Трепетная Дора обмахивалась веером, словно одна мысль о подобном риске вызывала у нее дурноту.
– Только не я… – прошептала она.
– А я бы поехала! – воскликнула Филиппа с расширенными от волнения глазами. – Можно рискнуть ради острых ощущений…
– Мне было бы странно слышать это от любого другого, но не от вас, мадам, – с невыразимым сарказмом заметил Уорбек.
Филиппу словно окатили ведром ледяной воды. Лицо ее сначала вспыхнуло, потом побледнело, она изо всех сил стиснула руки под столом и прикусила губу.
Воцарилась неловкая тишина. Все присутствующие, включая Клер Броунлоу, поняли, что хотел сказать Корт, Краем глаза Филиппа увидела, что на лице невесты ее бывшего мужа впервые за весь вечер появилась улыбка.
– Думаю, настало время отпустить джентльменов в курительную, – поспешно сказала Белль, – Насколько я помню, вы жаждали обменяться рассказами о войне, а потом мы все вместе поиграем в фанты.
Глава 4
Менее всего этим вечером Корт хотел играть в фанты. Впрочем, когда мужчины вновь присоединились к дамам в музыкальном салоне, эта идея угасла сама собой. Гости разбрелись по разным углам. Клер, как оказалось, приняла предложение мадам Мерсье сыграть партию в крибидж. Белль сидела перед камином с леди Гарриэт и леди Августой. Вскоре к ним присоединились граф Рамбуйе и Тобиас, и беседа заметно оживилась.
Дора и Сара устроились за пианино, листая партитуры и перешептываясь. Их мужья сначала с самым серьезным видом обсуждали рост цен, а затем принялись советовать женам, какую мелодию выбрать.
Филиппы в салоне не было.
Корт стоял за спиной Клер, устремив взгляд в ее карты, но мысли его были далеки от игры. Он думал о Филиппе. Он не ожидал, что встреча с бывшей женой так взволнует его. Проклятие! Прошло столько лет, а он все еще ничего не забыл! Внезапно ощутив, что больше не может видеть Клер, сосредоточенно подсчитывающую очки. Корт вышел через открытые двери в сад.
Июньская ночь, теплая и тихая, уже опустилась .на землю. Изредка налетал ветерок, принося сильный запах маттиол, раскрывающихся после наступления сумерек. Корт вдохнул полной грудью ароматный воздух и приказал себе расслабиться. В конце концов скоро этот мучительный вечер кончится. Как только дурацкая партия в крибидж подойдет к концу, он уведет Клер из этого дома. Несколько успокоившись, Корт медленно пошел по дорожке в глубь сада, не подозревая о том, что за ним внимательно наблюдают фиалковые глаза.
Филиппа, сидя на каменной скамье под цветущим рододендроном, с замиранием сердца ждала, когда он подойдет. Весь вечер она больше всего боялась объяснения наедине, потому и ускользнула в сад. Но видно, судьбу не обманешь. Герцог Уорбек неумолимо приближался. Она боялась его, боялась почти до полной потери самообладания. Почему она не отказалась от приглашения!
Сейчас, в лунном свете, он был чем-то похож на льва, пробирающегося по ночной саванне. Вдруг Филиппа вспомнила его глаза, серые, четко очерченные густыми ресницами. Никогда ей не приходилось видеть таких удивительных… таких завораживающих глаз. Как он был красив сегодня, герцог Уорбек, ее бывший супруг… и как высокомерен, как разгневан!
Раздался удивленный возглас. Уорбек заметил ее: и остановился как вкопанный.
Памятуя о том, что лучшая защита – это нападение, Филиппа раскрыла белый кружевной веер (память о Венеции) и выпрямилась.
– Вам понравился вечер, ваша милость? Голос ее не дрогнул, хотя каждая жилочка в ней трепетала. Уорбек окинул Филиппу ледяным взглядом.
– По-вашему, мадам, мне должен был понравиться этот фарс?
– Я не ожидала вашего появления на вечере, потому и приняла приглашение, – объяснила Филиппа внешне спокойно, но от нервного напряжения ее подташнивало.
Почему она чувствует себя виноватой перед ним? Ведь это он виновник скандала!
– А я не ожидал вашего возвращения в Англию! – Корт сделал шаг вперед.
Испуганная и одновременно странно возбужденная, Филиппа щелчком захлопнула веер и замерла. Со стороны дома доносились приглушенные звуки пианино, и нежный женский голос пел о неумирающей любви. Вот еще один голос присоединился к нему, сильное сопрано, потом баритон и тенор. Голоса сливались в единый дивный звук, который будоражил память, тревожил душу. Филиппа вдруг почувствовала на глазах слезы. Что это с ней. Господи Боже? Страстная любовь, некогда вспыхнувшая между ней и этим человеком, давно отпылала, как лесной пожар, который сметает все на своем пути, оставляя только мертвые остовы деревьев и пепел. Прошлое мертво, и она рада этому…
– Как вы посмели приехать в Англию? – раздался суровый голос, и Филиппа резко вернулась к действительности. Вопрос намеренно был поставлен так, чтобы оскорбить.
Филиппа слишком поспешно поднялась со скамьи и пошатнулась. Уорбек был известен своим вспыльчивым нравом, и окружающие благоразумно старались не выводить его из себя. Не то чтобы Филиппе пришлось испытать на себе эту сторону его характера (во всяком случае, до того дня, когда он застал ее в объятиях Сэнди), но она была о ней наслышана. Лучше уйти от греха, решила она.
– Нет, мадам, вы не уйдете, пока я не получу ответа на свой вопрос, – заявил Уорбек.
– Я надеялась, мне будет позволено вести уединенную жизнь в Сэндхерст-Холле…
Это прозвучало более жалобно, чем ей хотелось бы, но Филиппа сейчас думала, что Уорбек имеет полное право на негодование. Щеки ее вспыхнули. Шесть лет назад, потеряв от ужаса рассудок, она просто убежала, не только не попытавшись объясниться, но и не оставив даже записки.
– Я уже давно понял, леди Бентинк, что вы способны на риск. Но вы не очень умны, если полагаете, будто я позволю вам вот так запросто вернуться в Англию и изображать из себя безутешную вдову. Вам следовало оставаться в Венеции и оплакивать безвременно усопшего любовника, пока его кости не сгниют. В тамошнем теплом и влажном климате это не заняло бы много времени – уж не потому ли моя неугомонная крестная решила перевести эти святые мощи туда, где они дольше сохранятся?
Филиппа вздрогнула от хриплого смеха. Она была оскорблена до глубины души, впервые за этот вечер. Долго и старательно она готовила себя к тому, что ей придется выносить насмешки в свой адрес, но издеваться над памятью ее дорогого друга… Она уже почти вскинула руку для пощечины, но в последний момент удержалась. Ее бывший муж – ныне один из богатейших и влиятельнейших людей страны. Ради сына ей нужно добиться если не его расположения, то хотя бы терпимости. Несколько секунд в ней боролись гнев и страх.
– Прошу меня извинить, ваша милость, но мне кажется, пора вернуться в дом, – наконец ровным голосом произнесла она.
Ее лицо, застывшая маска любезности, в обманчивом лунном свете показалось Корту вызывающим, даже презрительным, и кровь бросилась ему в голову. В какой-то момент ему показалось, что он видит раскаяние в прекрасных чертах. Но как жестоко он ошибся! Филиппа стояла перед ним спокойно, слегка сдвинув брови, фиалковые глаза – две темные бездны.
Посеребренные луной своенравные завитки волос создавали вокруг ее головы мерцающий ореол, однако на том и заканчивалось сходство со святой. Она дышала часто и неровно, округлости грудей над глубоким вырезом платья судорожно вздымались, словно ей не хватало воздуха. Корту не нужно было напрягать воображение, чтобы представить совершенство их формы, он до сих пор не забыл, какова на ощупь их гладкая матовая кожа.
Дьявол! Он знал на вкус все ее тело, вплоть до самых секретных уголков!
Когда-то он обожал эту женщину, сходил с ума от страсти к ней. Она и сейчас казалась желанной. Почему же он так отвратителен ей? Конечно, ему всегда было далеко до утонченной красоты Сэнди! Лицо Корта непроизвольно исказилось, когда он вспомнил его греческий профиль, золотые волосы, изящную фигуру. Небеса наделили Сэнди глазами, что два громадных изумруда, и самой обаятельной улыбкой, которую только можно себе представить. Какая женщина устоит перед таким романтическим красавцем?
Филиппа между тем все не решалась шагнуть по направлению к дому. Все в ней трепетало при мысли о том, в какую форму может вылиться его ярость. Она боялась Корта отчаянно. О чем он думал сейчас?
А Корт думал, что охотно сжал бы это трепещущее белое горло. Он сжимал бы его до тех пор, пока Филиппа, не сказала бы правду. Что толкнуло ее на измену? Ему доводилось слышать предположения на этот счет. Например, что он совершенно запугал ее своим вспыльчивым нравом. Но те, кто говорил так, не знали правды.
Он старался быть ласковым, нежным, мягким, сдерживал себя даже тогда, когда занимался с ней любовью…или сдерживал недостаточно? Он был слишком пылким любовником, слишком неистовым, чтобы постоянно контролировать себя. Но разве он не старался? Разве не стремился окружить эту женщину любовью? Возможно, он хотел от нее слишком многого. Значит, их разрыв произошел из-за его ненасытности? Проклятие! Он вел себя слишком откровенно, не скрывал страсть, как то, без сомнения, делал Сэнди. Вот кто был способен уговорить праведника последовать в ад вместо рая. Филиппа должна ответить па вопросы, которыми Корт изводил себя год за годом.
Уорбек вдруг тяжело оперся на трость и склонился над ней. Он был почти страшен сейчас, в полумраке, пронизанном лунным сиянием, и глаза его, даже при свете дня странно светлые на смуглом лице, казались осколками льда. С трудом сдерживаемая ярость застыла на лице. Филиппа чуть не зажмурилась от страха… но вдруг все изменилось. На лице Уорбека появилась холодная насмешка, он отступил на шаг и сделал пренебрежительный жест рукой, словно отпускал горничную.
Филиппа бросилась прочь. Добежав до дома, она не решилась появиться перед друзьями, понимая, что лицо выдаст ее, а прошла в библиотеку. Она была не только испугана, но и потрясена до глубины души. Уорбек всегда был вспыльчив и скор на насмешку, но никогда откровенно злобен.
Усевшись в кожаном кресле, Филиппа принялась разглядывать позолоченные корешки старинных томов, стоявших в книжном шкафу. Но буквы расплывались перед глазами. Не хватало еще вернуться к гостям с красными глазами! Нет, этот злобный демон Уорбек не доведет ее до слез. Ни за что!
Дверь в библиотеку открылась почти бесшумно, но Филиппа подпрыгнула, как от резкого звука. Слава Богу, зашуршали юбки! Филиппа украдкой отерла глаза и выпрямилась в кресле;
– Ax вот ты где, дитя мое! – раздался голос леди Августы. – Ты исчезла так неожиданно и надолго, что я уж было забеспокоилась, не решила ли ты совсем покинуть нас сегодня.
Если леди Августа и заметила подозрительный блеск глаз Филиппы, то из деликатности ничего не сказала.
– Дело в том, что… что я хотела немного побыть в одиночестве. – Филиппа всхлипнула и смутилась окончательно. – Все как будто были заняты, и я надеялась, что мой уход останется незамеченным. Я… я не могу и минуты побыть одна с самого дня приезда.
– Это мне вполне понятно, – милостиво согласилась леди Августа, опускаясь на диван, – зато непонятно другое. Неужели кто-то посмел обидеть тебя в этом гостеприимном доме?
Не умея лгать, Филиппа начала крутить в руках веер, то открывая его, то захлопывая.
– Нет, что вы, – наконец ответила она. Она дала себе страшную клятву не проронить ни слезинки – и тотчас сразу две скатилось по щекам. Леди Августа отбросила светские условности и протянула Филиппе свой носовой платок.
– Вот, возьми, – сказала она, позволив капельке сочувствия прозвучать в голосе. – Нетрудно предположить, кто твой обидчик. Мой невозможный внук, конечно. Он только и знает, что бросаться на людей, шалун эдакий. Вот уж наградил Господь языком, настоящей бритвой! Как говорится, подвернись возможность – в два счета обреет самого лохматого пирата. Ума не приложу, что заставляет Кортни превращать каждый разговор в поединок. Он никогда не отличался деликатностью, но за последние несколько лет перешел все границы. Не позволяй ему задеть тебя за живое, и он даром потратит цветы своего красноречия.
– Я постараюсь, мадам, – пролепетала Филиппа, прижимая платок к глазам.
– Когда-то ты называла меня бабушкой, – заметила леди Августа. – Мы, старухи, не любим менять привычек. Сделай одолжение, продолжай обращаться ко мне, как прежде.
– С удовольствием, бабушка, – согласилась Филиппа с бледной улыбкой.
– Позволь мне быть с тобой откровенной. – Леди Августа окинула ее задумчивым взглядом. – Чтобы появиться здесь сегодня, тебе потребовалось немало мужества, но это только первый шаг. Испытания впереди. Впрочем, я верю в тебя. Ты не дашь светской черни запугать себя пересудами и косыми взглядами и когда-нибудь сама посмеешься над ними.
– Вот бы мне хоть половину вашей уверенности, – вздохнула Филиппа. – Знаете, ведь я покидала Италию с твердым намерением не выезжать за пределы Сэндхерст-Холла.
– Что ж, поезжай в Кент, дорогая моя. В провинции легче заново привыкнуть к здешним нравам и обычаям. Кентские помещики – люди простые, они примут тебя в свой круг, а Рокингемы помогут тебе. Да и на меня ты тоже можешь рассчитывать.
– Но я не собиралась появляться в обществе…
– Жизнь затворницы? В твои годы? Какая нелепость!
Живое участие, выказанное вдовствующей герцогиней, глубоко тронуло Филиппу, но она не могла понять, почему эта женщина хочет помочь той, которая предала и покинула ее любимого внука? Филиппу охватило раскаяние. Ей было стыдно. Она убежала из Англии, не думая ни о ком, а теперь люди, пострадавшие от скандала, одной из виновниц которого была она, защищают ее.
– Бабушка, я ведь отщепенка, – сказала она без негодования или протеста. – Ни на земле, ни в небесах нет такой силы, которая могла бы это изменить. Ни в один приличный дом меня никогда не пригласят, а уж о раутах в Сент-Джеймском дворце смешно даже говорить. Но я не стану попусту оплакивать то, чего лишилась. Ведь я до своего первого замужества и не принадлежала к избранному кругу.
– Тц-тц-тц! – леди Августа легонько постучала ее по руке лорнетом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50