В обществе вежливо закрыли на все глаза и не заметили то, что Нортроп хотел сделать незаметным. Но даже самые его преданные друзья не смогут игнорировать правду, когда она выплывет наружу. Правда разрушит все его планы.
Нортроп плотно сжал пальцы, глядя куда-то в пространство.
Кажется, план Оливии подходил как нельзя лучше. Выдать ее замуж за виконта и как можно скорее отправить в Лондон. Слишком велики преимущества альянса с семейством Ламбертов: Вандерхоф получит огромное влияние в Англии и по всей Британской Империи. Это принесет куда больше денег, чем могла принести железная дорога, потерянная семь лет назад. Причем, как только они поженятся, с Ремингтоном Уокером можно будет разобраться соответствующим образом.
Да, он должен сделать ухаживание Спенсера Ламберта за Оливией более активным. Чем скорее они поженятся, тем лучше.
29
Последние розы еще цвели в саду «Роузгейт», а холодные осенние ветры уже срывали с веток жухлые листья и кружили их по тропинкам и газонам. Блуждая среди розовых кустов неделю спустя после разговора рассерженного Нортропа с Оливией, Анна не замечала ни ветра, ни увядающих цветов.
Материнское беспокойство Анны за судьбу дочери возрастало день ото дня. Два дня назад будущий граф сделал официальное предложение, и Оливия приняла его без малейших колебаний. Новость была опубликована в «Нью-Йорк таймс» на следующий же день. Сегодня в «Роузгейт» один за другим являлись визитеры с поздравлениями, многие из них откровенно завидовали тому, какую удачную партию удалось составить Оливии. Оливия казалась вполне довольной своим решением, но сжимающееся от тревоги сердце Анны не успокаивалось при виде этой показной радости.
Оливия не любит Спенсера Ламберта. Анна подозревала, что и виконт не любит Оливию. А ей так хотелось, чтобы дочь узнала, что такое настоящая любовь! И чтобы эта любовь принесла ей счастье! И брак по расчету, заключенный ради обмена богатства на титул, вряд ли принесет ей счастье.
Анна остановилась и оглянулась. «Роузгейт» был одним из первых больших домов, построенных в Манхэттене еще в те времена, когда большинство местных жителей ютились в одинаковых удобных домиках из темного камня и вели жизнь скромную, но весьма достойную.
Нортроп желал обладать богатством и властью куда большими, чем его предки. И, надо сказать, он добился этого в значительной мере благодаря тем самым трудностям, что сломили многих в годы Гражданской войны.
Именно тогда Анна впервые встретилась с энергичным и решительным мистером Вандерхофом. Их познакомили на одном из благотворительных балов для раненых солдат армии юнионистов. Через несколько дней после того, как Нортроп впервые побывал у нее в доме, Анне уже казалось, что она влюблена в этого человека. Во время нескольких встреч под строгим присмотром, старших молодая девушка была им очарована.
В то замечательное время она и представить себе не могла, что недолгие дни ухаживания окажутся последними по-настоящему счастливыми днями, память о которых сохранилась в ее душе.
Если, конечно, не считать рождения дочери. Анна была очень счастлива, когда на свет появилась Оливия. Счастлива, что у нее теперь есть кто-то, кому она может дарить свою любовь и кто будет платить ей тем же. Но даже эту радость Нортроп попытался отравить. Он настоял, чтобы за младенцем ухаживала няня, потом, когда девочка подросла, гувернантка, и, наконец, отправил ее из дома закончить школьное образование в закрытом пансионе.
Как хотелось теперь Анне, чтобы Оливия прожила более полную, насыщенную жизнь! Она хотела, чтобы Оливия любила и была любима человеком, за которого выйдет замуж, чтобы дочь и ее муж прожили жизнь дружно и были преданы друг другу, как когда-то родители самой Анны. Когда-то она надеялась, что они с Нортропом будут жить так же!
Анна поплотнее завернулась в накидку, внезапно почувствовав, что холодный ветер пробирает сквозь шерстяную ткань до самых костей. Ей вспомнилось желтое платье, завернутое в тонкую бумагу и спрятанное в коробке под кроватью. Казалось, оно символизирует все, что приключилось с ее браком, все неприятности супружества да и самой жизни! Любым способом ей необходимо защитить Оливию от такого же будущего, от такого же несчастья.
* * *
Как это часто случалось в последнее время, Оливия стояла у окна своей спальни на третьем этаже. По 72-й улице в направлении Мэдисон-авеню двигалась почтовая карета.
Мэдисон-авеню… Там живет Ремингтон.
«Я никогда не лгал, говоря, что люблю тебя…»
Но он лгал. Лгал!
«Я не собираюсь сдаваться. То, что есть между нами, нельзя просто так потерять…»
Только между ними ничего не было. Не осталось. Она собирается стать женой Спенсера Ламберта, покинуть Америку и жить в Англии, где все будет совершенно по-другому, и она обо всем сможет забыть.
Оливия почувствовала, как ее охватывает легкая дрожь при одном воспоминании о губах Ремингтона, касающихся ее груди. Оно ожило, словно возражение в ее молчаливом споре с собой. По низу живота и где-то глубоко внутри разлилось мучительное тепло, страстное желание ощутить его прикосновения, поцелуи, гладящие ее руки.
– Будь ты проклят, Ремингтон! – прошептала Либби, не в силах сдержать слезы. Она ненавидела его за то, что он живет в ее воспоминаниях и все еще заставляет ее плакать. Насколько лучше ей было, когда все внутри словно оцепенело и застыло, лишенное способности ощущать. То, что она переживала сейчас, стало настоящей медленной пыткой. И Оливия ненавидела Ремингтона за это.
«Попроси отца показать тебе мою телеграмму…»
Она зажала уши руками и зажмурилась.
– Оставь меня в покое. Пожалуйста, просто оставь меня в покое!
Но он не исчезал, оставался в памяти и в сердце. «Я никогда не лгал, говоря, что люблю тебя…»
Она услышала, как щелкнул замок ее двери, но не обратила на это никакого внимания. Ей не хотелось никого видеть. Она устала от поздравлений, ей надоело выслушивать, как же ей повезло. Не желала Оливия видеть и своего суженого.
– Оливия? – Дверь распахнулась. – Оливия?
Девушка оторвала ладони от лица и повернулась на голос матери.
– Можно мне войти, дорогая?
Оливия сдержала вздох и кивнула.
– Конечно, мама.
Анна закрыла за собой дверь, прошла через комнату, встала рядом с дочерью и взяла ее за руку.
– Посиди рядом со мной недолго, ладно? Мне кажется, нам надо поговорить.
– Ох, мама…
– Пожалуйста, дорогая.
Оливия позволила матери подвести себя к диванчику и креслам, стоящим в противоположном углу спальни возле камина. Мать и дочь сели рядом.
Светло-голубые глаза Анны внимательно и долго изучали лицо Оливии, прежде чем она решилась заговорить.
– Я хочу, чтобы ты рассказала мне, что с тобой случилось, пока тебя не было в Нью-Йорке.
– Это неважно.
– Нет, важно, – настойчиво сказала Анна. – Думаю, это очень важно.
Оливия отвернулась к окну. Мать крепче сжала ее руку.
– Оливия, не делай этого с собой. Не прячься от правды. – Ее голос зазвучал совсем тихо. – Не будь как я.
Оливия снова посмотрела на мать, удивленная этими неожиданными словами. Анна потянулась к дочери.
– Послушай меня. Я знаю, что значит полностью уходить в себя. Я так много лет пряталась от правды, что это стало моей второй натурой. Но так жить нельзя! Тебе на роду написано добиться большего. Намного большего!
Оливия поцеловала мать в щеку, но ничего не сказала.
– Кто он? – спросила Анна. – Мужчина, которого ты любишь.
Оливия покачала головой, словно желая сказать, что такого человека не существует.
– Расскажи мне о нем, Оливия.
Девушка и сама не заметила, как по щекам ее потекли слезы.
– Тебе станет легче, если ты расскажешь. – Анна обняла дочь и прижала ее к груди. – Доченька, дорогая моя, расскажи мне, что случилось. Расскажи, что так сильно тебя ранило?
И вдруг слова полились сами собой, так же как слезы из глаз. Она рассказала матери об Аманде Блю и ранчо «Блю Спрингс», о Дэне и Сойере Диверсах, об Алистере Мак-Грегоре и Рональде Абердине, о старом Лайтнинге и Мисти со щенками, о Пите и Лайнет Фишерах и даже о Тимоти Бэвенсе.
И только потом дрожащим голосом она поведала матери о Ремингтоне Уокере, о том, как влюбилась в него и как он ее предал.
Наконец Оливия замолчала, слезы ее высохли. Анна продолжала сжимать дочь в объятиях, мягко покачиваясь. Потом она взяла Оливию за плечи и, отклонив назад, заставила дочь посмотреть себе в глаза.
– Ты должна сказать виконту, что не выйдешь за него, – сказала она. – Ты должна разорвать помолвку, пока не поздно.
– Уже слишком поздно. Я намерена выйти за него замуж и уехать в Англию.
Анна взяла дочь за подбородок.
– Оливия, мистер Уокер не обманул тебя насчет телеграммы. Я ее видела. Он предложил отцу прекратить поиски. Он написал Нортропу, что тебя невозможно разыскать.
Оливия чуть слышно выдохнула:
– Нет!
– Это правда. Клянусь тебе, это правда!
* * *
Из окна своего кабинета на складах «Пароходной компании Вандерхофа» на Ист-Ривер Нортроп мог без труда различить статую Свободы и островки. Фултонский паром спешил к своей пристани на Саус-стрит, вспенивая неспокойную, в белых барашках воду реки. Высокие мачты мелькали то тут, то там между кораблями, пришвартованными в доках вдоль речной набережной. Из. труб поднимался дымок, вьющийся над бесчисленными низкими манхэттенскими домиками с несуразно высокими крышами.
Последние годы Нортроп редко посещал принадлежащие ему склады, но молодым он нередко составлял здесь компанию своему деду. Уже тогда он мечтал, как склады Вандерхофов появятся в портах всего мира, и год за годом с удовольствием наблюдал, как мечта становится реальностью. Теперь, когда Оливия выйдет замуж за лорда Ламберта, он еще шире раздвинет границы своей империи. Граф Нортклиффский обладает огромным влиянием во многих сферах. Союз двух семейств откроет многие двери, которые прежде были закрыты для Нортропа.
Он тихо засмеялся. Подумать только, когда-то он хотел добиться того, чтобы получить железную дорогу от Джорджа Джеймса! Теперь железную дорогу он мог и купить. Правда, теперь он владел всеми железными дорогами Америки, которые ему необходимы.
Похоже, Оливия оказала ему услугу, когда взбунтовалась семь лет назад. В то время ему не пришло в голову поискать зятя где-нибудь за пределами Нью-Йорка. Он не думал об этом, пока не обратил внимание на то, что многие американские наследницы крупных состояний выходят замуж за титулованных господ из Англии. Теперь и его дочь присоединится к ним. Она станет графиней и матерью маленьких графов, и уж он сумеет извлечь из этого пользу, в этом Нортроп не сомневался.
Внезапно он вспомнил о Ремингтоне Уокере и нахмурился. «Для чего Уокер искал Оливию на приеме у Харрисонов?» – в который уже раз задумался он. Нортроп ни секунды не сомневался, что Оливия влюбилась в детектива. Он был уверен, что они стали любовниками. Надеялся ли Уокер на продолжение этой связи после своего возвращения в Нью-Йорк? Неужели он и впрямь думал жениться на Оливии и урвать кусок пароходной империи Вандерхофа?
Хотя теперь это уже неважно. Оливия помолвлена и скоро пойдет под венец. Денег, заплаченных Нортропом Ремингтону, хватит тому до конца жизни. Если Уокер не глупец, то не станет распространяться о своей роли в возвращении Оливии Вандерхоф в Нью-Йорк. А если он все-таки окажется недостаточно умным, Нортроп найдет способ заставить его замолчать.
Отвернувшись от покрытого сажей окошка, он взял шляпу и трость и направился, к выходу. Он собрался было навестить Эллен, но тут же отказался от этой идеи. Последнее время ему не доставляло удовольствия посещение ее дома. Прошло уже столько недель, а любовница все еще не простила его за то, что он отослал сыновей в школу. Ее злость чувствовалась в ее глазах, в словах и даже в постели.
Да и с Анной заниматься любовью стало не приятнее, чем с Эллен. Что-то изменилось в его жене за эти летние месяцы, только он не мог сказать, что же именно. Вандерхоф был уверен, что не найдет удовлетворения, когда придет в ее спальню.
Нортроп сжал челюсти, откидываясь на плюшевые подушки диванчика в собственном экипаже. Ну почему женщины словно сговорились отравлять его существование, возмущенно подумал он, проклиная их всех сразу.
* * *
Оливия, не веря собственным ушам, удивленно смотрела на мать. Она не решалась поверить. Анна крепко сжала ладони дочери.
– Иди и договори с ним. Он любит тебя. И ты любишь его, Оливия, иначе ты не страдала бы так.
Она покачала головой.
– Ты вольна все отрицать, но это правда. Ты не можешь выйти замуж за лорда Ламберта, если любишь другого мужчину. Щи и поговори с мистером Уокером.
В горле у Оливии запершило, и она заговорила с огромным трудом:
– Отец запретил мне видеться с Ремингтоном.
– К черту твоего отца!
Оливия откинулась назад и удивленно воззрилась на мать. Она никогда не слышала из уст Анны ни одного грубого слова. Никогда в жизни!
Мать поднялась с диванчика, выпуская руки Оливии.
– По крайней мере подумай над тем, что я тебе сказала. – Она медленно пошла к выходу, шелестя пышными юбками.
Когда дверь за матерью закрылась, Оливия посмотрела на огонь, полыхающий в камине, и в ушах у нее зазвучал тоненький голосок надежды: «Ремингтон не сообщал, где ты прячешься. Ремингтон не лгал, когда говорил об этом».
«Но как же тогда тебя обнаружил отец? – возразил голос сомнения. – Почему он заплатил Ремингтону столько денег, если не потому, что Ремингтон нашел и выдал тебя?»
Ее мать права. Она должна поговорить с Ремингтоном. Она должна выслушать, что он скажет. Она должна знать правду.
Оливия закрыла глаза и на мгновение предалась воспоминаниям. Вот уже несколько месяцев Либби запрещала себе даже думать о Ремингтоне, о Сойере, о ранчо «Блю Спрингс». Но теперь она вспоминала всех сразу, отдавалась на волю воспоминаний, позволяя себе удовольствие наслаждаться любимыми образами.
Если бы это оказалось правдой… если бы Ремингтон не предавал ее… если бы он действительно любил ее…
Девушка крепко обхватила себя руками, мечтая поверить снова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36