– Да, важно.
Она хотела спросить почему. Хотела узнать, какие дела он должен уладить на Востоке. Но внезапно почувствовала приступ необъяснимого страха и осознала, что в душе зарождается сомнение. Она слишком многого не знала о нем, он о многом ей не рассказывал, а она почему-то боялась спросить. Что, если он не вернется в «Блю Спрингс»? Что, если дела на Востоке задержат его или, может, ему придется остаться там навсегда? Что, если он любит ее не настолько сильно, чтобы вернуться?
Глубоко вздохнув и улыбнувшись, чтобы скрыть свои страхи, она сказала:
– Возьму швабру и ведро. Никто там не останавливался уже месяца два; там, должно быть, ужасно грязно.
Мысленно Либби умоляла Бога внушить Ремингтону такую любовь к ней, чтобы он не смог не вернуться. Что бы ни заставляло его сейчас уехать, он не должен отсутствовать долго. Ей хотелось верить в это.
Несколько часов они мыли, чистили и вытирали пыль в маленьком доме. Либби сомневалась, чтобы эта постройка из одной комнатки когда-нибудь прежде сверкала такой чистотой, во всяком случае не тогда, когда здесь останавливались поденщики и пастухи.
Когда они завершили уборку и новая постель Ремингтона оказалась застелена чистыми простынями и одеялом, Уокер предложил всем троим отправиться на прогулку верхом, чтобы Либби и Сойер показали ему остальную территорию ранчо.
– Это пойдет мне на пользу, – предупредил Ремингтон возражения Либби по поводу раненой ноги. – Я и так слишком долго бездельничал.
Солнце стояло высоко на головами, когда они оседлали лошадей и все вместе отправились в поездку.
Склон горы оказался весьма крутым, и лошади с трудом поднимались вверх по тропе на плато. Ремингтон ощутил несильную боль в ноге, когда привстал Вт, стременах и пригнулся к шее Сандауна. Однако когда, преодолев тяжелый подъем, они достигли вершины, Уокер решил, что вид, раскинувшийся перед ним, стоил того, чтобы вытерпеть некоторые неудобства.
С плато, края которого резко обрывались вниз, открывалась чудесная панорама окрестностей. Внизу простирались ровные поя, поросшие зеленой травой, прорезанные изгибающейся змейкой реки. Горные склоны были покрыты густыми зарослями деревьев. Отсюда сверху хорошо просматривались крыши дома и дворовых построек «Блю Спрингс».
– Посмотрите на птичек на дереве! – закричал Сойер. – Их, наверное, штук сто!
Либби и Ремингтон следили за мальчуганом, побежавшим к просвету над высокой сосной. Лохматые лапы дерева раскачивали голубые сойки, порхающие с ветки на ветку.
Ремингтон посмотрел на Либби. Сейчас ее лицо выражало столько нежности и любви, было таким мягким, что напоминало лицо матери. У Анны Вандерхоф было точно такое же выражение, когда она рассказывала Ремингтону о своей сбежавшей дочери.
Ему вдруг очень захотелось передать Либби то, что сказала ее мать, поведать ей о любви, которой светились глаза Анны, рассказать, как она мечтает снова увидеться с дочерью.
Либби оглянулась и заметила, что Ремингтон наблюдает за ней. Улыбаясь, она слегка пожала плечами.
– Думаю, мы поднялись сюда не ради этого, но мне всегда нравилось наблюдать за тем, как играет Сойер.
Она повернулась лицом к обрыву и протянула руку.
– Вот там владения Бэвенса. Отсюда дом не кажется слишком большим, но если подъехать к нему поближе!.. По-моему, Бэвенс воображал себя представителем местной знати, когда строил его. Никогда не подумаешь, что это построено для холостяка, живущего без жены и детей.
Ремингтон увидел вдалеке большой белый дом, прижавшийся одним боком к обрывистому горному склону.
Повернувшись и указывая в другую сторону, Либби продолжила рассказ:
– Там, внизу, рядом с ручьем, ферма Фишеров, а за хребтом – Пайн Стейшн.
– А что из этих земель принадлежит «Блю Спрингс»?
– Оттуда, – снова указала она рукой, – и вверх, до ущелья между вон теми горами, все официально считается нашей землей. Но отары здесь бывают только несколько месяцев в году. В основном во время стрижки и ягнения. На лето мы отгоняем их на вершины равнины, ближе к озерам. Добрую часть зимы они проводят еще дальше на юге. Хотя сейчас, когда поголовье так уменьшилось, нам не приходится беспокоиться о нехватке кормов.
– Мы купим новых овец.
– Для этого нет денег. Особенно теперь, после того как мы потеряли настриженную шерсть. Нам просто придется приостановить продажу овец на мясо и таким образом попытаться восстановить поголовье.
Ремингтон услышал нотки беспокойства в ее голосе, нежно обнял за плечи и прижал к себе.
– Мы с этим справимся.
Она посмотрела на него снизу вверх, и Ремингтон заметил, что ее глаза светятся пониманием.
– Мне не придется делать это одной, правда?
Он покачал головой.
Либби была явно озадачена.
– Я никогда не мечтала получить помощь от кого-то, думала, что всю жизнь буду одна управляться с этим ранчо, планировала, что сама буду принимать все решения.
– Я не собираюсь лишать тебя этого, – заметил Ремингтон, поняв то, что осталось недосказанным. – Это по-прежнему твое ранчо. И мы будем все здесь делать вместе.
Либби положила голову ему на плечо.
– Мне не хочется, чтобы ты уезжал. Я не хочу оставаться здесь без тебя. Даже на несколько недель.
Он услышал неуверенные нотки в голосе девушки и догадался: она не понимает, что за важные дела заставляют его вернуться. Но разве он мог ей рассказать? По крайней мере не сейчас. Пока еще не пришло время. Может, оно никогда так и не придет…
Крепко прижав Либби к груди, Ремингтон сказал:
– Ты не останешься одна. Я собираюсь нанять нескольких работников, чтобы они помогали тебе в мое отсутствие.
– Мы не можем позволить себе нанять новых людей.
– Позволь теперь мне заботиться об этом. У меня хватит денег, чтобы заплатить за несколько месяцев им, Мак-Грегору и второму пастуху.
– Рональду Абердину, – подсказала Либби. – Но, Ремингтон, я не могу позволить…
На сей раз он развернул ее к себе лицом, заставив слегка откинуть голову так, чтобы заглянуть девушке в глаза.
– Ты не можешь, согласен, но мы – можем. Речь идет о нашем будущем. Твоем, моем и Сойера. Мы – одно целое, и мы поставим это ранчо на ноги.
В глазах Либби заблестели слезы, ей показалось, что он заглянул прямо в ее прошлое, увидел, какой испуганной и одинокой она себя чувствовала время от времени. Ремингтон хотел, чтобы она забыла об этом. Он хотел, чтобы отныне все в ее жизни складывалось замечательно.
Либби неуверенно улыбнулась.
Уокер чмокнул ее в кончик веснушчатого носа, выпрямился и сказал:
– Итак, мисс Блю, нам необходимо распланировать кое-что на будущее. Когда мы должны подвезти продукты Мак-Грегору?
– Скоро, но, Ремингтон, твоя нога… Ты уверен, что тебе следует…
Он усмехнулся.
– Ты всегда будешь так трястись надо мной, Либби?
Ответ Либби заглушил неожиданный крик зовущего на помощь Сойера. Ремингтон и Либби резко повернулись в ту сторону, откуда доносился звук, и увидели только облако пыли, поднимающееся над обрывом.
– Сойер! – Либби бросилась к краю. Ремингтон отстал от нее всего на один шаг.
Схватив Либби за руку, Уокер посмотрел вниз и быстро обнаружил мальчугана: тот словно прилип к отвесной стене, стоя на огромном корне дерева, выступающем наружу из каменистого склона горы. Казалось, Сойер едва держится на узенькой полоске дерева.
– Сойер, ты ушибся? – окликнул Ремингтон паренька.
Мальчик медленно поднял голову кверху и посмотрел на Уокера.
– Не-нет. Я… К-кажется, не-нет…
– Держись. Сейчас мы тебя оттуда вытащим. – Ремингтон взглянул на Либби, побледневшую словно полотно. – Сядь, – сказал он девушке, испугавшись, что она упадет и последует за своим малышом. Когда Либби послушно исполнила приказ, Ремингтон поспешил к Сандауну. Сняв с седла веревку, Уокер подвел коня к обрыву.
– Сойер, я сейчас сделаю из веревки петлю и спущу ее тебе. Ты должен ухватиться за нее и натянуть на себя так, чтобы она прошла у тебя под мышками, ладно? Ты меня понял?
– Угу.
– Ремингтон! – прошептала Либби со страхом.
Он не позволил себе даже оглянуться на девушку, завязал веревку, затянул узлы, несколько раз их проверил. Обмотав один конец веревки за луку седла Сандауна, он снова подошел к краю обрыва и посмотрел вниз.
– Вот веревка, Сойер. Не пытайся до нее дотянуться, дай я подведу петлю к тебе… О’кей. Она у тебя прямо над правым плечом. Протяни одну руку и постарайся схватить ее… Сойер? Ты меня слышишь?
– Я… Я не могу… отцепить руку.
Словно для того, чтобы усугубить опасность, нога Сойера вдруг чуть не сорвалась с корня, вниз полетели мелки камушки.
Либби потянулась вперед и вцепилась Ремингтону в руку.
– Он слишком напуган. Он не может пошевелиться. – Девушка встала на ноги. – Подними веревку, Ремингтон. Тебе придется спустить меня вниз за ним.
– Тебя! – Уокер повернулся к Либби.
– Да, меня. – Ни в голосе, ни во взоре Либби не осталось и следа страха. – Хочешь ты или нет, но тебе пока следует поберечь ногу. К тому же я гораздо меньше и легче тебя. Тебе и Сандауну будет намного проще вытащить наверх меня и Сойера.
Ремингтон хотел возразить, сказать, что запрещает ей спускаться вниз, болтаясь над пропастью, и рисковать жизнью, но не смог, потому что понимал: Либби права.
Девушка наклонилась вперед.
– Держись, Сойер. Сейчас я спущусь за тобой. Просто держись пока покрепче.
Когда Либби начала опускаться вниз, веревочная петля врезалась в ее тело сквозь рубашку. Едва дыша, она слышала, как в ушах отдается стук ее собственного сердца. Если уж ей было так страшно, хотя Ремингтон надежно обвязал ее веревкой, легко было представить себе, как же испуган мальчик, удерживающийся над обрывом только благодаря слабеньким, готовым вот-вот обломиться корешкам.
Либби заговорила как можно спокойнее:
– Я уже совсем близко, Сойер. Ты меня видишь?
– Да. Да, я т-тебя в-вижу, Либби.
– Хорошо. Следи за мной и не бойся.
Она продолжала медленно спускаться вдоль обрывистой стены, крепко ухватившись за веревку. Никогда прежде Либби не задумывалась, какая же непрочная штука конопляная веревка. Как же она выдержит не только ее вес, но и вес Сойера? Либби напомнила себе, что именно такой веревкой останавливают разъяренного быка или мустанга, но эта мысль не слишком ее утешила.
Правда, когда она заговорила снова, голос ее звучал по-прежнему спокойно:
– Вот и я, Сойер. Как раз рядом с тобой.
Мальчуган взглянул на Либби и попытался пошутить:
– Заждался я тебя, Либби.
– Знаю-знаю. – Либби ободряюще улыбнулась Сойеру. – Сейчас я обхвачу тебя руками, вот так. – Девушка прижала к себе спину мальчика и обвила его руками. – Теперь отпусти корень и ухватись за веревку… Ну давай! Я тебя держу.
Либби уже показалось, что Сойер так и не решится разжать руки, когда вдруг почувствовала вес тела мальчика. Не дожидаясь объяснений, Сойер обхватил талию Либби ногами, чтобы девушке было не так тяжело его держать.
– Давай, Ремингтон! – крикнула Либби.
Она заставила себя не смотреть на веревку, прочность которой не внушала ей доверия. Не хотела Либби смотреть и наверх, потому что знала, что расстояние до края обрыва покажется ей раза в два больше, чем на самом деле.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем перед глазами Либби появилась ровная поверхность плато. Она увидела, как Ремингтон отводит Сандауна все дальше. Никогда прежде Либби не наблюдала более приятной картины.
– Вот мы и на месте, Сойер, – прошептала девушка, слегка подталкивая мальчугана, помогая ему выбраться. Еще мгновение спустя Либби уже лежала рядом с Сойером, прижимая его к себе и ощущая огромное облегчение. – Никогда больше не пугай меня так, Сойер Диверс. Ты понял?
– Не буду.
Либби разжала крепкие объятия и села. Рядом с ними опустился на колени Ремингтон.
– Ты в порядке, Сойер? – спросил Уокер. Мальчик кивнул.
Ремингтон повернулся к Либби.
– А ты?
– Я – прекрасно.
И тогда Ремингтон, крепко обняв Либби, притянул ее к себе и прошептал:
– Ты удивительная женщина, Либби Блю. – Он поцеловал ее и добавил: – Давайте поедем домой.
19
– Проклятье! – проревел Нортроп, вчитываясь в телеграмму, которую сжимал в руке. Ураганом вырвался он из своего кабинета и влетел в гостиную, где Анна сидела за рукоделием.
– Когда это принесли? – потребовал он объяснений.
Она подняла глаза.
– Что это, Нортроп?
– Не разыгрывайте невинность, Анна. Вам чертовски хорошо известно, что это такое. Это телеграмма от мистера Уокера, и она оказалась спрятав на под ворохом бумаг у меня на столе. Бумаг, которые я положил туда уже много дней назад.
Голос женщины превратился в слабый шепот, но она не отвела глаз:
– Извините, Нортроп, но я действительно понятия не имею, о чем вы говорите. Может, это принесли, когда я была в саду?
Вандерхоф прищурился. Было время, когда он с одного взгляда на жену определял: она что-то скрывает. Когда она утаивала правду, ему было достаточно повысить голос, и испуганная Анна все рассказывала. Но потом…
– Пусть будут прокляты все женщины! – выругался Нортроп, имея в виду не только жену, но и Эллен, и Оливию.
Он сложил телеграмму пополам, потом снова развернул. Никому не дано переиграть его, Нортропа. Анна ошибается, если думает, что может провести его.
И Оливия тоже.
Его дочь вернется в этот дом и будет поступать, как подобает его дочери. Ее непослушание уже стоило ему небольшого состояния, которое ушло на оплату услуг детективов. Оно стоило ему целой железной дороги, которую он так отчаянно стремился заполучить. Хуже того, она выставила его на посмешище перед партнерами, хотя они и поступали достаточно благоразумно: никогда не показывали ему, что он им смешон.
Нортроп угрожающе покачал пальцем перед самым лицом жены.
– Я заставлю мне повиноваться. – Он склонился к жене.
Женщина вжалась в кресло, словно испугавшись, что он сейчас ее ударит. Но Нортроп знал куда более изощренные способы испугать Анну, чем простое рукоприкладство.
Он сделал еще несколько шагов в направлении жены и протянул ей телеграмму.
– Не обманывайте себя, Анна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36