Гримаса исказила его лицо.
— Скажи Сафиру, что ты не потерпишь его общества.
Карие глаза Элизабет по-прежнему ничего не выражали. Эти глаза не могли принадлежать женщине, которая совсем недавно парилась в турецкой бане и ела пахлаву. Они не могли принадлежать женщине, которая, держа в руках кожаный фаллос, рассказывала Рамиэлю, как в юности она пыталась заглянуть под фиговый лист на статуе мужчины. Днем графиня предложила Элизабет отослать его, но она захотела, чтобы он остался. Они все вместе ели пахлаву. И вот теперь Элизабет собиралась от всего отказаться.
Миссис Петре разжала бледные, бескровные губы.
— Прошу простить моего мужа за его грубость, лорд Сафир.
— Элизабет! — брызжа слюной, зашипел Петре.
— С меня довольно, Эдвард! Я не потерплю, чтобы ты разговаривал со мной в подобном тоне. — Она не сводила глаз с белого галстука-бабочки Рамиэля. — Я буду общаться и танцевать с кем захочу.
Ликование обожгло Рамиэля, как подогретый коньяк. Она выбрала. Осознала Элизабет это или нет, но она сделала свой выбор. Он протянул руку. Элизабет находилась так близко от него, что его дыхание касалось ее волос.
— Могу я пригласить вас на танец?
Покажи, что не боишься прикоснуться ко мне!
— Ты еще пожалеешь о том, что сделала, Элизабет.
Холодок пробежал по спине Рамиэля, в словах Эдварда прозвучала неприкрытая угроза.
— И о чем же она должна пожалеть? — медленно опустив руку и повернув голову в сторону Петре, произнес Рамиэль. Бирюзовые и карие глаза скрестились в немом поединке. — Будет ли она об этом сожалеть так же сильно, как и вы? Или, может быть, как ваш» милый друг «?
Теперь Рамиэль видел, что нанес Петре сокрушительный удар. Вызовет он его на дуэль или притворится, что не понял, о ком идет речь? Пожертвует ли он Элизабет ради своей карьеры?
— Так как же, Петре? — спросил Рамиэль, угрожающе растягивая слова, смысл которых был более чем очевиден:» Я сохраню все в тайне, если ты уступишь мне свою жену «.
Эдвард предпочел ретироваться. Рамиэль невесело улыбнулся.
— Зачем вы это сделали? — Лицо Элизабет, казалось, побледнело еще сильнее.
— Вы сожалеете, что согласились танцевать со мной?
— Да.
— Но вы будете танцевать со мной. — В его голосе послышались нотки удовлетворения.
— При условии, что вы расскажете мне, о чем шептала вам на ухо Жозефа.
Рамиэль опустил ресницы.
— Она сказала, что у вас потрясающая грудь, достойная того, чтобы вскармливать детей и услаждать уста мужа.
Щеки Элизабет вспыхнули.
— Эдварда никогда не интересовала моя грудь.
— Нехитрое дело зачать ребенка, сложнее быть настоящим мужем, — мягко пояснил Рамиэль.
— Это из» Благоуханного сада «?
— Да.
Она протянула ему руку, затянутую в перчатку.
— Пойдемте танцевать?
От нахлынувших чувств у Рамиэля все сжалось внутри. Он испытывал одновременно и облегчение, и сожаление, и триумф.
Рамиэль подставил свою руку Элизабет, запоздалый жест, призванный соблюсти приличия и хоть как-то противостоять слухам, которые уже поползли после открытого столкновения между канцлером казначейства и лордом Сафиром. Рамиэль чувствовал на себе взгляды окружающих и слышал перешептывание за своей спиной.
Будь Петре хорошим политиком, он бы вежливо согласился отпустить Элизабет на танец, тем самым избавив себя и ее от публичного скандала. Вместо этого он превратил свою жену в мишень для сплетен.
Но инцидент мог послужить и хорошим уроком для Элизабет. Познав горький вкус скандальной известности сейчас, в будущем она сможет, легче к этому относиться. Что бы Рамиэль ни делал, о нем всегда будут сплетничать в обществе. О его незаконном рождении, об арабском происхождении и ненасытном сексуальном аппетите.
О его женщине.
Подведя Элизабет к танцующим парам, Рамиэль взял ее за правую руку, обхватив другой рукой за талию, на этот раз уже не так туго затянутую в корсет. Элизабет положила левую руку ему на плечо. Сосчитав мысленно до трех, он закружил свою даму в вальсе.
Рамиэль окинул взглядом красное платье Элизабет, которое с трудом сдерживало пышные формы. Он тут же вспомнил, какой округлой была ее грудь и какими твердыми казались соски под влажным шелком халата в гостиной у матери.
— У вас действительно потрясающая грудь. Но по тому, как Элизабет закусила губу, Рамиэль понял, что она его не слушает.
— Кто такие уранианцы, лорд Сафир, и почему упоминание о них так расстроило моего мужа?
Рамиэль мог сказать ей правду, и она была бы свободна. Но он не хотел, чтобы Элизабет решила для себя, что лучше уж незаконнорожденный, чем муж вроде Эдварда Петре.
— Как я уже сказал раньше, это просто общество молодых поэтов.
— Молодых… в том смысле, что… юных?
Дьявольщина, как она проницательна! Но Эдварду нравились отнюдь не юные девушки.
— Молодые… в смысле еще не признанные.
Элизабет опустила голову, предоставив Рамиэлю любоваться ее огненно-рыжими волосами.
— Ваша мать отослала вас в Аравию, когда вам едва исполнилось двенадцать лет.
Рамиэлю пришлось плотнее прижаться к молодой женщине, чтобы расслышать ее слова. Волосы Элизабет легко коснулись его щеки, напомнив прикосновение шелка.
— Да.
— Вы скучали по Англии?
Рамиэль понимал, что в этот момент она представляла себя на месте его матери, отсылающей своих сыновей в далекую неизведанную страну. Она не догадывалась, что ее боль при расставании окажется гораздо глубже, чем у ее детей.
— Пожалуй, с месяц, — лаконично ответил Рамиэль. Элизабет подняла глаза. Она смотрела на него снизу вверх с явным недоверием.
— Всего лишь месяц?
— У вас двое сыновей. Вам должно быть известно, что представляют собой мальчишки. Когда отец подарил мне скакуна, я понял, что солнце и песок могут доставлять удовольствие.
— Я содрогаюсь при мысли о том, что вы испытали, когда отец подарил вам целый гарем, — холодно заметила Элизабет, чьи материнские инстинкты были оскорблены непостоянством детской любви.
Рамиэль негромко рассмеялся и прижал к себе Элизабет так плотно, что на какое-то мгновение его нога оказалась между ног партнерши. Живот Элизабет касался паха Рамиэля.
— Я с удовольствием вам это продемонстрирую.
— А в Аравии растут ирисы?
Его пальцы сильнее сжали маленькую ручку Элизабет. Он даже почувствовал тонкие кости, скрытые под шелковой кожей и нежной плотью женщины.
— Розовые ирисы, — пробормотал он осипшим голосом, вдыхая чистый, не испорченный духами аромат ее волос и тела. — С шелковыми лепестками, которые становятся горячими и влажными.
Элизабет резко остановилась. Она посмотрела на Рамиэля широко распахнутыми карими глазами, полными желания. Казалось, она хотела испытать все, что обещал ей этот человек, и в ответ подарить ему все, что он может пожелать от женщины.
— Мой дом ждет вас. Позвольте мне показать вам, как можно любить.
Рука Элизабет, покоившаяся на плече Рамиэля, инстинктивно сжалась. Желание, которым только что светились ее глаза, исчезло.
Он слишком много сказал и слишком рано.
Резко убрав руку с его плеча, Элизабет отступила на шаг и присела в реверансе.
— Танец закончился, лорд Сафир. Благодарю вас.
И повернулась к нему спиной — в который раз.
Рамиэль, прислонившись к стене, мрачно наблюдал, как удаляющаяся фигура Элизабет смешивается с толпой. Слухи уже распространились по всему залу, и мужчины наперебой приглашали миссис Петре на следующий танец. Престарелые компаньонки демонстративно загораживали своими телами юных воспитанниц, когда Элизабет проходила мимо.
Перевалило за полночь, когда над танцующими парами раздался взрыв смеха. Рамиэль выпрямился. Он слишком хорошо знал этот смех и не мог допустить, чтобы Элизабет досаждали мужчины вроде лорда Хиндваля. Еще один недопустимый промах в поведении Эдварда Петре. Он обладал правом и привилегией защищать свою жену, но не сделал этого; вмешательство же Рамиэля лишь ухудшит ее положение в глазах общества.
Поравнявшись с Элизабет, он увидел, как лицо Хиндваля побагровело. Семидесятивосьмилетний повеса неожиданно резко повернулся и пошел прочь с гордо выпрямленной спиной.
Элизабет посмотрела на Рамиэля.
— Я лишь спросила, не состоит ли он, случайно, в обществе уранианцев.
Рамиэль с облегчением рассмеялся.
— Отвезите меня домой.
Он встревоженно посмотрел в ее карие глаза.
— Ко мне домой, лорд Сафир. Эдвард не вернулся на бал, и я осталась без экипажа.
— Сейчас я уже не ваш учитель, не буду я им и в экипаже.
Элизабет вздернула подбородок.
— Вы прикоснетесь ко мне против моей воли?
Но оба понимали, что она не будет сопротивляться. Рамиэль лихорадочно обдумывал, как им обоим незаметно покинуть зал. Теперь, когда он знал наверняка, что будет обладать Элизабет, для него вдруг стало важным сохранить незапятнанной ее репутацию.
— Я подгоню свой экипаж ко входу и пошлю за вами лакея. Нас не должны видеть вместе.
Чувство благодарности смягчило напряженное выражение ее лица.
— Благодарю.
Лакей с невозмутимым видом принял от Рамиэля необычно щедрые чаевые.
— Когда я тебе прикажу, ты позовешь миссис Петре и проводишь ее до моего экипажа. Но если ты об этом хоть одним словом с кем-нибудь обмолвишься, я тебя лично кастрирую и отправлю в Аравию, где евнухов продают как проституток.
Выпирающий кадык лакея нервно дернулся.
— Слушаюсь.
Рамиэль хорошо платил своим слугам, и те, в свою очередь, добросовестно выполняли все его приказы. Через десять минут экипаж уже стоял перед домом.
— А теперь ступай, — приказал Рамиэль лакею.
Влажный коварный туман плотной завесой окутал ночь и тонкими струйками просачивался внутрь экипажа. Рамиэль откинул голову на кожаную спинку сиденья в тщетной попытке совладать с нахлынувшими на него чувствами и желаниями. Он не сдвинулся с места, когда дверца экипажа открылась и вместе с ночным воздухом внутрь кареты ворвался аромат волос и разгоряченного тела Элизабет. Не успела она расположиться напротив Рамиэля, как дверца захлопнулась и карета, качнувшись, рванула с места.
— Во вторник вечером я чуть не разбилась об уличный фонарь.
Рамиэль открыл глаза и уставился на вырисовывавшийся перед ним черный силуэт. Она дотронулась до него, но еще не доверилась.
— Ты пострадала… и ничего мне об этом не сказала?
— Пострадала скорее моя гордость, нежели голова.
Ее голос, звучавший так близко, в то же время казался очень далеким. Слабый свет уличного фонаря на мгновение осветил ее лицо.
— В тот вечер я очень сильно испугалась. Вокруг не было ни души, только я да кучер. Из-за сильного тумана мы ничего не видели. В любую минуту карета могла упасть в Темзу. Но я думала лишь о том, что могу умереть, так и не познав настоящей любви. Можно я вас поцелую?
Горячая волна прошла по телу Рамиэля.
— Снимите капор.
Через минуту его взору предстал изящный силуэт ее гладко причесанной головки. Послышался скрип пружин. Элизабет скользнула на самый край сиденья, и Рамиэль почувствовал через слой одежды, как ее колени прижались к его ногам.
Он слегка наклонился вперед, вздрогнув всем телом, когда Элизабет обхватила его голову затянутыми в кожаные перчатки руками. Но уже через секунду она порывисто откинулась назад.
— Элизабет…
В то же мгновение она, уже без перчаток, вновь держала в своих теплых ладонях его лицо, нежно проводя пальцами по его смуглым щекам и подбородку. Рамиэль закрыл глаза, чувствуя, как волна наслаждения, граничащего с болью, охватывает его. Он так долго ждал…
— Твоя кожа на ощупь отличается от моей.
Рамиэль, с трудом сдерживая смех, открыл глаза, сильно жалея о том, что не зажег внутри кареты лампы. В темноте он не мог наблюдать за тем, как под влиянием разгорающейся страсти менялось выражение лица Элизабет.
— Ты женщина; я мужчина.
Рамиэль, затаив дыхание, терпеливо ждал, пока наконец не увидел, как Элизабет потянулась к нему и оказалась так близко, что он почувствовал тепло ее кожи на своем лице.
Вдруг карета резко подпрыгнула, и губы Элизабет уткнулись Рамиэлю в подбородок.
— Извини.
— Все в порядке, не останавливайся.
Если бы она это сделала, он бы не сдержался и тут же овладел ею.
— Вот так. — Рамиэль вытянул в стороны руки и уперся ими в стекла окон. — А теперь попробуй еще раз.
Элизабет медленно наклонилась вперед и нежно коснулась губами его рта.
Рамиэля пронзил ток. Слепо дернувшись вперед, он поймал жадным ртом ее губы и, впившись в них со всей силой, отдался жаркому поцелую — ее первому настоящему поцелую с мужчиной.
Но этого было недостаточно. Оторвавшись на секунду от мягких и влажных губ Элизабет, Рамиэль прошептал дрожащим голосом:
— Приоткрой свой рот и впусти мой язык.
Из груди его вырвался низкий стон. Элизабет крепко обхватила руками его голову, словно пытаясь вобрать его всего в свой поцелуй. Однако неопытность и страх заставляли ее язык избегать жарких ласк Рамиэля.
Но он не собирался отступать. Рамиэль вращал языком, ласкал ее небо, исследовал каждую частицу ее рта до тех пор, пока Элизабет наконец не начала повторять его движения, все смелее отвечая на поцелуй.
Рамиэль продолжал страстно целовать Элизабет, прислушиваясь к тому, как быстро учащалось ее дыхание. Ликование и невыразимая радость переполняли его. Она тоже хотела его, причем так же сильно, как и он сам.
— Милостивый Боже… я и не знала.
Рамиэль, прикусив ее нижнюю губу, спросил:
— Не знала чего?
— Я не знала, что мужские губы могут быть такими нежными.
Элизабет, зарывшись пальцами в волосы Рамиэля, вновь коснулась ртом его нежных губ, чувствуя, как его теплое дыхание щекочет ей кожу.
— Я не знала, что поцелуй может быть таким интимным. А разве не лучше, когда мужчина держит женщину во время поцелуя?
— Я не дотронусь до тебя против твоей воли. Если ты хочешь, чтобы я к тебе прикоснулся, Элизабет, придется меня об этом попросить.
Ее пальцы, погруженные в густые волосы Рамиэля, замерли.
— Ты не считаешь поцелуй… прикосновением?
— Губы целуют; зубы нежно кусают; язык ласкает и пробует на вкус. И только руки касаются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38