к подобной тактике он прибегал, когда ему не хотелось заниматься. Философия была проста: чем громче и дисгармоничней он будет играть, тем скорее его попросят закончить занятие.
В дверях я едва не столкнулась с мистером Тревельяном. При ярком свете его глаза как будто излучали интенсивное, голубое пламя, столь же притягательное, как и исходящий от него пряный аромат сандалового дерева, который окутывал меня, словно теплое шелковое покрывало. Мне захотелось прильнуть к нему и с наслаждением вдыхать этот аромат.
– О Господи, – пробормотала я.
– Надеюсь, я не испугал вас.
– Нет-нет! – торопливо ответила я, а про себя подумала, что присутствие этого человека обострило мои чувства, словно под его внешним шармом скрывалось нечто такое глубинное, что неодолимо влекло меня к нему. – Гостиная пришлась вам не по вкусу?
– Вы гораздо интереснее, чем литературные споры.
Я не нашлась – то ли мне улыбнуться, то ли дать отпор его лести. К счастью, мимо нас пронеслась с озабоченным видом Миньон. Пряди ее волос выбились из-под шиньона, в руках она держала стопку полотенец. Поднимаясь по лестнице, Миньон вдруг заметила меня.
– Ой, Жюльет, ты уже вернулась! Жинетт упала в обморок. На кухне такая жара, что она не выдержала. Андре прибежал грязный и отказался помочь в стирке, потому что я сказала ему, что он вначале должен искупаться. Мамаша Луиза говорит, что потерялась серебряная разливная ложка и... – Взгляд Миньон остановился на мистере Тревельяне, и она покраснела.
– Месье Тревельян, пожалуйста, познакомьтесь с моей младшей сестрой, мадемуазель Миньон Де-Перри. Миньон, месье Тревельян – писатель, будет жить у нас.
– Добро пожаловать в Новый Орлеан и в наш дом, месье. – Миньон лучезарно улыбнулась, приседая в грациозном книксене.
– Спасибо за ваш теплый прием. Я нахожу Юг весьма примечательным местом, где всегда царит красота.
– Равно как и ваш шарм, – сказала я сухо. Обаятельная улыбка мистера Тревельяна совершенно околдовала Миньон. – Миньон, поторопись и разложи полотенца по комнатам. Я поговорю с Андре и навещу Жинетт, как только устрою месье Тревельяна.
Все еще находясь под чарами нового постояльца, она кивнула и побежала вверх по лестнице. Андре, очевидно, услышав мой голос, изменил стиль игры и зазвучала вполне мелодично «Инвенция си-бемоль» Баха. Звуки музыки раздавались в вестибюле все громче, вплоть до того момента, пока не появился он сам с ангельским выражением на лице.
– Ты уже вернулась, мама? – Он изобразил удивление, вынимая скрипку из-под подбородка. Его босые ноги и одежда были заляпаны грязью, черные волосы всклокочены. Подавив желание убрать прядки волос с его лица, я смотрела на него, пытаясь понять, где он мог до такой степени испачкаться.
– Андре, ты был на реке? – Миссисипи как магнитом притягивала к себе мальчишек и унесла много юных жизней.
– Нет, мама. Мы не ходили на реку. Мы просто играли неподалеку.
Во мне боролись раздражение и желание заключить его в объятия, чтобы понять появившуюся у него склонность причинять неприятности.
– Где именно, Андре?
– Филипп Дусе и я отправились вместе с его кузеном, Уиллом Хейесом, к лагерю в лесу недалеко от дома Уилла.
«Интересно, знает ли Петиция, что ее сын играет с моим?»
– Почему ты не рассказала мне об этом лагере? – спросил Андре. – Отец Уилла использовал его для того, чтобы шпионить за федеральными войсками во время войны. Он говорит, что мой дед и мой отец помогали строить его под носом у федеральной армии и часто там находились во время войны, перед тем как были убиты. Почему ты никогда об этом не говорила? – В его голосе звучала обида, словно я сознательно утаила от него нечто жизненно важное.
– Я ничего не знала об этом лагере, – тихо ответила я.
– Настоящий лагерь, да? – заинтересованно спросил мистер Тревельян, как бы пытаясь смягчить напряжение между мной и сыном. – У меня есть два племянника, которые позеленели бы от зависти. Когда я уезжал, они пытались уговорить своего отца построить для них крепость в лесу, подобно той, о которой они читали.
– Андре, это месье Тревельян. Он писатель, будет находиться на пансионе у нас. Месье, мой сын Андре.
Мистер Тревельян протянул руку.
– Рад познакомиться с вами, сэр.
Андре, явно удивленный тем, что с ним обращаются как со взрослым, пожал руку мистера Тревельяна. А я и не думала о своем сыне как о взрослом.
– Спасибо, месье Тревельян, – сказал сын. – Они хотят построить крепость времен войны?
Мистер Тревельян улыбнулся.
– Нет, эта крепость гораздо более интересная. Они недавно прочитали книгу о семье, которая попала в кораблекрушение, и им пришлось построить дом на деревьях. Мальчишки хотят смастерить такой же.
– Дом на деревьях? – переспросил Андре, явно заинтригованный. – А что это за книга?
Мой сын заинтересовался книгой? Я позавидовала, с какой легкостью мистер Тревельян нашел с ним контакт.
– «Семья швейцарских Робинзонов», – ответил мистер Тревельян. – В книге описано множество остроумных изобретений. Они даже построили собственный мост.
– Каким образом, месье?
Я вмешалась в разговор:
– Простите. Андре, боюсь, мы должны перенести строительство моста на следующий день. Скоро обед, и я должна устроить месье Тревельяна в его комнате. А тебе нужно привести себя в порядок, хорошо? Я скажу папаше Джону, чтобы он принес тебе обед, а позже поговорим. Есть много поводов, ты понимаешь?
– Да, мама, – ответил Андре, глядя на свои ноги.
Осыпавшаяся с его ног грязь испачкала ковер, и я закрыла глаза, чтобы не видеть этого. Вероятно, грязные пальцы на ногах – это как текущие носы, и детям в это время требуется ласковая, любящая рука. Однако я боялась, что уже упустила этот момент.
Он стремительно взбежал по лестнице, так что старые ступеньки отчаянно заскрипели. Обернувшись, я увидела, что мистер Тревельян собрал свой багаж.
– Вы счастливая, – сказал он. – У вас очень живой мальчик.
– Живой – мягко сказано, но, в общем, вы правы. Я счастлива. – Я вынуждена была все время мысленно повторять это, пока мы с мистером Тревельяном шли по грязным следам на полированной деревянной лестнице. – Все комнаты пансионеров находятся на втором этаже. Дверь в самом конце коридора ведет в ванную и туалет. Там есть все необходимое для удовлетворения персональных нужд. Третий этаж зарезервирован для семей, четвертый представляет собой мансарду. Вы увидите, что у нас отличная библиотека, музыкальная комната и вторая гостиная, если вы пожелаете принять друзей. Еда подается три раза в день. Мамаша Луиза поддерживает еду горячей. Персональный чай может подаваться в гостиную, если вы заблаговременно закажете. Я прошу всех пансионеров относиться друг к другу благожелательно и уважительно.
Его комната была зеркальным отражением моей с одной лишь разницей – отличались цветом обои и драпировки. У него преобладал темно-голубой цвет, в то время как у меня доминировал бордовый, придававший интерьеру женственный колорит. Письменный стол красного дерева, шкаф и затянутая противомоскитной сеткой кровать выгодно контрастировали с легкими летними шторами, создавая впечатление основательности и солидности. Подойдя к столу, я отрегулировала фитиль лампы, чтобы поярче осветить комнату и, обернувшись, увидела, что мистер Тревельян остановился возле дверей, держа в руках чемоданы.
– Вам не нравится номер, месье Тревельян?
– Вовсе нет, миссис Бушерон. Это превосходит все мои ожидания.
Ответив на его взгляд, я вдруг поняла, что речь идет вовсе не о комнате. У меня возникло странное чувство, что я нахожусь на пороге больших событий, и эти ощущения взволновали не меньше, чем предупреждение мистера Гудзона.
– Увидимся во время обеда, месье, – сказала я, направляясь к выходу.
– Миссис Бушерон, – окликнул Тревельян меня вполголоса.
Тембр его голоса был таким, что я невольно остановилась.
– Да.
– Я приношу вам свои соболезнования. Из рассказа вашего сына я понял, что вы и ваша семья заплатили дорогую цену во время войны, потеряв и мужа, и отца.
– Это стоило гораздо больших потерь, чем вы можете представить, но спасибо за ваши добрые слова.
По его поведению я догадывалась, что он тоже испытывал горе, но не стала ни о чем спрашивать. Лучше оставить расспросы на потом. Он проводил меня внимательным взглядом, пока я шла по коридору, заставив пережить чувства, которых я не испытывала давно, чувства, которые не должен пробуждать ни один незнакомец.
Глава 3
– Жинетт! – позвала я, тихонько постучав в дверь. Она открыла мне, держа в руке фартук.
– Извини, Жюльет. Я спущусь через минуту, чтобы помочь с обедом. – Лицо ее было бледным, словно кружевная отделка на розовых драпировках кровати.
– Что произошло? Нонни сказала, что у тебя был обморок.
– Я не уверена. После того как ты уехала, я работала с мамашей Луизой на кухне. Когда мы поставили еду на плиту, у меня появилась легкая головная боль. Я отправилась в гостиную и занялась гобеленом. Но внезапно почувствовала острую головную боль и, видимо, потеряла сознание. Нонни нашла меня на полу и принесла нюхательную соль.
Я приложила ладонь к ее лбу. В Новом Орлеане приход лета всегда сопровождался страхами о том, что в городе объявится лихорадка и унесет кого-то из любимых и близких.
– Лоб у тебя холодный, но все-таки тебе лучше выпить настоя из американского лавра. А утром мы вызовем доктора Ланау.
– Настой избавит меня от тошноты. А вот доктора вызывать не нужно, я уверена, что это от жары.
Отобрав у нее фартук, я уложила ее в кровать.
– В таком случае отдохни. Обед почти готов, и мы с Нонни справимся с уборкой. Я попрошу мамашу Луизу принести тебе суп и чай с лимонной вербеной, чтобы ты поспала до утра. Хорошо?
Она вздохнула.
– Хорошо, но сначала ты должна рассказать мне, что сообщил тебе месье Мейсон о Жан-Клоде и «Красавице».
Я задумалась, помогая ей снять поношенные туфли и укладывая в постель. Иногда мне казалось, что еще вчера мы покупали бальные платья и не думали ни о чем, кроме как не ударить в грязь лицом и показать себя в наилучшем свете. А потом наступили тяжелые времена, и все это было вычеркнуто из нашей памяти.
– Ты достаточно долго держала нас в неведении, – сказала Жинетт, отводя мою руку, когда я пыталась поправить ей покрывало. – Например, ты стараешься оградить нас от проблем и даже с большим упорством, чем Андре стремится уйти от домашней работы.
– Вовсе нет.
Жинетт возмущенно подняла брови.
– Повышение налогов, например. Сколько времени ты знала об этом и не говорила нам?
– С января, – призналась я.
– Даже если новости плохие, Жюльет, ты должна говорить мне. Иначе как я смогу помочь? – Она нежно прикоснулась к моей руке.
– Месье Мейсона неожиданно вызвали в Вашингтон. Он пробудет там до конца месяца. Так что нам придется подождать.
– У меня сложилось впечатление, что ты не говоришь нам всего. Ты была очень встревоженной еще до визита мистера Латура.
Щеки мои загорелись от чувства вины. Я никому не сказала ни слова о полученной телеграмме и собиралась сделать это сейчас, но внезапно передумала. Пока я не узнаю каких-либо подробностей, связанных с предупреждением мистера Гудзона, это будет давить тяжелым грузом на Жинетт. Вместо этого я озвучила другую заботу, которая меня мучила:
– Почему Андре постоянно нарывается на скандал? Он словно напрочь потерял чувство ответственности.
– Андре сейчас в таком возрасте. – Она улыбнулась. – Ты ведь помнишь, как мы доводили до обморока мать своими выдумками? Мама Луиза то и дело вылавливала наши башмаки из фонтана или чинила нам чулки, которые мы рвали, карабкаясь по деревьям. Леди никогда не делают таких вещей, и мама была убеждена, что из нас ничего путного не выйдет.
Я согласилась, признавая ее правоту.
– Да, мы были сущим наказанием.
Жинетт убежденно произнесла:
– Он непременно станет превосходным джентльменом. Только нужно дать ему время. – Затем встревоженно спросила: – Ты веришь, что Жан-Клод жив?
– В глубине души – нет, не верю, и скорее всего расследования мистера Гудзона подтвердят, что это ложные слухи, – поднявшись с кровати, я подошла к окну, – однако иногда я задаю себе вопрос: что, если Жан-Клод в самом деле украл золото и сейчас жив? Я заставила Андре поверить, что его отец умер благородной смертью, и не уверена, что он простит меня, если я не права.
– И что бы ты сделала иначе?
– Не знаю. Но я постараюсь сделать все возможное, чтобы не позволить мистеру Латуру использовать ситуацию против нас.
– Если бы он сказал сегодня еще хотя бы слово, боюсь, ты дала бы ему оплеуху.
– Думаю, папаша Джон вытолкал бы его раньше.
Жинетт оживилась и даже чуть порозовела.
– Да. Как он сделал это, когда в наш дом завалился капитан Дженнисон, от которого несло как из пивной бочки. Папаша Джон вышвырнул его, прежде чем капитан смог объяснить, что из его плеча только что вынимали пули, а нестерпимую боль пытались снять с помощью виски.
Воспоминания о войне всегда вызывали во мне щемящее чувство, и я задумалась, какое счастье могло бы наполнить нашу жизнь, не будь этого кровопролития. Я не могла понять, как Жинетт может с улыбкой вспоминать о капитане Дженнисоне и оккупации федеральными войсками нашего дома. Для меня это время было связано с мрачными и мучительными воспоминаниями.
Вернувшись к действительности, я наклонилась и обняла Жинетт.
– Отдохни немного. Завтра мы испечем твой любимый ореховый торт.
– Лучше бы сохранить это лакомство до твоего дня рождения. А что мы будем делать в связи с ростом налогов в этом году?
– У нас появился новый пансионер, и это может нас выручить. Ты познакомишься с ним утром. Иначе говоря, мы будем делать все, что вынуждены были делать каждый год с момента окончания войны. Все, что можно, даже если нам придется продавать ореховый торт на рынке.
– А что, если...
Я прижала палец к ее губам.
– С нами все будет хорошо. Должно быть хорошо. Я не хочу рассматривать никаких других вариантов.
Жинетт поймала мою руку, когда я встала, чтобы уйти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27