Филиппа сделала глубокий вдох, набираясь мужества, и пошла к двери, ведя за собой сына. У двери она остановилась.
– Когда мы выйдем на лестницу, может быть, там окажется много дыма, и тогда мы не увидим ступеньки. Нам придется идти по стене, чтобы плечо все время касалось камня, понимаешь? Просто спускайся шаг за шагом и не выпускай моей руки.
Вместо ответа Кит только кивнул.
– Что бы ни случилось, не вздумай повернуть назад. В спальне нам не спастись Даже если туда не доберется огонь, мы задохнемся от дыма. Не бойся, иди все вниз и вниз, потому что другой дороги нет. И еще, не спеши. Бежать нельзя, чтобы не споткнуться и не скатиться с лестницы. Мы просто будем идти так быстро, как сможем.
Башня была самой старой частью дома. Когда-то на месте Мур-Манора стояла крепость, впоследствии превращенная в поместье, и только эта башня осталась от прежних времен. Сделанная из грубого песчаника, она представляла собой укрепление, задуманное с единственной целью – преградить врагу доступ к осажденным. Именно потому лестница была так узка и неудобна. Нападающие могли подняться по ней только цепочкой, и те, кто укрылся в башне, расправлялись с ними поодиночке.
Филиппа думала: если пожар захватил только верхние этажи, им повезло. Но что, если случилось худшее? Если пожар начался внизу? Тогда они спускаются навстречу смерти!
Новая волна ужаса окатила ее. Воля к жизни, казалось, испарилась, и она хотела только забиться в угол, уткнуться лицом в колени и ждать, ждать – чего? Все равно, лишь бы не открывать эту дверь в ад! Что же делать?
«Не бойся, Филли! – сказал ласковый женский голос из глубин ее памяти. – Мама и папа здесь, с тобой, и ничего страшного не случится».
Неожиданно на Филиппу снизошло чувство глубочайшего спокойствия и уверенности. Она протянула руку и взялась за щеколду, облегченно вздохнув: металл был все еще прохладен, и это означало, что огонь не успел подступить вплотную.
Когда дрожащее пламя свечи осветило узкую лестницу, стали видны струйки дыма, поднимающиеся снизу, из кромешной тьмы. Они вползали по ступенькам, как блекло-серые змейки, парили под потолком. Пламени не было видно.
Из темноты выпрыгнул Fancuillo. Щенок нисколько не был испуган и, казалось, воспринимал происходящее, как забаву. Он радостно тявкал и всем видом приглашал хозяев следовать за собой. Это подбодрило Филиппу, и она потянула Кита на лестничную площадку. Дверь в спальню она плотно прикрыла, чтобы уменьшить тягу, мысленно произнесла молитву о счастливом избавлении и первой начала спускаться по крутым ступенькам.
Первое, что бросилось в глаза Корту, когда он рас-ахнул дверь башни, были ярко-оранжевые языки пламени. От притока свежего воздуха они высоко взметнулись вверх, и Корт быстро захлопнул дверь.
Поначалу он не мог понять, что происходит. Столы, стулья, скамейки – все, что составляло скудную меблировку нижнего этажа, было свалено в кучу и подожжено. Пламя ревело неистово, словно во время лесного пожара, и уже успело прожечь дыру в потолке. Башня превратилась в вытяжную трубу и вскоре неизбежно должна была стать адским горнилом.
Перед этим гигантским костром стоял с факелом в руке Эразм Кроутер. Он смотрел на Корта, вытянув шею и не мигая. Должно быть, он не ждал гостей и растерялся.
Корт сделал шаг, и дядя Филиппы метнулся к лестнице, ведущей на верхние этажи, загородив ее своим телом. Он безумен, с ужасом подумал Корт. Кроутер пританцовывал на месте, словно шут, проделка которого удалась. В колеблющемся отсвете огня глаза его горели злобным торжеством.
В этот момент в башню ворвался Слейни, задержавшийся снаружи, чтобы привязать коренников к коновязи.
– Уходи! – крикнул Корт, отступая на шаг, но не оборачиваясь. – Возьми в карете пистолет! Отстегни полог и неси сюда!
Не задавая вопросов, Слейни исчез, и Корт снова навалился на дверь.
– Фу ты ну ты, какой он грозный, наш Уорлок! – Эразм Кроутер засмеялся лающим смехом. – Хочешь не хочешь, голубчик, а придется тебе подождать у двери. Видишь ли, в комнате было прохладно, и я решил немного ее обогреть. Какая жалость, что моя племянница и ее сорванец не могут погреться у огня… впрочем, что это я? Они скоро согреются получше нас с тобой!
Последняя фраза заставила Корта потерять всякое самообладание. С бешеным ревом он ринулся через комнату.
– Прочь с дороги, ты, сумасшедший ублюдок! До этой минуты ему казалось, что он знавал в жизни все степени ненависти, но то, что он чувствовал сейчас, было ненавистью поистине адской, было непреодолимой жаждой убийства. Стереть с лица земли этого мерзавца! Убийца, вор, обманщик, лишивший маленькую беззащитную девочку и родителей, и дома, и денег! И все это в угоду чему? Собственной похоти!
Кроутер попятился вверх по лестнице, но не уступил дорогу. Наоборот, он начал размахивать перед собой факелом, дико крича:
– Не подходи! Не подходи, а не то я подожгу и тебя! То-то славно ты будешь гореть да потрескивать… совсем как этот идиот, Филипп Мур! Тот тоже думал, что спасет Филиппу… – Он снова разразился смехом, кудахтая как курица. – Ах, ваша милость, вы меня поймете, если я скажу, что не мог, никак не мог позволить ему жить. Пока он жил. Гиацинта не желала иметь со мной ничего общего. Я был для нее развратником, а он – сосудом добродетели. Ханжа! Лицемер! Будь он добродетелен, он бы отдал жену мне! Так нет же, он цеплялся за нее, он мне мешал, и пришлось покончить с ним навсегда… – Кроутер ненадолго перестал махать факелом и как будто задумался. – Какой был план, Уорлок, какой план! Моя сладкая красотка осталась бы жива, чтобы оплакивать безвременно погибших. И я был бы жив, чтобы утешить ее…
Корт дюйм за дюймом продвигался вперед, но когда подошел к безумцу совсем близко, Кроутер ткнул ему в лицо факелом, едва не опалив волосы, и он вынужден был отступить.
– Теперь я вижу, что ты такой же идиот, как и Филипп! – прорычал дядя Филиппы. – Нет, ты еще глупее, хоть ты и Уорлок! Будь ты умен, ты бы сообразил, кто оставил тебе анонимное письмо. Что за дурак тот муж, который за шесть лет не сумел разобраться, кто подкинул ему в постель тряпку Сэндхерста!
Корт был потрясен. Правда, по дороге в Мур-Манор он уже смутно догадывался, чьих рук делом была грязная анонимка, но тогда он слишком беспокоился за Филиппу и сына, чтобы всерьез задуматься над этим.
– Как я ненавижу вас всех! – продолжал Кроутер в неистовстве. – Я знал, знал, что девчонка рано или поздно все вспомнит, и я сделал бы в тысячу раз больше, чтобы предотвратить это. Я надеялся, что ты, ревнивый болван, обезумеешь настолько, что сразу прикончишь обоих в «Четырех каретах», но только дельце не выгорело… жаль! Ну да и ладно, эти двое сбежали в Италию, где у них был хлопот полон рот – не до воспоминаний. И все бы хорошо, но мозгляк Сэндхерст возьми да и помри, а Филиппа возьми да и вернись в Англию. Что тут было делать бедному старому Эразму? Только позаботиться о племяннице раньше, чем она вспомнит. Да и ты тоже хорош, Уорлок! Взбрело тебе в голову затеять эту стройку! Тебе что, жить было негде? На кой черт тебе сдались эти развалины? Ведь жил я тут, никого не трогал – нет, всем дело до старого Эразма, всем дело до его денежек!
Корт продолжал незаметно приближаться, приготовившись при первом удобном случае выбить факел ударом трости. Ему послышался странный, смутно знакомый звук, заглушаемый ревом пламени. Он не успел еще сообразить, что это, как с задымленной лестницы, неистово лая, мохнатым шариком скатился Fancuillo. He медля ни секунды, щенок вцепился в штанину Кроутера и начал трепать ее, рыча и подвывая. Тот никак не ожидал нападения и на секунду отвлекся.
Корту этого хватило. Он выставил трость наконечником вперед и со всей силой нанес Кроутеру удар в грудь. Раздался хруст треснувшей кости. Глухо ухнув, Кроутер навзничь повалился на каменный пол. Падая, он ударился головой о стену и остался лежать недвижим. Корт даже не взглянул на него, чтобы проверить, жив ли он еще. Он переступил через неподвижное тело и поднял факел. Fancuillo поскуливал у закрытой входной двери. Корт свистнул, чтобы привлечь его внимание.
– Ко мне, малыш! – крикнул он, похлопывая по ноге. – Ищи своего хозяина! Ищи Кита!
Услышав знакомое имя, щенок понесся по ступенькам вверх.
– Филиппа! Кит! – звал Корт, перепрыгивая через две ступеньки. – Где вы? Вы меня слышите?
Лестница была крута, и прыжки отозвались острой болью в ноге, но Корт даже не обратил на это внимания.
– Филиппа! Кит! Вы живы?
– Signore! – наконец послышалось сверху. – Signore, мы здесь, наверху!
Через несколько мгновений раздался захлебывающийся кашель, а потом хриплый голос Филиппы:
– Кит… милый, беги вниз! Беги! Я… я скоро… там твой отец, он поможет…
Корт ощутил прилив сил и уже через секунду оказался рядом с обоими. Мальчик склонился над Филип-пой и тянул ее за руку, стараясь поднять. И она, и Кит были едва различимы в тонкой пелене дыма, но было видно, что лица их прикрыты.
– Еще немного! – пробормотал Корт, борясь с удушьем. – Филли, нельзя останавливаться! Здесь слишком круто, я не смогу взять тебя на руки. Осталось совсем немного!
Сотрясаясь от кашля, Филиппа судорожно ухватилась за протянутую руку и с неимоверным усилием поднялась.
– Кит, пригнись как можно ниже и иди за щенком, – приказал Корт. – Нас не жди, мы справимся сами. Ты и моргнуть не успеешь, как мы все будем в безопасности. Только смотри не снимай шаль с лица!
Мальчик не стал тратить время на возражения, пригнулся к самому полу и почти на четвереньках пополз вниз. Корт, поддерживая Филиппу, шаг за шагом спускался за ним. Чем ниже, тем сильнее становился жар. Дым теперь шел и снизу, и сверху, и вскоре вообще невозможно стало различить что-либо. В какой-то момент пелена вокруг заколебалась – очевидно, открылась входная дверь.
Раздался треск, такой оглушительный, что Корт решил: обрушился потолок – и похолодел от ужаса за Кита. Но за грохотом последовала короткая вспышка, и он узнал пистолетный выстрел. Тело Филиппы напряглось под его рукой.
– Ваша милость, ваша милость, где вы? – донесся едва узнаваемый голос Слейни. – Сюда, ваша милость! Я здесь!
Наконец они достигли разоренной комнаты. Громадный костер пылал, и в его свете виднелась фигура грума с пистолетом в опущенной руке. Он стоял над телом Эразма Кроутера.
– Каков сукин сын! – воскликнул он возбужденно, показывая стволом в сторону тела. – Бросился на меня, что твой медведь! И уж он меня подмял бы, кабы не пистолет!
И спасатели, и спасенные выбрались наконец из башни. Чуть дальше виднелся особняк, весь в лесах. Та его часть, что примыкала к башне, уже занялась, к ней бежали, перекликаясь, какие-то люди с ведрами. Убедившись, что все четверо, в том числе храбрый маленький терьер, не пострадали, Слейни бросился тушить пожар.
Некоторое время они просто лежали в росистой траве, хватая ртом свежий воздух. Корт развязал тряпки на Ките и Филиппе. Филиппа кашляла, и все это время Корт держал ее в объятиях, шепча что-то утешительное. Чуть поодаль Кит хрипловато хихикал, тиская Fancuillo.
Наконец Филиппа затихла и, пошатываясь, поднялась. Корт тоже поднялся и обнял ее. Она будто не замечала этого. Она смотрела на языки пламени, выбивающиеся из окон башни.
Ее странное оцепенение встревожило Корта. Вдруг она простерла руки к чему-то невидимому. По лицу, оставляя в тонком слое копоти влажные дорожки, покатились слезы.
– Человек с факелом! – жалобным детским голосом выкрикнула она. – Теперь я знаю, кто это был! Мой дядя Эразм! Мы видели его с верхней площадки лестницы, Фанни и я. Он поджигал гардины и гобелены в гостиной. Он шел прямо к нам, такой страшный, с этими безумными глазами… а потом я услышала папин крик: «Филли! Филли!» – и все… я только помню один большой живой факел. О Господи! Господи! О Боже правый! Нянюшка прикрыла мне глаза рукой, потащила меня за руку в спальню и закрыла дверь… а потом было открытое окно… за окном мама звала меня: «Девочка моя! Доченька!» Боже, как она страшно кричала!
Филиппа заплакала навзрыд, но Корт понял, что это были слезы облегчения.
– Корт, милый! Теперь я знаю, что они любили меня! Ты слышишь, мои мама и папа любили меня! Они погибли, пытаясь меня спасти! – дальнейшее невозможно было разобрать за душераздирающими рыданиями.
– Тише, тише! – шептал он, покачивая ее в объятиях, как ребенка. – Вот и хорошо, что ты все вспомнила. Мерзавец добился этого, сам того не желая. Теперь все будет хорошо.
– Ну что же ты, мама? – с тревогой восклицал Кит, тоже обнимая ее. – Ведь все уже кончилось! Мы в безопасности, grand signore и Fancuillo спасли нас. Тебе больше не нужно плакать, мама. Ну пожалуйста!
– Я знаю, милый, я знаю, – пролепетала Филиппа, крепко прижимая к себе сына. – Мне больше никогда не придется плакать.
Корт хотел сказать ей что-нибудь удивительно красивое, волшебные слова, которые убедят ее в его любви, и, как обычно, не сумел. В минуты величайших потрясений слова ускользали от него, оставались только чувства, поэтому он просто обнял жену и сына.
Тремя днями позже Филиппа, сидя в постели, недоумевала, почему Корт не спешит явиться к ней с визитом. В ту страшную ночь он отвез Филиппу и Кита в Лондон, на Кавендиш-сквер. Кит заснул в дороге, а Филиппа говорила и говорила. Потрясение, пережитое ею, открыло шлюзы памяти, и она вспомнила все. В мельчайших деталях она описала мать и отца, удивляясь тому, что живы эти драгоценные подробности в ее памяти. Образы родителей были яркими, казалось, только вчера все они дружно праздновали ее шестилетие Удивительно, но родители оказались именно такими, какими она рисовала их в детстве, маленькая сиротка, из милости принятая в приходский пансион: отец – высокий, привлекательный и мужественный, мать – красавица, исполненная доброты.
Уже занималось утро, когда Корт отнес спящего Кита в детскую. Леди Гарриэт помогла Филиппе переодеться, а Корт сам уложил ее в постель, заявив, что не уйдет, пока не увидит, как она уснула. Потому последним, что видела в тот день Филиппа, – было его лицо, полное нежности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50