Нет, я пришел извиниться, если ты приняла мои слова за непременное условие — ну, что если ты, мол, заинтересована в моей помощи, изволь подождать до Рождества. Я совсем не то собирался сказать, но ты застала меня врасплох.
Джессамин проглотила комок в горле, она и подумать не могла, что Рис испытывает угрызения совести. Или это просто притворство? Нет, подумала она, не похоже. На этот раз она готова была поклясться, что он говорит искренне.
— Считай, что твои извинения приняты. Значит ли это, что ты решил уехать раньше, чем предполагал?
— Да… наутро после рождественской ночи, если ты не передумаешь.
Сердце у нее упало.
— Но ведь до нее еще четыре дня, — горько прошептала девушка. — И что же мне делать все это время? Ты об этом подумал?
Медленная, чувственная усмешка чуть заметно искривила благородную линию его рта, которой она так восхищалась, и у Джессамин перехватило дыхание. Что за дурацкий вопрос! От досады она чуть не прикусила себе язык. Но она уже почувствовала, как на нее накатила знакомая волна возбуждения.
— Нет! — предупредила она, догадавшись, что Рис чувствует то же самое.
Джессамин отпрыгнула назад.
— Говорю тебе, я не намерена позволить превратить себя в игрушку. Уверена, что в твоем доме достаточно смазливых служанок, которым только того и надо, чтобы поманили пальцем… конечно, когда тебе прискучит развлекаться с Элинед!
Улыбка его исчезла, Рис раздраженно фыркнул:
— Может быть, ты удивишься, но я ни разу не делил ложе с леди Элинед Глинн, да и не собирался это делать!
Неужели он говорит правду? Джессамин едва удалось проглотить комок, застрявший в горле. Если бы он только ушел, если бы оставил ее в покое… Их разговор становился все труднее.
— Это, конечно, очень интересно, но вряд ли имеет ко мне отношение.
— Лгунишка! — У него вырвался саркастический смешок, и девушка свирепо уставилась на него.
— Так ты еще намерен оскорблять меня! Тебя сюда не приглашали — так что, будь любезен, убирайся!
— Хорошо, любовь моя, раз уж ты так настаиваешь… Но прежде чем я уйду, по крайней мере взгляни па то, что я тебе принес. Считай, что это рождественский подарок… во искупление вины.
Джессамин застыла как громом пораженная, когда Рис взял принесенный им сверток и принялся разворачивать его на постели. Через мгновение перед глазами Джессамин на сером шерстяном покрывале засверкала яркими красками роскошная ткань.
Девушка медленно направилась к постели, по-прежнему стараясь держаться от Риса на почтительном расстоянии.
— Что это?
Рис отступил в сторону, чтобы она смогла увидеть ниспадающее мягкими складками роскошное атласное платье ослепительно желтого цвета. Длинные рукава застегивались у локтей янтарными пуговицами с изящной гравировкой. Глубокий круглый вырез обрамлял широкий воротник, отделанный мехом куницы. Рядом лежала головная повязка в тон платью, сплошь затканная золотом, тоже украшенная янтарем и на концах обшитая куньим мехом. К этому великолепию можно было добавить еще два длинных, широких рукава раструбами, тоже опушенных тем же роскошным мехом, — при желании их можно было прикрепить к плечам сверкающими золотыми лентами.
— Мне показалось, что тебе просто необходим подобный туалет, который смог бы подчеркнуть твою красоту. Вовсе ни к чему до конца дней своих выглядеть словно неотесанный деревенский парнишка.
То, что он решил сделать ей подарок, настолько поразило Джессамин, что гнев ее стал стихать. В глазах ее заблестели слезы.
— Большое спасибо, но я позаботилась захватить с собой нарядное платье, — тихо сказала она.
— Уверен, оно не такое роскошное, как это.
— Конечно… оно гораздо скромнее. А где ты его взял? — спросила она, и в голосе ее прозвучали подозрительные нотки. Будем надеяться, что он не додумался принести ей один из туалетов Элинед.
— Что такое? Какие-то подозрения? Неужто ты боишься, что я ограбил какую-то девку, снял с нее платье, а саму голой выкинул на улицу? Забудь об этом. Проктор Мэсси торгует одеждой, а его родной брат держит швейную мастерскую, он одевает десятки знатных дам.
— Но поскольку ты и понятия не имел, что я приеду в Честер, стало быть, все это великолепие готовилось не для меня. Даже самая искусная в мире швея не смогла бы управиться с ним за пару дней.
— Ах, моя прелесть, вы, как всегда, догадливы!
В его голосе звучала явная насмешка, и в душе Джессамин опять начал понемногу закипать гнев. А она уж совсем было решилась принять это платье в качестве искупительной жертвы. Хорошо хоть, что здравый смысл наконец смог одержать верх.
— Ты права, дорогая. Его и правда шили не для тебя. Это платье заказала дочка одного олдермена, а потом передумала — ей не понравился цвет. А мне показалось, что тебе оно отлично подойдет, Ну вот, нельзя же было, чтобы такая роскошь пропала зря! Так что не отказывайся от него, Джессамин, по крайней мере из уважения к тем чувствам, которые подвигли меня на это!
— Какая разница? — ворчливо произнесла Джессамин, робко прикоснувшись пальцами к прохладному, гладкому на ощупь атласу. — Можно подумать, это заставит меня изменить решение! — Ее пальцы с наслаждением зарылись в роскошный мягкий мех. Платье было так красиво — ничего более великолепного ей в жизни не доводилось надевать! Ведь один янтарь стоил целое состояние, а мехом куницы отделывали только платья знатных дам.
— Мне и в голову не приходило дарить тебе платье в качестве искупительной жертвы! Носи его на здоровье.
Немного оттаяв, Джессамин осторожно приподняла чудесное платье, поразившись, что ярды сверкающей ткани почти ничего не весят. Приложив его к себе, девушка забыла о Рисе.
Когда его горячая рука легла на ее плечо, Джессамин оцепенела от неожиданности. Дальше все произошло так быстро, что протест ее затих, не успев родиться. Руки Риса обвились вокруг Джессамин, он лихорадочно прижал ее к себе, и девушка поняла, что почти не сопротивляется. У нее еще хватило сил с упреком посмотреть на него, с губ ее уже готовы были сорваться гневные слова.
— Нет, любовь моя, не надо… люби мели! — взмолился он, и его рот прижался к ее губам.
Яростный водоворот чувств захлестнул Джессамин и увлек ее за собой. Губы Риса были нежными, как лепестки цветка. Поцелуй становился все более страстным, губы его обжигали ее будто огнем, растопив последние жалкие остатки сдержанности. Со вздохом, больше похожим на рыдание, она приникла к нему, наслаждаясь возможностью чувствовать все его сильное, мускулистое тело, отбросить наконец прочь и свою раненую гордость, и жгучую ревность, и обиду. Кровь бешено забурлила в се венах, голова закружилась. Наконец, не в силах больше сдерживаться, они вдвоем опустились на постель.
Уже в последний момент у Риса хватило сообразительности отшвырнуть в сторону сверкающее платье, и золотистый атлас, всеми забытый, соскользнул на пол и блестящей лужицей растекся на полу. Сгорая от желания, которое оба так долго и мучительно таили в себе, Рис и Джессамин прижались друг к другу. Сердца их бились в унисон. И убогая, полутемная комната закружилась перед их глазами в водовороте страсти.
— Скажи, что ты все еще любишь меня! — умоляюще прошептал он чуть слышно.
— Ты же знаешь, что люблю… и никогда не переставала любить. О, как я хотела возненавидеть тебя! Только все оказалось напрасным. Ты — мой единственный! Кроме тебя, мне не нужен ни один человек на свете! — тихо призналась Джессамин.
— Скажи еще раз, что любишь меня, — сурово потребовал Рис, поглаживая ее по плечу! Рука его украдкой скользнула в вырез се голубой сорочки, который соблазнительно распахнулся, приоткрыв упругую грудь. Лаская бархатистую кожу, он прошептал, задыхаясь от охватившего его жгучего желания: — Ну скажи же, умоляю тебя!
Содрогнувшись от наслаждения, о котором мечтала давным-давно, Джессамин не мешала ему завладеть этими восхитительно округлыми выпуклостями! Девушка и сама умирала от желания изведать восторг его прикосновений и, в свою очередь, заставить и его сгорать от страсти. Но Рис не нуждался в этом. Тело Джессамин сулило ему такое наслаждение, при мысли о котором у него перехватывало дыхание. Он нежно сжал ее молочно-белые груди, осторожно поглаживая загрубелыми пальцами пунцовые вишенки сосков.
— Я люблю тебя, люблю так, как никто никогда не любил! — со стоном выдохнула Джессамин, прижавшись лбом к его чуть влажной от пота, горячей шее. И внезапно почувствовала покой, словно укрылась от всех терзавших ее страхов в теплой и уютной глубине пещеры. Не было больше ни одиночества, ни боли — она была не одна.
Услышав это неосторожное признание, вырванное у нее страстью. Рис едва смог сдержать стон. Прижав девушку к себе, он покрывал жадными, обжигающими поцелуями все ее тело. Страсть и желание переполняли Джессамин, груди ее набухли, кровь горячей волной заструилась по жилам. Она прижалась к его груди, сгорая от нетерпения насладиться ощущением его обнаженной плоти. Она дергала за пуговицы дублета, но дрожащие пальцы ей не повиновались, и Джессамин в бессильной ярости рвала упрямый дублет, не представляя, как с ним управиться.
Ее неловкость позабавила Риса. Улыбнувшись, он на секунду отстранился и разом расстегнул и дублет, и рубашку. Прижавшись к его обнаженной груди, Джессамин содрогнулась от наслаждения — он весь пылал, а его спутавшиеся черные, как вороново крыло, волосы коснулись ее шеи, чуть заметно щекоча влажную кожу.
Обхватив его голову трясущимися руками, Джессамин быстро прижала его пылающее лицо к своей груди. И когда горячие, настойчивые губы Риса нежно сжали ее напрягшийся сосок, слегка пощипывая упругий бутон, она чуть не закричала от жгучего наслаждения.
— Господи, я только и делал, что мечтал об этом все дни! — хрипло прошептал Рис. Его руки, скользнув вниз по телу Джессамин, запутались в складках ее голубой сорочки. Накрыв ее своим горячим телом, Рис забыл обо всем. Обжигающие поцелуи градом посыпались на содрогающееся под ним молочно-белое тело, он терзал и мучил ее, упиваясь каждым прикосновением к этой покорной плоти. Пальцы его запутались в густой гриве разметавшихся по подушке волос. Джессамин бессильно закинула назад голову, и волосы ее, сверкая и переливаясь точно ковер из осенней листвы, заставили его сердце гулко забиться от восторга.
И вот наконец они вытянулись рядом, полностью обнаженные, плоть к плоти, обжигая друг друга своим дыханием, став единым целым.
— Как ты великолепен, мой горячий валлиец! — воскликнула Джессамин, задыхаясь от наслаждения, когда почувствовала на себе тяжесть его могучего тела. У нее вырвался гортанный смешок, но Рис прижался к ней теснее, горячая тяжесть его набухшей плоти коснулась ее — и смех сменился стоном. А Рис с удивлением понял, что еще никогда в жизни не горел такой страстью, никогда так отчаянно не желал ни одну женщину — только эту, единственную, что сейчас билась в его объятиях.
Джессамин скользнула пальцами по его копью и содрогнулась от предвкушения того восхитительного мгновения, когда она почувствует в себе эту обжигающе горячую плоть. Загрубевшие пальцы Риса осторожно коснулись нежной кожи у нее между ногами.
Прикосновение это было едва заметным, по Джессамин, потеряв голову, резко раздвинула ноги, позволив ему вжать свой подрагивающий от нетерпения жезл меж своих бедер.
Рис осторожно раздвинул в стороны шелковистые розовые створки раковинки, прикрывавшие вход в сокровенные глубины ее тела, и его опытные пальцы в который раз заставили Джессамин содрогнуться. Нечеловеческим усилием воли сдерживая рвущуюся наружу страсть, он ждал, пока она будет готова принять его, чувствуя, что еще немного, и желание его выплеснется наружу.
— О, Джессамин, я люблю тебя! — шептал он задыхаясь.
Все было сказано. Они оба горели одним и тем же желанием. Вдруг словно искра пробежала между ними. Широко раздвинув бедра, Джессамин обвила его шею руками и, согнув ноги в коленях, притянула к себе властным движением, стремясь заставить его переступить ту черту, после которой уже нет возврата.
Покрыв ее лицо поцелуями, Рис опрокинул ее на подушки и, накрыв своим тяжелым телом, скользнул в бархатистую тесную расщелину ее женственности.
Почувствовав, какая она горячая и тугая, он запрокинул голову и с торжествующим криком резким рывком ворвался в нее.
Она слабо застонала, ощутив глубоко в себе его жарко пульсирующую упругую плоть, и теснее прижалась, желая принять его как можно глубже, слиться с ним, став единым целым. Его бедра начали медленные толчки, погрузив ее в пучину пьянящего экстаза. Водоворот чувств захлестнул влюбленных, и не было сейчас в мире такой силы, которая могла бы заставить их разжать объятия. В эту минуту казалось, что они стали единым целым: их сердца бешено колотились, а души слились. Им обоим хотелось только одного — чтобы никогда не кончался этот горячий, — буйный восторг.
Волна неземного блаженства накрыла любовников, унося их к вершинам экстаза. Джессамин забилась в сладостных судорогах, яростно прижавшись к нему, прежде чем медленно погрузиться в бархатную темноту освобождения.
А Рис, выкрикнув ее имя, сжал Джессамин в объятиях и только потом позволил себе яростно взорваться внутри ее. Несколько бешеных толчков, и он распростерся рядом, тяжело дыша и по-прежнему не выпуская девушку из объятий.
Должно быть, они так и задремали, прижавшись друг к другу, потому что, когда оба открыли глаза, в комнате стоял промозглый холод. В камине тлело несколько головешек, а сквозь промасленную бумагу в окошке больше не пробивался дневной свет.
Она сонно шевельнулась, почувствовав его присутствие, и теплая волна удовольствия пробежала по ее телу. И вдруг ее охватил леденящий страх — Джессамин показалось, что это опять сон, один из тех кошмаров, что изводили ее много ночей подряд, после которых она просыпалась в своей одинокой постели и долго потом рыдала в подушку, чувствуя, как ее сердце рвется от боли.
— Это не сон, — мечтательно прошептала она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54