– Хотел бы я, чтобы моя мать нашла такого мужчину.
Бэзил бросил камень в море.
– Я тоже, – сказала Кассандра.
Бэзил повернулся к ней, ветер сдувал волосы ему на лицо, рукава его рубашки трепетали, он замер по колено в воде. Он стоял на фоне ярко-голубого неба. В течение длинного опасного мгновения казалось, что они вот-вот бросятся друг к другу в объятия, но тут послышался собачий лай. Они оглянулись.
У собаки была коричневая с белым шерсть, неровная и густая. Во рту она держала палку, с надеждой поглядывая на людей. Обрадованные этой переменой, они играли и бегали с собакой, разбрызгивая воду, танцуя в прибое, смеясь и выкрикивая шутки.
Наконец Кассандра, чувствовавшая приятную усталость, рухнула на песок, умоляя о сыре и вине, которые Бэзил прихватил с собой. Пока он ходил за ними, примчалась собака, легла рядом с ней и весело пыхтела, когда она гладила ее за ушами. Кассандра уже очень давно не чувствовала себя такой расслабленной. Может быть, это было первый раз с тех давно прошедших дней на Мартинике.
– Я люблю прогулки, – сказала она. – Я всегда забываю обо всем.
Бэзил опустился рядом с ней, небрежно бросив седельную сумку.
– Я тоже. – Он закрыл глаза и подставил лицо солнцу. – Мир таков, каким его создал Бог.
– Да.
Ее манили его волосы и румянец на щеках. Кассандра испытывала непреодолимое желание дотронуться до его кожи, видневшейся в расстегнутом вороте рубашки. Дотронуться до него. Поцеловать его. Лежать с ним, ее Бэзилом, который был так потрясающе красив.
Мужчина, каким его создал Бог!
Бэзил думал о том, что происходящее – суровое испытание для него. С того самого мгновения, когда Кассандра появилась утром на балконе со сверкающими распущенными волосами, одетая только в легкий газ, его жизнь превратилась в пытку. Увидев ее во дворе в простом платье, с неприбранными волосами и не стянутой корсетом грудью, он потерял покой.
Сейчас они поглощали ломти хлеба, отломленные от свежей булки, и толстые куски белого сыра, запивая все это вином, принесенным в мехе. Кассандра быстро освоилась с этой манерой питья, хотя поначалу вино потекло красной струйкой по ее щеке и шее. Она со смехом вытерла его.
Воздух, соленый и тяжелый, льнул к коже Бэзила, а язык горел от приятного вина. Солнце пекло голову, ему хотелось сбросить всю одежду с себя и с нее и лечь рядом с ней, тело к телу. Он изнывал от желания. И хотя это было пыткой, но очень приятной. В конце концов, она была здесь, перед ним. Так будет не всегда. Бэзил вздохнул и оперся на локоть.
– Вот мгновение, которое я уловлю.
Кассандра вгрызалась в хрустящую корку хлеба и, казалось, совершенно не беспокоилась о том, что ей на колени падали крошки.
– Вы собираетесь подарить мне сейчас двустишие, сэр поэт?
– Не сегодня.
Он откинулся назад и закрыл глаза.
– Когда вы вернетесь в вашу холодную комнату, свернетесь у камина, тогда вы получите от меня письмо, и там будет поэма о солнце, мире и сирене.
– О, значит, я буду сиреной?
Бэзил открыл один глаз.
– Не вы, собака.
Кассандра рассмеялась:
– Мне это понравится!
Взяв шаль из кучи вещей и разложив ее так, чтобы в полосы не попал песок, она легла. Бэзил спокойно взял протянутую руку, довольный ощущением ее расслабленности рядом с собой.
Ее пальцы были тонкими и изящными, он поборол и себе желание погладить их по всей длине. Бэзил лекал под теплым солнцем, слушая крики чаек и плеск волн, близкий и далекий, похожий то на шепот, то на дыхание.
Прищурившись он впитывал цвета, которые он сохранит для того далекого зимнего дня, для Кассандры, – синеву холмов вдали, бледный песок, блеск ее волос. Медных? Слишком прозаично. Тициановских? Слишком тускло. Он перебрал впустую дюжину вариантов. Ни один из них не передавал сути. Бэзил повернулся, чтобы снопа взглянуть на них, и сощурился так, чтобы видеть только блеск волос Кассандры. Золотые пряди блестели среди очень темного рыжего и других оттенков охры. Некоторые пряди были ярко-оранжевыми, некоторые – светло-морковными. Невозможно было как-то обозначить все целиком.
Бэзил улыбнулся, заметив, что Кассандра слегка отодвинулась, и вынул свою руку из ее руки, чтобы опереться на локоть. Она расслабилась, ее губы были полными и не такими сжатыми, как обычно, пропало отчуждающее чувство собственного достоинства, отражавшееся в ее глазах. Он оглядел ее грудь и бедра, потом стал пристально рассматривать поджатые ноги, запорошенные песком. Длинные, очень белые ступни. Он дотронулся до ногтя, овального и слегка изогнутого. Потом Бэзил позволил себе еще раз взглянуть на ее шею, туда, где над корсажем мягко вздымалась грудь, и ниже, на плоский живот. На него нахлынуло непрошеное видение неприкрытой кожи и того, как его рот оставляет отметину у нее на шее.
Кассандра повернула голову, и оказалось, что он смотрит прямо в ее большие спокойные глаза.
– Я чувствовала, что ты разглядываешь меня, – тихо произнесла она и подняла руку к его волосам. Этот жест означал приглашение и разрешение, такое естественное и простое. Бэзил почувствовал, что думает только о ее губах.
Он вовремя вспомнил, что не должен целовать ее, и просто уткнулся носом ей в щеку. Он закрыл глаза, пользуясь возможностью ощутить ее аромат – тонкий запах мыла, смешанный с морским бризом. Ее рука небрежно скользнула по его волосам.
Он хотел ее так, как никогда не хотел ни одну другую женщину. Чистота и неистовство этого порыва ощущались в крови как поэзия, полная волшебства. Сила, заставившая его затаить дыхание, теперь сражалась с его долгом.
Долг. Всегда долг.
Бэзил некрасиво и слишком поспешно отпрянул от нее и поднялся на ноги. Лицо Кассандры исказилось от боли, но лучше так, чем причинить боль, обманув ее. Бэзил повернулся к морю и взглянул навстречу солнцу, блестевшему в волнах.
Успокоившись, он с улыбкой повернулся, как будто ничего не произошло.
– Идем, – сказал он, протягивая руку, – пора возвращаться на виллу. В деревне сегодня вечером праздник в честь святой Екатерины и ее особого покровительства городу, нам нужно отдохнуть и восстановить силы до того, как отправиться туда.
Выражение ее лица не изменилось, только темные глаза смотрели на него оценивающе. Ее рот был красным полумесяцем, который ему хотелось попробовать. Узнать ее вкус. Ярость желания заставила его отступить, когда Кассандра встала, смахивая песок с юбок.
Но его подлинное «я» устремилось вперед, швырнув ее на песок, покрыв своим телом, ртом, руками. Он тихо застонал и опять расстроенно повернулся к воде, представляя, как прохладные волны остудят его жар. Бэзил вдохнул, потом выдохнул, заглатывая соленый воздух, собираясь с силами для неизбежного объяснения.
– Бэзил, простите меня. Я вдова, я не думала, что это оскорбит вас.
– Оскорбит? – Он повернулся к ней, качая головой: – Я не оскорблен.
Честь спеленала его могильным саваном.
– Но мне необходимо кое-что разъяснить вам.
Она кивнула так спокойно, как будто ожидала этого.
– Вы помните вечер, когда я писал вам о цыганке на дороге, когда я был в отчаянии и сказал, что существует некое дело чести, угнетающее меня?
– Да, это мое любимое письмо.
– В тот день ко мне приезжал отец, – слова застревали у него в горле, – чтобы напомнить мне о моих обязанностях…
Бэзил долго задумчиво молчал, потом выпалил все, что хотел сказать:
– Кассандра, я обручен, через месяц я женюсь.
Казалось, черты ее лица были сделаны из воска, а глаза из стекла, потому что ничто в ее лице не изменилось.
– А, – протянула она, – понимаю.
– Это политическое решение. Она очень молода и провела всю жизнь в монастыре. – Он задержал дыхание. – Я ничего не могу предложить вам, поэтому из наших отношений не выйдет ничего хорошего.
– Шшш! Какая редкость – мужчина отказался от физического удовольствия в пользу чести. – Легкая улыбка тронула ее губы. – Думаю, теперь вы нравитесь мне еще больше.
Честь. Бэзилу показалось, что его жизнь кончена.
Глава 5
На крошечном островке у побережья Италии девушка встала на колени рядом со своим жилищем. В сумеречной тишине послышалась вечерняя молитва монахинь, от которой сладко щемило сердце Аннализы ди Канио. Это были звуки мира и радости, она страстно желала присоединить к их голосам свой собственный голос и пропеть хвалу Богу. Это все, о чем она когда-либо мечтала.
Но этому не суждено было сбыться. Утром к ней придет отец и похитит ее отсюда, отвезет на их виллу во Флоренции, где ей надо начинать приготовления к свадьбе с графом ди Монтеверчи. Она не помнила его, но мать написала ей пустое письмо о красоте молодого графа и о том, что Аннализа получила прекрасную возможность вступить в брак с таким очаровательным, симпатичным и богатым молодым человеком. Она убеждала так долго, что Аннализа сдалась, но потом в отчаянии сожгла это письмо.
Она не собиралась выходить замуж. Никогда. Ни за кого. С раннего детства Аннализа хотела только одного – стать монахиней. Служить Богу настолько преданно и честно, насколько она была способна.
Отец утверждал, что ее красота пропадет в монастыре. Мать сказала, что Аннализа может служить Богу как хорошая жена и хорошая мать, как это делала сама Дева Мария. Аннализа сжала руки в кулаки и подняла глаза к маленькому простому распятию, украшавшему чистую белую стену. Она знала, что это правда; она могла служить Богу в браке, став матерью хороших детей. И, если Бог не совершит чуда, она так и сделает.
Но ее сердце жило здесь, на этом острове, в стенах этого монастыря, где она просто радовалась росе в огороде, за которым помогала ухаживать сестре Марии, где все дни были похожи, где молитвенные песнопения возносились в чистой гармонии и так глубоко пронизывали ее счастьем, что из глаз ее текли слезы.
Аннализа не говорила вслух о своей уверенности в том, что рождена для того, чтобы занять место в этом монастыре, потому что было гордыней и грехом думать, что она знает желания своего сердца и свое место в мире лучше, чем отец. Она не решалась говорить о своей страсти с другими сестрами, хотя и подозревала, что они знали и стремились ей помочь. Дружеское плечо сестры Катарины, на котором она могла выплакаться в минуты отчаяния, ее ласковый, веселый голосок поддерживали Аннализу, укрепляя ее веру. Господь справедлив, он тоже знает о ее сокровенном желании. Неужели он накажет ее за гордыню и нежелание повиноваться воле отца?
– Мое место здесь! Пожалуйста, позволь мне остаться, – умоляла Аннализа.
Пение сестер на вечерне окутывало ее, обнимало, как теплые руки.
– Помоги мне, Господи!
* * *
Кассандра, утомленная утренней прогулкой, вернулась в свою комнату, чтобы вздремнуть. Лежа в постели, она смотрела через открытую дверь маленького балкона на зеленые холмы, походившие на груди, покрытые рукой неба. Ее одежда и волосы пахли морем, тело с непривычки ломило от обилия движений. К ее ногам прилип песок, хотя она и пыталась стряхнуть его до того, как лечь в постель. Позднее Кассандра пожалеет об этом, но сейчас ею овладели расслабленность, вялость, голову она положила на гору подушек с золотой бахромой.
Кассандра думала только о Бэзиле. Бэзиле, смеявшемся, полном жизни и счастья, когда он бегал в прибое с бездомной собакой. О Бэзиле, смотревшем на нее так печально и одновременно с такой жаждой, когда думал, что она спит. Бэзиле, нагнувшемся, но не поцеловавшем ее.
И он помолвлен. Помолвлен!
Кассандру ужасала сила обуревавших ее страстей. Чего же именно она хотела? Она думала о своих руках, зарывшихся в его блестящие волосы, о черных локонах, обвившихся вокруг ее пальцев, о его густых опущенных ресницах, о переносице, покрасневшей на солнце.
Кассандра пошевелилась, ее одежда прошуршала по атласу покрывала, когда она поворачивалась на бок. По вине своего мужа она никогда раньше не понимала, что такое желание. Она слышала слишком много сплетен, слишком много признаний в незначительных, изменчивых и поверхностных увлечениях. Она стала свидетелем того, как ее сестра Адриана оказалась замешанной в скандале, не понимая, почему та согласна была рискнуть всем ради мужчины.
Теперь, томясь от неудовлетворенности, Кассандра удивлялась, как ей прежде удавалось избегать этого чувства. Ей всегда нравилось флиртовать, она считала, что это льстит умным мужчинам. Но до сих пор она избегала вожделения.
Ее подруги говорили, что она постоянно сравнивает окружающих с отцом и братьями, что ее запросам не может соответствовать ни один мужчина. Возможно, это было правдой.
Правдой было и то, что с физической стороной любви ее познакомил человек с противоестественным и грубым вкусом. Воспоминания о его притязаниях защищали Кассандру от соблазна завести себе любовника после его смерти.
Но сегодня она почувствовала желание, пробившее брешь в ее страхе. Какая ирония – Кассандра воспылала страстью к человеку, который не мог помочь ей постичь ее!
Она нетерпеливо поднялась и вышла на балкон. Когда Кассандра облокотилась на каменные перила, ей вдруг захотелось, чтобы вернулся ее прежний Бэзил – одинокий поэт средних лет, присылавший тосканское солнце и океанские ветры в ее холодный городской дом в Лондоне, который привносил такую музыку и удовольствие в ее замкнутый мирок. Если бы она не приехала в Тоскану, она могла бы найти другое применение своей недавно открытой смелости: может быть, написать что-нибудь, что ей нравилось, или начать изучать что-нибудь доселе неизвестное. И с ней все еще был бы старый Бэзил. Чувствуя себя опустошенной, Кассандра уронила голову на руки. Как можно скучать по человеку, который никогда не существовал?
Но он существовал, в этом-то и было все дело. Кассандра испуганно вспомнила чувство предостережения и страха, которое она почувствовала, увидев его в первый раз. Наверное, вся эта затея с путешествием была их общей ошибкой. Возможно, все еще изменится, если она сократит свое пребывание здесь. Похоже, ей следует уехать.
Не домой – мысль о собственном садике, размеренной, тихой жизни и пустых салонных разговорах заставила ее содрогнуться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32