Первая деревенская красавица опрометью бросилась к Джессамин.
— Леди Джессамин, подождите! Посмотрите-ка, что сделала та краска для волос, что вы мне дали, — настоящее чудо! — прокричала она еще издалека, на ходу сбрасывая шаль. — Джек говорит, что они сверкают, будто лютики в поле! — И Марджери с простодушной гордостью пригладила золотые, локоны.
— Ах, какой, комплимент! Так когда же свадьба?
— Во вторник, — сияя от счастья, ответила Марджери. — Ох, миледи, если Джек опоздает в церковь, я, наверное, умру от стыда!
— Ну конечно, он не опоздает! Что за ерунда, Марджери? Не так уж он глуп, чтобы пропустить собственную свадьбу! — При одной мысли о подобной нелепости Джессамин весело расхохоталась.
Она ни минуты не сомневалась в том, что пастух Джек Дровер спит и видит, как бы поскорее обвенчаться со своей прелестной возлюбленной. Он часто перегонял скот в Честер и сейчас находился там в последний раз перед рождественской ярмаркой.
Марджери вспыхнула и, стыдливо опустив глаза, призналась:
— Я и сама хочу его. Вы только не подумайте чего плохого, миледи. Я не в тягости, Боже упаси!
Джессамин похлопала девушку по плечу:
— Молодец, Марджери! Тебе есть чем гордиться. Ну-ка, посмотри, что я тебе привезла.
Порывшись в седельной сумке, она достала прехорошенький венок из душистых трав, перевязанный пунцовой лентой, — достойное украшение для спальни новобрачной.
— О, леди Джессамин! Прелесть-то какая! — в восторге завизжала Марджери, пропуская между пальцами атласную ленту. Лопни мои глаза, если мы с Джеком не будем любоваться им, лежа на своей постели! — И Марджери оглушительно расхохоталась, хотя щеки ее и порозовели от смущения.
Джессамин рассмеялась вместе с ней и, помахав на прощание, выехала из ворот трактира. Но, пока она не спеша спускалась по деревенской улице, на душе у нее было тяжело. И не то чтобы ей была неприятна радость Марджери или ее наивное предвкушение восторгов, ожидавших девушку на супружеском ложе, — вовсе нет. Она с детства привыкла к тому, что о подобных вещах говорят открыто. Для невинной девушки не считалось зазорным знать о том, что происходит в постели между мужчиной и женщиной. И в деревне, да и в замке у супружеских пар было мало возможностей даже ночью остаться наедине. Так что плотская любовь ни для кого не была тайной. Что же до самой Джессамин, то для нее величайшей загадкой оставались чувства, охватывающие любовников.
Она вспомнила, как отец, возвратившись домой из последнего похода, привез книгу, посвященную искусству куртуазной любви. На обратном пути сэр Хью встретил бродячего торговца и обменял добытые доспехи на несколько отрезов разноцветного шелка, кружева и ленты, а в придачу получил богато украшенный иллюстрациями роман — и все это ради своей ненаглядной Джессамин.
Хотя некоторые слова в книге до сих пор были ей не совсем понятны, девушке нравилось любоваться яркими рисунками. Нанесенные на бумагу тонкой кистью искусного художника, сверкающие разноцветными красками, картинки радовали глаз. На них были изображены менестрели и рыцари, распевающие серенады в честь прекрасных дам. Одетые в роскошные туалеты влюбленные парочки укрывались в беседках, сплошь увитых шпалерами роз, подобных которым Джессамин никогда не приходилось видеть. Из пышных цветов на картинках она узнала только гвоздики и желтофиоль. И хотя Джессамин не раз видела шиповник, заплетавший изгороди возле замка, но ей не приходилось даже слышать о розах с лепестками, подобными алому бархату, и с таким упоительным ароматом, что люди теряли голову. И почему-то ей казалось, что Марджери и Джек не очень-то похожи на утонченных любовников из ее любимой книги, хотя, признаться, в глубине души она и позавидовала счастливой, беззаботной Марджери, предвкушавшей радость соединения с любимым.
Джессамин нетерпеливо тряхнула головой и упрямо расправила плечи, стараясь выкинуть из головы глупые мысли. Подумать только — мужчина ее мечты!
Можно подумать, она не имела возможности убедиться, что в жизни мужчины либо слабовольные, никчемные создания, либо самодуры и тираны. Ни один из тех, кого она знала, и не думал изъясняться стихами, не говоря уж о том, чтобы хоть раз преклонить колени и поцеловать край ее платья. Но положа руку на сердце, надо признать, что пока еще ни один мужчина не испытывал к ней нежных чувств, а местное дворянство так же мало похоже на изображенных в романе изящных рыцарей с благородными чертами лица и томными глазами, как и Марджери с Джеком. Ходили какие-то слухи о предстоящей помолвке Джессамин, но со смертью отца они прекратились сами собой.
Когда-то сэр Хью упоминал о том, что хочет сговорить ее за одного своего дальнего родственника из Кэйтерс-Хилл в Шрусбери, но Джессамин решительно воспротивилась. Даже сейчас, когда об этом все забыли, при одной мысли о сэре Ральфе Уоррене ее губы презрительно кривились. Отец, к несчастью, не позаботился заранее объяснить ей, что это за человек. Со свойственной ему резкостью сэр Хью просто-напросто отмахнулся от Джессамин, сказав только, что она непременно будет счастлива с этим человеком, как бы он там ни выглядел. Достаточно того, что сэр Ральф позаботится о ней и будущих детях и станет им заботливым и любящим отцом.
Незаметно мысли Джессамин вернулись к любимой книге, и перед глазами всплыла картинка, которой она любовалась особенно часто, — джентльмен играет на лютне, но взгляд его, нежный и томный, не отрывается от лица голубоглазой леди. Вокруг рисунка шел затейливый узор из вьющихся роз, чьи узкие, вытянутые бутоны с багрово-алыми лепестками сплетались в самом низу и казались роскошным ковром, брошенным под ноги пылким влюбленным. Отец когда-то уверял, что сэр Ральф знает толк в куртуазной любви, Неужто он и впрямь мог бы вот так распевать, сидя у ее ног?
Нет, невозможно, подумала Джессамин. Сэр Ральф скорее всего обыкновенный напыщенный осел, да еще и толстый вдобавок, и, что хуже всего, он будет стараться обуздать ее. При одной мысли об этом Джессамин снова скривилась.
Хотелось бы ей посмотреть на мужчину, у которого хватит на это сил!
Резко свистнув, Джессамин тронула каблуками бока Мерлина, заставив перейти на легкий галоп. Холодный резкий ветер сначала разрумянил ей щеки, но потом пробрал до костей.
Нет, сэр Ральф не для нее. Слава Богу, она свободна и останется таковой, пока сможет. Чувство вины перед братом кольнуло ее, и Джессамин поняла: в глубине души она испытывает невольное облегчение при мысли о том, что тот не похож на других мужчин, иначе бы и он, чего доброго, тоже вздумал прибрать сестру к рукам. А пока что Уолтер ограничивался тем, что ворчал на нее из-за долгих прогулок верхом, убеждая Джессамин, что это опасно, да и не Приличествует молодой леди. Как обычно, сестра пропускала нравоучения мимо ушей.
Перебираясь на другую сторону реки, Мерлин неожиданно споткнулся. Веером разлетелись брызги, и Джессамин невольно вздрогнула, когда холодная вода попала ей за шиворот и намочила тунику. Она послала лошадь вперед, жалея про себя беднягу Неда, которому придется плыть за ними вслед.
— Свободна, свободна! — весело щебетала над головой какая-то беззаботная птаха. Свободна как ветер, как дождь, как бурлившая река, как леса и холмы…
Джессамин натянула поводья, сдерживая мчавшегося коня. Приятно освеженная долгой скачкой, ее разрумянившаяся от свежего воздуха и ветра, она чувствовала, что может снова превратиться в леди Кэрли.
Стены главной башни замка, сложенные из грубо обтесанного камня, с годами потемнели от дыма факелов и пламени горевших в камине дубовых поленьев.
Огромный зал внутри башни был почти пуст. Его убогую обстановку составляли лишь покрытые царапинами грубо сколоченные столы на козлах да выщербленный пол. Уолтер уже ждал ее. Он сидел в хозяйском кресле на небольшом помосте, возле которого жарко пылало в камине огромное полено. Коротая время, он попивал эль — вино подавалось лишь в исключительных случаях, — и по его раскрасневшемуся лицу было ясно, что он голоден и взбешен.
Высоко под потолком сквозь узкие, словно бойницы, окна проглядывало угрюмое осеннее небо. Было темно, будто сгущались сумерки, хотя на самом деле время близилось к обеду. И с чего это Джессамин взбрело в голову отправиться на прогулку? Да еще в такой мерзкий день? Как будто почтенные старушонки, которых она опекает, не могут потерпеть до лучших времен! Уолтер думал, что сестра использует поездки к занедужившим крестьянам просто как предлог, чтобы выбраться за стены замка, ведь она всегда ненавидела сидеть смирно или величественно разгуливать с видом, подобающим благородной леди.
Уолтер только вздохнул. Теперь, когда он стал хозяином замка, на его плечи легла ответственность за поведение незамужней сестры. Но что прикажете делать с подобной женщиной?! А ведь это все вина отца. Потрудись он обуздать непокорный нрав Джессамин несколько лет назад, и сейчас она была бы милой и кроткой, как положено леди. Впрочем, сестра уже в таком возрасте, что Уолтер почти смирился с мыслью, что вряд ли сможет выдать ее замуж. К тому же ему приходилось считаться с тем, что в округе благодаря ее вечной возне с больными и калеками Джессамин считали чуть ли не святой. Конечно, для святых вполне естественно давать клятву целомудрия, но когда речь идет о хозяйке Кэрли, то даже думать об этом немыслимо.
Нет, Джессамин нужен муж — и как можно скорее, а Уолтеру — могущественный союзник.
Замку Кэрли нужен вождь, у которого под началом будет отряд хорошо вооруженных воинов, готовых, если понадобится, сражаться насмерть, а не хилый лорд, который и нескольких минут не может удержаться в седле.
Уолтер машинально коснулся рукой искривленного бедра, поморщившись от обиды на жестокую несправедливость судьбы. Времена были опасные, и он понимал, что замок станет легкой добычей для любого, кто захочет завладеть им.
Его угрюмые мысли были под стать мрачному, хмурому дню. Он задумчиво уставился на пляшущие в камине языки пламени и поднес к губам бокал, наполненный пенящимся элем. Обратив внимание на то, что куншип опустел, он повелительно махнул рукой слуге, чтобы тот снова наполнил его.
Уолтер давно заметил, что эль хорошо успокаивает. Порой, когда боль в искалеченной ноге становилась нестерпимой, он смешивал оставленный сестрой травяной настой с элем и ему становилось легче.
Какое-то неясное движение заставило его вернуться к действительности. Хрупкая фигурка, закутанная в серое с головы до ног, появилась на пороге зала.
Джессамин вернулась.
— Ты знаешь, сколько сейчас времени? Я уже хотел распорядиться насчет обеда, сестра! — недовольно воскликнул Уолтер, выпрямляясь на своем стуле.
— Ты же знал, когда я вернусь, — буркнула она, снимая плащ, а за ее спиной старый Нед с блаженным видом направился к огню. — Ты хочешь, чтобы я переоделась в платье, или можно обедать прямо так?
Уолтер недовольно передернул плечами:
— Какая разница, чего я хочу!
— Ну что ты в самом деле! — Джессамин недовольно нахмурилась и потянулась за хлебом. — От этого холода у меня разыгрался аппетит. Эль еще остался или ты уже все выпил?
Уолтер возмущенно сдвинул брови. Вот так всегда.
Джессамин уже не в первый раз намекает, что он слишком много пьет. Раз от разу намеки становились все прозрачнее, и Уолтеру казалось, что сестра его осуждает.
— Вот почти полный кувшин! Можешь убедиться. К тому же у нас его полная бочка.
— Только не забывай, что его должно хватить на зиму, Уолт.
— Тогда, Джесси, я буду пить вино. И это будет, кстати, куда приятнее.
— Извини, — пробормотала она, вспомнив, что Уолтер терпеть не может, когда его называют уменьшительным именем.
Возвращение хозяйки послужило сигналом, и вокруг засновали слуги. Служанки внесли огромное деревянное блюдо с нарезанной ломтями бараниной, над которой поднимался аппетитный пар, а вслед за ним — внушительных размеров оловянную супницу с густой похлебкой, приправленной чабрецом, — ее полагалось есть с мясом. Джессамин принюхалась и приподняла тяжелую крышку с объемистой миски, которую только что водрузили на стол, разглядывая ее содержимое. Так и есть — тушеная репа, горох и фасоль в густом соусе: их обычный гарнир, который готовился почти каждый день. Перед ней поставили горшок с жидкой похлебкой из капусты с яблоками. На столе уже стояли деревянные тарелки с толстыми ломтями ржаного хлеба, и нетерпеливая Джессамин успела обмакнуть свой кусок в похлебку и теперь с аппетитом уписывала его за обе щеки.
Брат и сестра ели в молчании, занятые невеселыми мыслями. Наконец Джессамин подняла голову.
— Я тут слышала кое-что, когда была в деревне, и это не дает мне покоя.
— И что же это?
— Крестьяне говорят, что в окрестностях рыщут отряды солдат. Их видел наш пастух. Как ты думаешь, а вдруг это король Генрих послал солдат наказать нас за то, что прошлым летом мы так и не откликнулись, когда он приказывал прислать ему людей?
— Не думаю. Кого ему наказывать, скажи на милость? Отец уже был смертельно болен, и как бы то король ни нуждался в помощи, сомневаюсь, чтобы он хотел видеть меня в своем войске. Нет, думаю, он понял, что взять с нас больше нечего. Вот и весь сказ!
— Боюсь, ему это представляется иначе, Уолтера.
Они продолжали молча есть. Уолтер задумчиво тыкал острием охотничьего ножа в сочный ломтик бараньей ножки.
— Я ведь уже предупреждал тебя, сестра, — теперь я лорд и хозяин Кэрли. И заботиться о таких вещах — моя святая обязанность, А ты всего лишь женщина. Предоставь эти заботы мне.
Джессамин бросила на него негодующий взгляд, но успела вовремя прикусить язычок. Она понимала, как мучительно хочется брату чувствовать себя лордом Кэрли и защитником сестры. Она жалела его, но в глубине души сознавала, что если бы не его несчастье, вряд ли она любила бы его так же нежно, как сейчас. А теперь хилый и слабый ребенок вырос и превратился во вспыльчивого молодого человека, чьи замашки порой выводили ее из себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54