– Трепетный? Я бы сказал, «трепетная», поскольку к мужчинам это определение не относится. Это особа, которая вопит, как бесноватая, увидев безобидного мышонка. Тебе приходилось видеть такое?
– Нет, бесноватых особ мне видеть не приходилось, – серьезно ответил мальчик после недолгого размышления, – но как-то раз, когда я был на кухне, из угла выбежала крыса. Кухарка вскочила на табурет, выпучила глаза и стала вся красная, а потом как закричит! Я бегал, бегал за крысой, но она была слишком ловкая, и пришлось звать на помощь слуг.
– Чтобы поймать крысу, нужен терьер, – объяснил Корт и пошел вдоль берега, высматривая место для первого заброса. – У тебя есть собака?
Кит рысцой следовал за ним, прижимая к груди коробку с крючками. Весь его вид выражал сознание важности доверенного поручения. Наконец Корт остановился у ивы, низко наклонившейся к воде.
– Нет, у меня нет собаки, – с сожалением признался мальчик, – но у бабушки есть целых пять гончих. Она разрешила мне играть с ними в любое время.
– Нет, я говорю не просто о собаке, а о твоей личной, о которой заботиться должен ты, – несколько рассеянно сказал Корт, делая пробный заброс. – Каждому мальчику нужна собака.
– Да, signore, – откликнулся Кит с таким энтузиазмом, что Корт, забыв об удочке, обернулся к нему.
Мальчик вскарабкался на иву и уселся там, положив коробку на колени. Он держал свое сокровище с таким благоговейным видом, что на душу Корта внезапно снизошло чувство покоя и гармонии. Все вокруг навевало воспоминания. Оба его спутника понятия не имели, что находятся в этот момент в его владениях. Замок был совсем близко, вон там, за старыми, высокими и раскидистыми деревьями.
Ну а то место, где они расположились, было его любимым. Здесь он и его старший брат Крис часто ловили рыбу, мечтая о подвигах и приключениях. Именно брат показал ему, как наживлять крючок, как высматривать притаившуюся в быстрой воде форель и как делать заброс вверх по течению. Ну и конечно, как водить верткую рыбу, не давая ей сорваться с крючка. В двенадцать лет Крис умер от скоротечной чахотки, и Корт тогда оплакивал его именно здесь, у нависшей над водой ветлы. Он лежал в траве, проливая горькие слезы, пока гувернер не нашел его и не привел назад в замок. А отец тогда резко приказал ему не распускать нюни, как девчонка. Мать Корта в это время была в столице. Ослепительно красивая даже в глубоком трауре, она прибыла на похороны в сопровождении очередного любовника, пришепетывающего хлыща, с некоторой брезгливостью оглядевшего девятилетнего Корта сквозь дорогой лорнет…
Встряхнувшись, Корт сделал заброс и протянул Киту удочку. Мальчик поудобнее оседлал толстый ствол и вцепился в удилище, весь трепеща от волнения. Иногда Корт ловил на искусственную наживку (это требовало большего мастерства и ловкости), но на этот раз, чтобы поймать наверняка, он выбрал наживку живую. Форель шла далеко не всегда, и бесконечные забросы могли утомить даже взрослого, не говоря уже о ребенке. Если сегодня Киту удастся поймать хоть парочку, думал Корт, он уже сможет с гордостью назвать себя добытчиком.
Нельзя спускать глаз с поплавка ни на минуту, – объяснил Корт. – Как только он нырнет под воду, зови меня.
– Хорошо, signore, – ответил мальчик и уставился на поплавок.
Оставив его за этим занятием, Корт вернулся, чтобы наживить крючок на удочке Филиппы. Та следила за ним с выражением, близким к испугу. Совсем как жена викария на петушиных боях, усмехнулся Корт.
– Идите к нам, – окликнул он, махнув рукой. – Эту удочку я наживил для вас.
– Нет-нет! – воскликнула Филиппа и нервно передернула плечами. – Сначала… э-э… сначала нужно убедиться, что здесь вообще водится форель.
– Ну, мама! – присоединился к уговорам Кит. – Если ты будешь только сидеть и смотреть, ты ничего не поймаешь.
С неохотой Филиппа поднялась и подошла к Корту. После короткого колебания она решилась бросить взгляд на червяка, отчаянно извивавшегося на крючке.
– Это бедное создание… ему очень больно? – спросила она шепотом.
– Сейчас – да, но как только оно окажется в холодной воде, сразу перестанет испытывать боль, – с самым серьезным видом ответил Корт, отчаянно стараясь не расхохотаться. – Если хотите, я сам заброшу удочку.
– Не нужно! – поспешно воскликнула Филиппа. – Я сама, я умею.
Она нахмурилась и подняла удочку над головой точь-в-точь как ручку зонтика. Леска с червяком на крючке раскачивалась, как маятник. Подойдя к самой кромке подмытого течением берега, так что мыски ботинок нависли над водой, она опустила крючок в воду. На этот раз Корт не смог сдержать смешка.
– Миледи, вы стоите неправильно. Рыба скорее заинтересуется вашими ботинками, чем червяком. Ладно уж, смотрите, как это делается.
Он взял у Филиппы бамбуковое удилище и одним неуловимым движением забросил наживку высоко вверх по течению.
– Рыбалка существует для того, чтобы можно было расслабиться, поэтому не стоит смотреть на нее, как на тяжкий труд.
– Дело в том, милорд, что в лиллибриджском пансионе не учат добывать себе хлеб насущный с помощью удочки. Этот предмет чересчур груб для будущих леди из общества. – В ее глазах плясали смешинки. – Зато выпускницы умеют заказать себе ужин на безупречном французском языке. Так что им не грозит голодная смерть.
– Увы! Но во французских ресторанах не подают только что пойманную форель.
– Signore! – раздался взволнованный возглас Кита. – Кажется, у меня клюет!
Поплавок исчез с поверхности, и было видно, как он судорожно дергается под водой. Конец удилища слегка изогнулся и тоже подергивался вверх-вниз.
– Позволь, я тебе помогу, – Корт взялся за удилище пониже рук сына и показал, как подсечь рыбу. – Подводи ее к берегу.
Вскоре Кит издал вопль восторга: небольшая рыбка затанцевала в прибрежной воде. Когда она оказалась в корзинке, Корт велел Киту самостоятельно насадить червяка на крючок.
– Ой-ой-ой! Корт, Корт! – воскликнула Филиппа высоким испуганным голосом. – Кто-то тащит мою удочку так, что я ее, наверное, не удержу! Что делать?
Судя по тому, как сильно изогнулось удилище, на крючок попалась действительно крупная форель.
– Надо дернуть вверх, вверх! – крикнул Корт, направляясь к ней.
Но Филиппа только растерянно смотрела на дергающееся удилище.
– Вот так! – Корт взял удилище двумя руками, заключив Филиппу в кольцо, очень похожее на объятие.
Когда стало ясно, что добыча не сорвется, он ощутил еще кое-что, кроме азарта: нежный аромат гиацинтов – запах духов Филиппы. Корт обнимал ее куда крепче, чем было нужно. Наконец очень неохотно он опустил руки и отступил. Непостижимо! Стоило коснуться ее – и снова это ни с чем не сравнимое возбуждение, похожее на нестерпимый голод!
– Теперь сматывай леску, очень медленно, без рывков, – сказал он, заставляя голос звучать ровно. – Эта разбойница слишком велика и все еще может спастись бегством.
Филиппа, увлеченная своей нелегкой задачей, даже не заметила, что несколько секунд находилась в его объятиях.
– Сделаю все, что смогу, – клятвенно пообещала она и засмеялась.
В следующее мгновение ее леска обвисла.
– Я упустила ее!
– Совсем не обязательно, – утешил Корт. – Эти создания на редкость хитры и частенько притворяются, чтобы усыпить бдительность рыбака. Может последовать такой рывок!.. – он снова заключил ее в кольцо своих рук. Тела их соприкоснулись, и его, без того напряженное, едва ли не содрогнулось от желания. – Потяни вправо, потом влево… – Теперь еще немного влево… подергай… видишь! Она никуда не делась, по-прежнему крепко сидит на крючке.
Леска снова натянулась, удилище вибрировало от бросков рыбины, не желавшей сдаться.
– Мама, только не позволяй ей сорваться! – Кит не выдержал и, бросив свою удочку, пустился бежать к месту действия. – Держи ее! Держи!
– Не беспокойся, – часто дыша, заверила Филиппа. – Похоже, я осилю эту битву с Левиафаном . Я уже вижу ее! Боже мой, да это настоящее чудовище!
Она засмеялась, и форель рванулась изо всех сил, так что Филиппа, от восторга потерявшая бдительность, чуть было не упустила ее.
– Корт, я не справлюсь с ней в одиночку!
– Продолжай сматывать леску и крепче держи удилище, – он отошел взять большой сачок. – Когда она будет у самого берега, я сделаю остальное.
Наконец бешено бьющаяся форель выпрыгнула из воды у самого берега. Корт вошел в воду и ловко поймал рыбину в сачок.
– Ура-а-а! – закричал Кит, исполняя вокруг матери что-то вроде языческого танца. – Ура! Мама поймала Левиафана, мама поймала Левиафана!
– Ив самом деле! – вторила ему Филиппа, сжимая ладонями пламенеющие щеки. – Боже мой. Боже мой! Вы только посмотрите, какая громадина!
Корт двумя руками достал добычу из сачка, прикинул на вес и одобрительно улыбнулся.
– В ней не меньше десяти фунтов. С этого момента он превратился в настоящего инструктора по рыбной ловле, забыв о собственной удочке: наживлял крючки, забрасывал удочки, принимал в сачок подводимую к берегу форель и складывал ее в корзину. Кит и Филиппа так увлеклись, что, казалось, ничего не видели вокруг, и каждую очередную добычу сопровождали криками восторга. Они так шумели, что чуть не распугали всю рыбу.
Только утомившись от возгласов и приплясываний, оба рыбака успокоились и занялись громадной корзиной с припасами. Вскоре пряный запах травы смешался с ароматом мясного пирога и тарталеток с малиной. После обеда Корт, сытый и приятно утомленный, распростерся на спине и заложил руки за голову, глядя в небо сквозь колышущиеся ветви ивы. Кит, подражавший ему буквально во всем, не замедлил сделать то же самое.
Филиппа там временем собрала недоеденную еду в корзину, стараясь не обращать внимания на Уорбека. Утром он держался настороженно, и в каждом его слове ей слышалась издевка, теперь это был другой человек. Прежний. Филиппа вспыхнула. Та гигантская рыбина, ее первая добыча… она едва не упустила ее… и объятия, до боли знакомые и желанные. Ей отчаянно захотелось положить голову на его плечо и замереть так хотя бы на несколько мгновений.
Филиппа робко бросила взгляд из-под ресниц и оцепенела. Отец и сын лежали в одной и той же позе, похожие как две капли воды! Она и предположить не могла, что они так быстро подружатся. Кит будто чувствует кровное родство со своим опекуном и тянется к нему всей душой.
– А ведь и правда, рыбалка – это большое удовольствие, – произнес мальчик, как бы откликаясь на ее мысли.
– Я же говорил, – сказал Уорбек. Кит повернулся на бок, оперся на локоть и несколько минут внимательно смотрел на своего нового друга.
– Знаете, signore, я рад, что именно вы стали моим опекуном.
– Правда? – мягко спросил Уорбек, повернул голову на импровизированной подушке из скрещенных рук и, в свою очередь, оглядел мальчика. – А я рад, что стал именно твоим опекуном.
Еще несколько минут миновало. Отец и сын продолжали смотреть друг на друга, пока Кит вдруг не заметил, ни с того ни с сего, своим обычным доверчивым и простодушным тоном:
– Signore, у вас глаза точно такого же цвета, как и у меня.
Все тело Уорбека странно напряглось и окаменело, потом так же быстро расслабилось. Филиппа сделала вид, что любуется видом, а сама с замиранием сердца наблюдала за отцом и сыном.
– Ты находишь? – спросил Уорбек осторожно.
– Угу, – кивнул мальчик немного виновато. – Видите ли, signore, я еще ни разу не встречал таких же глаз, как у меня… то есть до того, как познакомился с вами. В Венеции глаза у всех карие, у бабушки – светло-зеленые, а у мамы – фиолетовые. Я хотел спросить… вам нравится, что у вас глаза серые?
– Я… кхм, кхм… по правде сказать, я никогда не задумывался об этом. У моего отца и брата были точно такие же, так что, наверное, я привык. Ты заметил, что у леди Августы, моей бабушки, они тоже серые и очень ясные? – Уорбек помолчал, потом продолжал: – А почему ты спросил? Тебе не нравятся серые глаза?
– Это как-то непривычно, – ответил мальчик смущенно. – В Венеции мне не очень-то нравилось отличаться от всех остальных… но теперь мне больше не кажется, что глаза у меня некрасивые.
– Не говори так, милый! – воскликнула Филиппа, и сердце ее сжалось при мысли о тайных муках сына. – Боже мой, Кит, да у тебя самые прекрасные глаза на свете!
Уорбек сел одним рывком, и она слишком поздно сообразила, что, стремясь утешить сына, отчасти выдала свои чувства к бывшему мужу. Несколько бесконечных секунд на его лице оставалось выражение безмерного удивления, потом хищные черты сложились в обычную маску безразличия. Он снова опустился на спину и заложил руки за голову.
Ничего не замечая, Кит с доверчивой бесцеремонностью перелез через него, поднялся и подошел к Филиппе.
– Нет, мамочка, это у тебя самые прекрасные глаза на свете!
– Советую повторять это почаще, а не то я перестану на ночь рассказывать тебе сказки. – И Филиппа легонько пощекотала его.
– Signore, signore! На помощь! Она защекочет меня до смерти!
Не медля ни секунды, Уорбек подхватил его и поднял над головой.
– Лучшая защита – это нападение, Кит.
– В атаку! – завопил мальчик во всю силу легких. – – Давайте вместе ее защекочем!
– Попробуйте сначала поймать меня! – воскликнула Филиппа, пускаясь наутек по лужайке, поросшей густой травой и цветами.
Она неслась к ближайшей рощице, едва касаясь земли, словно легкий мотылек, а следом с Китом на плечах ковылял Уорбек, тяжело опираясь на трость. У огромного старого дуба она остановилась, чтобы перевести дыхание. Погоня приблизилась.
– Никудышные из вас следопыты, – Филиппа выскочила из-за дуба и, ловко уклонившись, побежала назад.
– Щекотать, щекотать ее! – кричал Кит. Филиппа добежала до пледа и уселась на него.
– Ну уж, нет! Раз уж вы меня не поймали, никакой щекотки быть не может. Этот плед – моя суверенная территория… нет, мой волшебный замок. Кто посмеет дотронуться до меня, будет обращен в жабу.
– Вот так всегда, – сообщил Кит, надувая губы. – Это потому, что в детстве она была девчонкой, а девчонки каждый раз мошенничают во время игры.
Уорбек молча, с улыбкой снял его с плеч и посадил рядом с матерью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50