночи. В случае тревоги — стреляй.
За прошлый день стрелять приходилось уже не раз. Какието люди, завидев двух одиноких всадников, спешили им навстречу, но при этом откровенно пытались зайти со спины, разворачивались цепью. В ответ Дмитрий без промедления открывал беглый огонь на поражение. Решительно давал понять, что не желает вступать в близкое знакомство. Вторым карабином орудовал Хасан и не жалел патронов.
Такая тактика оправдывала себя на открытой местности, но впереди лежали холмы, склоны которых были изрезаны руслами ручьев и поросли редкими деревьями и кустами. Местность, самой природой созданная для засад. Поэтому на следующее утро свернули к первой же деревне, где Хасан объяснил старосте, что два купца из Кано были ограблены французами и сейчас пробираются в Кацину. Сослался на своего старого знакомого, старосту рынка этого города, и просил снабдить продовольствием, проводниками и носильщиками. При свидетелях вручил задаток.
В ответ староста заявил, что знает почтенного хозяина городского рынка и готов оказать необходимую помощь единоверцам, чудом спасшихся из рук иноземных грабителей. Однако он просил путников задержаться только на один день и не побрезговать деревенским гостеприимством. Объяснил, что именно сегодня крестьяне справляют праздник урожая и приносят жертвы «духу зерна». Как бы извиняясь добавил, что в городах ученые имамы и маламы не одобряют подобных проявлений язычества, но в этом году на всех полях такой богатый урожай, что почтить «духа» просто необходимо.
Дмитрий негромко напомнил Хасану, что надо спешить и как можно скорее известить Раббеха о том, что случилось с французской колонной. Но напарник ответил, что всю ответственность берет на себя и сообщение в Борну будет доставлено очень скоро.
Остались, а потом наблюдали, как один из крестьян в огромной маске, украшенной бычьими рогами, исполнил ритуальный танец урожая. Было много песен и плясок, «духу» поднесли щедрое угощение, которое вся деревня поглощала до позднего вечера. Хлебнувший на радостях крепкого пива, Хасан растолковывал Дмитрию, что в незапамятные времена хаусанцы жили на плодородных северных равнинах и пахали на быках. Но Сахара наступала и пришлось переселиться в эти края, расчищать поля в густых зарослях на склонах холмов. Здесь, среди скал и невыкорчеванных деревьев, тень которых защищает посевы от палящих лучей солнца, пришлось отказаться от плуга и взяться за мотыгу. Да еще во многих местах быки дохли от укусов мухи цеце. Но память о защитнике урожая, «духе зерна» в образе быка, осталась.
Утром выступили в путь и дальше шли от деревни к деревне, не опасаясь внезапного нападения. Только раз какие-то конники внезапно появились из-за поворота дороги, но местные жители заранее предупредили о такой возможности. Стрельба Дмитрия из двух наганов в упор была весьма эффективной и до самой Кацины больше никаких происшествий не случилось.
Когда на горизонте появились массивные городские стены и башни, Дмитрий обратил внимание на их необычный темно-бурый цвет. Хасан, он и в этом городе знал каждую площадь и улицу, поспешил объяснить, что при возведении этих укреплений глина замешивалась на крови быков и коров, мясо которых шло в пищу строителям. Он же указал на трехступенчатую квадратную башню, поднимавшуюся над городскими стенами. Сказал, что это минарет Гобирау, самое древнее здание в странах хауса, и ему не меньше трех сотен лет. Строил его святой человек, который с вершины минарета мог обозревать окрестности и даже видел священный город Мекку.
Сомневаться в этом чуде Дмитрий не стал, только спросил:
— Это тот самый мастер, что построил мечеть в Зарии, за которую ему отрубили голову?
— Эх, ты все перепутал! Тот был мой земляк, искусный строитель Мухаммед Дуругу. В Зарии он возвел здание мечети необычной красоты, со сводчатыми потолками и колоннами. Это потом эмир Гвари заманил его в свой город и хотел заставить всю жизнь строить дворцы и мечети только для него одного. Мастер отказался, и разгневанный эмир приказал его обезглавить!
— Суровые у вас правители.
— В Кацине увидишь еще и не таких.
— Слышал, что в ней живет много ученых людей, певцов и музыкантов, а горожане народ вежливый и обходительный.
— Все верно. Только почему-то таким людям всегда не везет с начальством: чем народ мягче, тем больше власть свирепеет. Вот и в Кацине родня покойного эмира много лет не может поделить власть. Грызутся не переставая, как обезьяна с собакой, а если кто-нибудь дорвался до власти, то совсем теряет голову. Тут еще вмешались потомки прежнего правителя, которого покойный сверг много лет назад, и теперь их банды бродят вокруг. Султан Сокото прислал было свои войска, чтобы они навели порядок, но из этого ничего хорошего не вышло. Только грабежей стало больше.
— Тогда зачем мы туда едем?
— Пошлем весть Раббеху.
— Каким образом?
— Ах, да ты же не знаешь последней новости! Наш хаким недавно завел голубиную почту. В столице выстроил двенадцать голубятен и разослал своих людей по двенадцати городам. Они следят за обстановкой и, если происходит что-то важное, посылают донесение с голубем. Один из таким наблюдателей и поджидает нас в Кацине. Он же поможет купить приличную одежду, нанять слуг и свежих коней. Не бойся, мы не пробудем здесь и лишнего дня.
Остановились с доме, расположенном рядом с кварталом красильщиков. Хозяин, сгорбленный, ничем не приметный старичок, встретил Хасана как старого знакомого. Пошептался с ним и тут же уединился в каком-то сарайчике возле голубятни. На плоской крыше дома Дмитрию постелили циновку и положили множество мягких круглых подушечек «тим-тим» из необычной тонкой кожи нежно-зеленого цвета, причудливо расшитых узенькими алыми ремешками. Поставили угощение.
Но есть не хотелось. После дороги и всего пережитого чувствовал усталость и странное беспокойство. Словно ждал новой опасной встречи. Понял, что начало сказываться все случившееся во французском лагере. Хасан человек южный и впечатлительный, он уже отреагировал на это. А вот нервная система северянина сработала только спустя некоторое время. Что бы как-то отвлечься от тяжелых воспоминаний, стал наблюдать за работой красильщиков.
Они трудились у своих ям, по краю окруженных невысокими валиками. Опускали в густой темный раствор узкие полоски хлопчатой ткани, размешивали их длинными шестами, а потом прикрывали ямы высокими коническими крышками, сплетенными из соломы. Из других ям доставали материи уже окрашенные в различные оттенки синего и голубого цвета и развешивали их для просушки. Из одной ямы валил дым и вырывались языки пламени — там красильщики выжигали скопившиеся на дне остатки краски. Готовили яму для новой заправки, чтобы после выжигания вновь промазать ее стенки специальной смесью и не допустить просачивания раствора в землю.
— Все в порядке, — произнес поднявшийся на крышу Хасан. — Голубь улетел, а через некоторое время, для верности, пошлем и второго. Смотришь на их работу? Каждая такая яма, глубиной в два человеческих роста, кормит целую семью… Да что с тобой? Почему такой грустный?
— Когда уедем отсюда?
— Понимаю, хочешь скорее вернуться в Дикву.
— Беспокоюсь за Амину, ей скоро рожать. Надо бы послать весточку.
— Забудь об этом, мы еще не так далеко ушли от Данкори. Сам говорил, что надо не вспоминать о том, что там произошло. Но другие очень желают узнать подробности. Хочешь, чтобы вслед за твоим посланцем к дочери эмира Лере пришли незваные гости?
— Думаешь…
— Не думаю, а знаю. Хозяин предупредил, что по нашему следу уже идут любопытные. За их сведения и наши головы могут хорошо заплатишь. О себе дашь весть, когда будем на земле Борну, в полной безопасности. А сейчас зайдем к одному арабскому купцу. Недавно он привез из Триполи хороший товар, но сейчас решил оставить Кацину и все распродает довольно дешево.
— И ему здесь не нравится?
— Пойдем-пойдем. Уезжаем завтра на рассвете.
Купец встретил старичка-хозяина как родного отца, а его гостей словно долгожданных благодетелей. Усадил их на диван в своей небольшой лавке, велел подать кофе и халву. Был он невысок ростом и в меру упитан, глаза, щеки, животик — все круглое. Шариком катался вокруг покупателей, ловко раскладывал товар и непрерывно болтал.
— Уважаемые, для вас есть одежда на любой вкус! Товар Ассада ибн Рашида везде знают. Мой дед торговал в Алжире, а отец в Тунисе. В Кацину я привез самое лучшее, все пошитое по последним образцам, полученным из Стамбула. Шелк индийский, тесьма из Италии, пуговицы немецкого серебра! Обратите внимание на этот халат. Точно такой носит сам турецкий султан!
— Нам покажи что-нибудь попроще, — ответил Дмитрий, отодвигая алый шелковый халат, сплошь затканный золотой нитью. — Видишь сам, мы в походе и совсем поизносились.
— Ты халат яриме предложи, — посоветовал Хасан. — Говорят, ему скоро садиться на отцовский престол. Так что такое роскошное одеяние как раз и пригодится.
— Он у меня уже много вещей купил, только денег не заплатил. Грозил, что заберет и остальное.
— Ничего, ты торговец изворотливый, и на берегу реки сумеешь воду продать!
— Ярима у нас с норовом, — вздохнул старичок-хозяин. — Молодой, но такой гордый, что с простыми людьми в разговор не вступает. Только приказы отдает, кого выпороть, кого под замок. Денег никому не платит, все берет даром.
Пока выбирали одежду, прошло много времени. Да тут еще и Хасан не утерпел и заспорил о цене. Вошел в такой азарт, что начал осуждать всех торговцев за корысть и желание получить прибыль.
— Уважаемый, ты, видно, забыл пословицу — «Прибыль получают и в Мекке», — возразил купец. — Поторгуемся, я готов уступить…
— Скинь треть цены и плати, — приказал Дмитрий. — Нам давно пора ехать. Смотри, еще покупатели появились.
— Ох, да это же ярима с друзьями!
55
Наследник эмира Кацины не вышел ростом. На нем был одет просторный синий плащ, обильно расшитый серебряной бахромой, и сандали, украшенные страусиными перьями. Огромный тюрбан из белой кисеи венчал небольшую фигурку, а его конец закрывал нижнюю часть лица. Маленькие глазки наследника быстро осмотрели лавку и всех находившихся в ней. Задержались на алом халате и кожанкой сумке с талерами в руках Хасана.
— Эй, купец! Ты нарушил мой приказ и не заплатил за охрану товара!
— Уважаемый господин и повелитель! Платил страже у ворот, старосте на рынке и дворцовому казначею. Все сборы, какие они потребовали. Не забыл и о подарках!
— Ты презренный торгаш и для тебя важна только выгода! — наследник повысил голос так, чтобы его могли слышать и за стенами лавки. — Мы, государи, дожны заботиться о благе всего народа. Ты слышал о том, что французы приблизились к стенам Кацины, а мои витязи их разгромили! Перебили всех до одного, никого не пощадили! Каждый из моих богатырей одной рукой ломает пять копий и без промаха стреляет в цель. Их доблесть поэты Кацины воспевают в стихах. Воины охраняют город и тебя, жалкий купец, но им нужны мясо в котлах и порох в ружьях. Поэтому — плати! Так я говорю?
Двое придворных, которые смогли втиснуться в лавку вслед за наследником, склонились в глубоком поклоне. Остальные, что толпились на улице, разразились приветственными криками:
— Ярима, ты наша опора!
— Ты рвешь горло врагам, как похлебка из табака и каша из перца!
— Непобедимый лев саванны!
— Этот золотой халат и все твои товары я беру в залог. Получишь их, когда заплатишь налог на охрану, — решил ярима. — Этих двух оборванцев запереть в тюремной башне, с ними разберусь позднее.
— Говорят, что в Кацине каждый гость может рассчитывать на вежливое обращение, — заметил Хасан. — Тем более галадима.
— Ха! Галадима перед эмиром, как муравей перед слоном! — рассмеялся наследник эмира.
— Каждый хозяин в своем доме, — хихикнул один из придворных. — Скала на дне реки не боится грозовой тучи!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72