— Откуда вы знаете, что мой муж отверг меня, лорд Сафир?
— Я прочел вашу записку, Элизабет.
Эдвард произносил ее имя со сдержанной учтивостью. Ребекка — с холодной властностью. Рамиэль произнес его так, словно между ними уже давно существовала физическая близость.
— Я не давала вам разрешения обращаться ко мне по имени. — На ее глазах выступили слезы. — Я не допущу фамильярности.
— Я никогда не обращался с вами фамильярно.
Она смахнула слезу и прямо заглянула в его бирюзовые глаза.
— А как назвать то, что вы преследуете меня вопросами о сексуальном поведении моего мужа?
Он не отвел свой жесткий, безжалостный взгляд.
— Просто ответьте на мой вопрос.
— Нет, я не целовала моего мужа. Я не ласкала его член руками. Я не брала в рот его язык. Он не хочет меня, так что вы можете быть довольны. Я полностью уничтожена. Разве вы не этого добивались — унизить меня за то, что я обманом проникла в ваш дом? Что ж, вы добились своего. Желаю вам счастья, сэр.
Мужчины и женщины толпились вокруг накрытых столов, обсуждая креветки в кляре, отпуская шутки по поводу икры, довольные обильной пищей и собственными персонами. Элизабет улыбалась одним, приветствовала других, болтала со всеми, но не могла вспомнить ни единого слова из сказанного.
Ее мать совещалась с поставщиком, обеспечившим стол, »— они стояли вместе, царственная Ребекка в королевском синем бархате и замученный поставщик в коричневом шелковом костюме. Заметив Элизабет, Ребекка приветливо помахала ей рукой. Элизабет повернулась и не глядя улыбнулась кому-то оказавшемуся рядом.
— Потанцуйте со мной.
Она уже приготовилась отказаться. Он бастард. Экзотический, смуглокожий. Общение с ним считается дурным тоном. Элизабет ощущала на себе ледяной, осуждающий взгляд зеленых глаз матери.
Рамиэль настороженно смотрел на нее, ожидая отказа.
— Вы будете снова танцевать со мной?
— Почту за честь, лорд Сафир.
Синее пламя сверкнуло в бирюзовых глазах. Он тоже помнил уроки, признания, исповеди. В молчании он повел ее на площадку для танцев. Так же молча и неторопливо она подняла левую руку и положила на его плечо. Он держал ее гораздо ближе положенных восемнадцати дюймов, и это было приятно. Теплое дыхание касалось ее уха. Тепло, интимная близость, все то, чего она была лишена так долго.
Боже мой! Как она сможет дальше жить с Эдвардом?
— Что бы ни случилось, я хочу, чтобы вы дали мне обещание. Как вы можете дышать в таком туго затянутом корсете?
Она упрямо сжала губы. Эмма по указанию Элизабет затянула на ней корсет туже обычного, чтобы поддержать ее» коровье вымя»и рыхлые бедра.
— Где вы научились так хорошо танцевать, если не посещаете балы?
Тихий смешок вырвался у него из груди.
— Есть балы и… балы, дорогая.
— Это там, где танцуют голые женщины? — спросила она ехидно.
— Ну да, некоторые из них, — лениво подтвердил он.
Это прозвучало так, словно мысль о том, как он танцует с ней, а ее обнаженная грудь легко касается его пиджака, показалась ему очень привлекательной. Не может быть! Эдвард совершенно ясно дал понять, что полногрудые женщины не привлекают мужчин.
— Так что я должна пообещать?
— Я хочу, чтобы вы никогда не забывали о том, что у вас есть право на сексуальное удовлетворение.
Элизабет выпрямилась.
— Здесь не Аравия, лорд Сафир.
— Я хочу, чтобы вы никогда не забывали о том, что мужчина может дрожать от страсти… точно так же, как и женщина.
Элизабет попыталась отстраниться, однако танцующих было слишком много, и она ничего не добилась.
— Я хочу, чтобы вы пообещали прийти ко мне, когда горечь одиночества станет невыносимой.
Она перестала бороться.
— Я не совершу прелюбодеяния, лорд Сафир.
— Брак — это нечто большее, нежели несколько слов, произнесенных перед алтарем в церкви. Вы не можете совершить прелюбодеяние, если не живете с мужем по-настоящему.
— У меня двое детей.
— Ваши сыновья скоро станут мужчинами. Кто у вас тогда останется, дорогая?
Эти слова отозвались болью в ее сердце.
— А кто есть у вас, лорд Сафир? — парировала она резко.
— Никого. Вот почему я знаю, что слишком скоро горечь одиночества становится слишком велика, чтобы нести ее в одиночку.
— Но вы-то переносите одиночество достаточно хорошо.
— Я вынужден так жить.
— Ну и я обязана.
— Нет, вы не обязаны.
— Но мужчина и женщина… между ними может существовать полное слияние души и тела, верно?
— Я надеюсь на это.
— Но вы не уверены?
— Теперь уверен. Да, дорогая, мужчина и женщина могут слиться в единое целое.
— Вы ведь знаете, кто его любовница, не так ли?
И в тот же момент они стали просто мужчиной и женщиной, вальсирующей парой. Элизабет зажмурила глаза. Любовница наверняка должна быть очень красивой, раз уж лорд Сафир уверен, что ее муж не будет спать со своей женой.
— Запрещенный прием, Элизабет.
Он явно знал… и не хотел ей сказать. Она не смогла скрыть горечи.
— Не отказывайте мне, вдруг еще можно спасти мой брак.
— Есть вещи, в которые можно поверить только тогда, когда увидишь собственными глазами, — парировал он с загадочным видом. — Когда вы созреете для правды, вы сами увидите, кого любит ваш муж.
Музыка стихла, но газовые канделябры и смуглое лицо Рамиэля продолжали кружиться. Чтобы не упасть, Элизабет ухватилась за него. Его губы скривились в улыбке.
— Я буду ждать, дорогая.
Рамиэль осторожно освободился от вцепившихся в него пальцев и отступил назад. Толпа танцующих поглотила его.
Что он хотел сказать этим «я буду ждать»? Ведь в ее записке ясно сказано: уроков больше не будет. Она вернула книгу.
Элизабет смотрела на то место, где несколькими мгновениями раньше стоял Рамиэль. У нее в голове все еще звучал его голос: «Когда вы созреете для правды, вы сами увидите, кого любит ваш муж». Она в растерянности огляделась вокруг.
Толпа рассеялась, устремившись к буфету, дабы восполнить запасы энергии, затраченной на танец. Эдвард стоял, склонившись над юной девушкой — Элизабет дала бы ей лет восемнадцать, на год больше, чем было ей самой, когда Эдвард на ней женился. У девушки были светлые волосы и худая фигура, которую она попыталась сделать привлекательной с помощью неуклюжего турнюра, который сейчас приобретал все большую популярность.
А может, Эдвард предпочел плоскую грудь и тощие бедра молодой девицы?
Молодой блондин подошел к Эдварду. Его сходство с девушкой бросалось в глаза. Эдвард вскинул голову и поприветствовал подошедшего. Элизабет поразила теплота его улыбки.
— Миссис Петре, мы хотели бы выразить вам нашу признательность за такой чудесный вечер. Можете быть уверены, мы поддержим вашего отца и мужа.
Элизабет с трудом оторвала взгляд от мужа и посмотрела в бледные, навыкате, глаза. Она не сразу узнала длинную, бесцветную женщину и приземистого мужчину позади нее.
— Мистер и миссис Фредерик, большое спасибо, что вы пришли к нам сегодня. — Элизабет взяла ее руку в свои. — А ваша фарфоровая статуэтка была очень щедрым пожертвованием.
— Мы так переживаем, что есть еще голодающие женщины и дети, миссис Петре. — Это уже говорил мистер Фредерик. — В особенности если их мужчины отдали жизни за свою страну.
Элизабет изобразила приличествующую улыбку.
— Существует также немало женщин и детей на улице, у которых нет мужей и отцов, мистер Фредерик. Они тоже нуждаются в помощи.
Неодобрительное выражение, появившееся на их лицах, заставляло усомниться в судьбе будущих пожертвований. Элизабет отбросила мысли о Рамиэле, безнадежно бедных женщинах и больных детишках, страдающих от человеческого невежества.
— Вы пробовали креветки, мистер Фредерик? Это фирменное блюдо нашего повара, просто объедение. По-моему, он их приготовил в ликере. У вас чудесное платье, миссис Фредерик. Обязательно скажите, кто ваша модистка?
Мистер Фредерик был размягчен обильной едой, польщенная миссис Фредерик наслаждалась вниманием Элизабет. Но та почувствовала истинное облегчение, когда мать отвела ее в сторону.
— Что здесь делает лорд Сафир? Кто его пригласил? И почему ты танцевала с ним?
Улыбка увяла на лице Элизабет.
— Не имею ни малейшего понятия. Может, он сторонник консервативной партии.
— Он либерал и к тому же ублюдок. Мы с подобными типами не общаемся. Даже ради финансовой поддержки.
Это было что-то новое. Элизабет всегда думала, что ради продвижения мужа мать готова общаться с самим дьяволом.
— Извини, мама, но я действительно не имею ни малейшего понятия, зачем он пришел.
Жаркая краска залила лицо Элизабет.
— Почему ты танцевала с ним?
— Потому что он меня пригласил, — ответила она спокойно.
— Вот уже второй раз ты танцуешь с ним, дочь моя. Даже ты должна опасаться его репутации.
Элизабет хладнокровно встретила взгляд своей матери.
— Ты думаешь, лорд Сафир пытается соблазнить меня?
Изумрудные глаза Ребекки сверкнули.
— Не смеши меня. Совершенно очевидно, что он пытается нас скомпрометировать. Он очень хорошо понимает, что, если люди видят тебя танцующей с подобными типами, это дурно отразится на твоем отце и муже. Либералы не хотят иметь премьер-министром консерватора.
Элизабет пропустила мимо ушей сентенцию матери.
— А ты не допускаешь, что мужчина может танцевать со мной, потому что находит меня привлекательной?
— А ты находишь его привлекательным? — Голос матери стал острее бритвы.
— Да, нахожу. А ты разве нет?
Впервые в жизни Элизабет так поразила мать, что та не нашлась с ответом. Однако шок быстро сменился раздражением.
— Ты что, флиртуешь с этим человеком, Элизабет?
Невыразимая слабость охватила Элизабет, как только возбуждение, вызванное появлением Рамиэля, и тепло, исходившее от него во время танца, рассеялись.
— Да нет же. Ты же сама только что сказала, что мужчины вроде него не интересуются женщинами вроде меня.
Мужчина, который должен был бы жаждать ее ласк, отказывался прикоснуться к ней, в то время как мужчина, который мог заполучить любую женщину, готов был взять ее из жалости.
Глава 14
«…соблазн и искушение», — гремело над головами прихожан.
Неровное пламя свечей освещало деревянный алтарь, по его полированной поверхности плясали тени.
Элизабет сидела на скамье в первом ряду. На ней был черный капор и вуаль, которую она надевала по воскресеньям. Эдвард с нафабренными усами сидел справа от жены. Одетый в серый шерстяной костюм, он, как всегда, выглядел безупречно. Ребекка, тоже в черном капоре с вуалью, сидела по левую сторону от дочери и завороженно ловила каждое слово проповедника. Элизабет не нужно было поворачивать голову, чтобы убедиться, что и ее отец столь же внимательно слушает священника.
Когда-то их с Эдвардом здесь венчали, и тот же самый пастор, что читал сейчас проповедь, объявил их мужем и женой. После венчания последовал свадебный завтрак. Подобающее такому случаю шампанское пузырилось и искрилось в бокале у Элизабет.
Как же она была разочарована, когда выяснилось, что у них с Эдвардом не будет медового месяца, и как волновалась в предвкушении новой жизни в своем собственном доме. Как много она ждала от первой брачной ночи!
Невидящими глазами Элизабет смотрела в раскрытую у нее на коленях Библию. Ребекка обустроила их новый дом в городе. Ребекка наняла прислугу. Единственное, на что имела право Элизабет в своей новой жизни, — это Эдвард. Но он проводил с ней по несколько минут каждую ночь. Все только ради того, чтобы она забеременела, а он получил голоса избирателей.
Шуршание бумаги наполнило церковь. Сидевшая рядом Ребекка перевернула страницу в своей Библии. Элизабет машинально последовала ее примеру. Сквозь вуаль она смотрела на маленькие черные буквы и никак не могла сообразить, с какого места ей надо читать.
Склонив голову, она заглянула в Библию матери. Заповеди блаженства, убийство, развод.
Развод запрещен, за исключением тех случаев, когда измена одного из супругов доказана.
У Эдварда есть любовница. Прелюбодеяние — это и есть измена.
«Я буду ждать, дорогая».
Элизабет откинулась на спинку скамьи. Ее сердце глухо билось в груди, туго стянутой корсетом. Голос пастора теперь звучал гораздо громче, по-видимому, для прихожан, сидевших в задних рядах, и отзывался канонадой в ее голове. О чем она думает? Добропорядочная женщина никогда не потребует развода.
Элизабет постаралась сконцентрировать все свое внимание на пасторе, на блестящей поверхности деревянного алтаря, на тающих свечах, на изысканной вышивке, украшавшей одеяния священника. Благородные мысли, подобающие благородной женщине.
— Элизабет.
Она отрешенно посмотрела на мать. Глухое эхо шаркающих ног наполнило церковь. Первый ряд наполовину опустел. Другие прихожане, выказывая явное нетерпение, включая ее мужа и родителей, толпились в ожидании своей очереди покинуть церковь. Покраснев, Элизабет быстро поднялась. Громкий стук заглушил шум удалявшихся шагов.
Эдвард быстро поднял и протянул ей книгу. Странное выражение промелькнуло на его лице.
Солнечный свет залил проходы между рядами, превратив малиновую ковровую дорожку в кроваво-красную. Элизабет, улыбаясь знакомым, прошла вдоль скамеек. И только оказавшись снаружи, глубоко вздохнула.
— Элизабет, Эдвард и твой отец пойдут сейчас в клуб, почему бы нам с тобой вместе не позавтракать?
Каждое воскресенье после службы в церкви Эдвард и ее отец отправлялись в клуб, а Ребекка приглашала дочь на завтрак. И каждый раз Элизабет не могла отказаться.
По воскресеньям им с матерью о многом надо было поговорить: обсудить светские и политические рауты предстоящей недели, скоординировать свои планы…
— Нет, мама, мне еще нужно просмотреть несколько писем, — солгала она.
Изумрудно-зеленые глаза Ребекки встревоженно блеснули сквозь черную вуаль. Элизабет попыталась вспомнить, появлялось ли в этих глазах когда-нибудь выражение радости и любви, но так и не смогла припомнить.
— Но в наши ближайшие планы нужно внести некоторые изменения.
— Мы сможем обсудить это за завтраком во вторник, мама.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38