И я вовсе не слушаю сплетен, это Чарльз сказал мне об этом…
— Чарльз? Если вы послушаете совета старого друга, то такое фамильярное употребление первого имени Диринга может быть неправильно истолковано и теми, кто распространяет сплетни, и теми, кто любит спорить по поводу точнейшего соблюдения любых условностей. — Он говорил все это саркастическим тоном, медленно растягивая слова… Алекса вспыхнула, откинула назад голову и смерила его уничтожающим взором.
— Ваш совет, лорд Эмбри, и бессмыслен, и непрошен, уверяю вас! И вы отнюдь не являетесь моим старым другом. Все это просто верх лицемерия!
— Прошу прощения, леди Трэйверс. Я имел в виду только избавить вас от затруднений, которые вы бы могли почувствовать, если бы вместо слова «друг» я употребил слово «любовник». — Его улыбка напомнила Алексе тигра, оскаливающего зубы. — Как вы считаете, Чарльз понимает достаточно много?
— А это вас почему-либо заботит? — иронизируя, сквозь зубы произнесла Алекса и, холодно взглянув на него, добавила: — В самом деле, милорд, я отказываюсь понимать этот оскорбительный намек на фамильярность, которая с вашей стороны основана лишь на самом поверхностном знакомстве, хотя вы и надеетесь испугать меня или угрожать мне по каким-то совершенно непонятным причинам. Ну а теперь, наконец, вы позволите мне присоединиться к моим друзьям?
— Я уверен, что мистер Джарвис и его жена не уедут без тебя, лицемерка! А если ты будешь продолжать свои бесполезные попытки убежать от меня, то, смею тебя уверить, только обратишь на себя всеобщее внимание и окажешься в глупом положении.
— Ты… ты!..
— Спокойнее, леди Трэйверс. Вас могут услышать те, кто не знает вас так же хорошо, как я.
На этот раз Алекса послушалась его совета, но, понизив голос, продолжала столь же яростно:
— Ты наконец прекратишь меня так обнимать? И запомни: мы с тобой только знакомы. А если бы ты был моим другом, то не принуждал бы меня к этому танцу!
— Моя дорогая резвая нимфа, ты уже напоминаешь мне, что я не твой друг! А я все-таки питаю определенную надежду, что ради себя самой, между прочим, ты не позволишь слишком многим твоим знакомым те вольности, к которым вынуждала меня.
— Вынуждала тебя? Почему…
Виконт Эмбри заговорил ровным, спокойным и достаточно громким голосом, чтобы его могли услышать танцующие пары, которые находились поблизости:
— Ну а теперь позвольте мне проводить вас в парк, леди Трэйверс. Я уверен, что свежий воздух позволит вам восстановить силы, а головокружение пройдет само собой. Вы также сможете полюбоваться на фонтаны, когда они будут иллюминированы… — Улыбнувшись в ответ на ее враждебность, он добавил более мягким тоном: — Возможно, они смогут напомнить вам Рим! Если ты не пойдешь со мной добровольно, тогда я буду вынужден вынести тебя, сага. Черт меня подери, если я хочу давать повод для сплетен, но в твоем случае…
Ей не нужно было это едкое замечание о том, что он все прекрасно помнит и что именно она, как женщина, будет обесчещена, если он воплотит в жизнь свою угрозу. В этом случае она мгновенно утратит все завоеванные ею с таким трудом и предусмотрительностью позиции. Черт бы его подрал! Алекса доблестно пыталась сохранить хладнокровие, вместо того чтобы взорваться от ярости. Если ей только удастся собраться с мыслями и понять, чего он от нее добивается и насколько опасны его угрозы… Но в любом случае нельзя позволить ему вообразить, что она его боится!
Оранжерея выходила на крытую террасу, в одном конце которой находилась лестница, ведущая в парк с его аллеями, обсаженными кустарниками, травянистыми лужайками и тенистыми деревьями. Тропинки вели в небольшие рощи, среди которых находились фонтаны, извергающие воду в белые водоемы или мраморные бельведеры, окруженные миниатюрными рвами с водой, через которые были переброшены элегантные деревянные мосты. В любое другое время да еще в другой компании Алекса получила бы истинное наслаждение от всех этих чудес, о которых она так много слышала, но сейчас она не ощущала ничего, кроме тревоги. Причем сначала она вздохнула с облегчением, увидев, как много людей находится на этой небольшой террасе, но затем это чувство исчезло, поскольку ее фактически вынудили сойти вниз по ступеням, а затем повлекли по извилистым тропинкам вдоль рядов кустарника, причем весь путь освещался только тусклыми фонарями, развешанными на деревьях.
— На нас все смотрят и Бог знает, что они при этом думают! Почему ты не остановишься, я не могу идти так же быстро и… Ты не смеешь тащить меня дальше, я не хочу никуда идти! Ты меня слышишь?
Куда он ее вел? Он, должно быть, совсем сошел с ума, да и она тоже, если позволила ему запугать себя угрозами. Алекса стала задыхаться от быстрой ходьбы и уже почти лишилась дара речи, когда он наконец остановился, заставив ее пройти по сырой траве, которая наверняка погубит ее тонкие бальные туфельки и испортит подол платья. И здесь было совсем темно и не было даже тех редких фонарей, которые висели вдоль тропинок.
К этому моменту она уже изнемогала настолько, что могла бы упасть, если бы он не продолжал поддерживать ее под руку, так же как и когда вел по террасе, а затем через весь парк. Когда можно было не опасаться любопытствующих взоров, он обнял ее за талию. Но зачем он все это делает? Зачем притащил ее сюда, буквально на глазах у всех, если собирается жениться на Элен? Ведь такие вещи нельзя проделывать безнаказанно, да еще прямо под ее высокомерным носом! Если она разузнает об этом, то никогда не согласится выйти за него замуж!
Возможно, что именно поток этих беспорядочных мыслей, переполнявших ее мозг безответными вопросами, и оказался своеобразным препятствием на пути того безволия, которому она поддалась прежде.
Она, должно быть, прижалась к нему от слабости, чисто инстинктивно ища поддержки, чуть позднее с удивлением думала Алекса. Зачем бы еще она вцепилась в его плечи? Ее губы горели от той животной жестокости его поцелуев, которыми он впивался в них, а ее груди болели и трепетали — так бурно он стискивал их своими руками. И все это она ему позволила! Когда к ней вернулась способность трезво соображать, она сняла руки с его плеч и, сжав пальцы в кулаки, ударила его, прежде чем он успел поймать ее за запястья и завести их ей за спину; пытаясь притянуть к себе ее напрягшееся, сопротивляющееся тело и не обращая внимания на бешеные требования немедленно освободить ее, иначе она будет… она будет…
— Неужели у тебя действительно хватит мужества закричать, чтобы сюда сбежались все любопытные? — с интересом спросил он, прижимая ее еще плотнее, словно ему доставляла удовольствие ее беспомощная борьба в попытках освободиться. — А что ты им скажешь, интересно узнать? — И затем, словно для того, чтобы раздразнить ее еще больше, Николас наклонил голову и стал покрывать ее лицо легкими, насмешливыми поцелуями, несмотря на все ее усилия отвернуть лицо и отдернуть голову назад.
Алекса чувствовала, как его губы опаляют ее виски, лоб, щеки, уголки рта. В этих поцелуях была такая фальшивая нежность, особенно если учесть, что он продолжал плотно держать ее запястья и грубо стискивал их всякий раз, когда она пыталась вырваться; причем она чувствовала, что ему ничего не стоит сломать их. Почти всхлипывая от ярости и досады, она принудила себя к тому, чтобы не требовать, а умолять его отпустить ее на свободу.
— Не надо! Пожалуйста… Неужели того, что ты уже сделал, еще недостаточно? Ты, вероятно, и так уже погубил мою репутацию — ведь именно в этом и состояло твое намерение, когда ты силой притащил меня сюда? Теперь ты что, должен продолжать и дальше измываться надо мной, чтобы удовлетворить извращенные наклонности своей натуры? Ты всегда был жесток по отношению ко мне! Неужели тебе доставляет удовольствие мучить беззащитную женщину? Это одна из ваших характерных особенностей, которыми отличаетесь вы, виконт, и тот из Дэмеронов, чей титул вы надеетесь когда-нибудь унаследовать!
Алекса почувствовала, каким удивительно напряженным стало его тело — впрочем, это ей не столько помогло, сколько испугало, — а в конце своих сердитых речей могла бы поклясться, что услышала, как засвистело меж стиснутых зубов его яростное дыхание, прежде чем он начал говорить, и говорить таким неожиданно мягким тоном, что это лишь преисполнило ее дурными предчувствиями:
— Так ты думаешь, что Ньюбери и я очень похожи, не так ли? Я нахожу это очень любопытным… Довольно занятно, что ты знаешь так много и все еще так мало. Черт побери!
Последнее яростное восклицание заставило Алексу вздрогнуть, а в следующее мгновение она, споткнувшись, отступила назад, поскольку он отпустил ее так внезапно, что она бы наверняка упала, если бы не почувствовала за своей спиной дерево. Ей хотелось бежать, и она знала, что надо бежать, но он все еще стоял перед ней достаточно близко, так что она даже могла ощущать жар его тела. Усилием воли она принудила себя оставаться на месте, слушая то, что он говорил, едва сдерживая ненависть.
— Если бы ты имела хоть какое-то представление обо всех этих различных видах боли, оскорблениях и унижениях, которые могут быть причинены одним человеческим существом другому во имя того, что называется «удовольствием», то не думаю, что ты посмела бы упрекать меня своими лицемерными жалобами и притворным хныканьем за мою жестокость, как сделала это тогда, когда захотела задеть меня за живое. Я понимаю, что существуют некоторые женщины, которым по-настоящему нравится такое обращение. Но неужели тебе это тоже нужно, чтобы получить удовольствие? Может быть, мне следовало стегать тебя, вместо того чтобы целовать? Или применить хлыст, прежде чем я овладел тобой первый раз — девственной шлюхой! Кто бы этого ожидал? Если бы вы сохранили свою девственность подольше, то могли бы получить за нее ту непомерную цену, которую сами и назначили, милейшая леди Трэйверс! А если бы я нашел тебя после того, как ты убежала на следующее утро, то едва ли удержался бы, чтобы не избить, — и какое бы море удовольствия доставил тебе этим! В самом деле, теперь, когда ты сама подала мне эту мысль…
— Остановись! Я не хочу ничего больше слышать! — Алекса непроизвольно закрыла уши ладонями, чтоб только прервать звуки этого тягучего саркастического голоса и не воспринимать больше всех этих слов. Но, несмотря на это, она услышала его грубый, издевательский смех и то, что он сказал, отсмеявшись:
— Нет? Вот уж не думал, что леди, отданную в публичный дом, можно чем-то удивить или шокировать! Но возможно, ты набралась какого-то неприятного опыта с момента нашей последней встречи, не говоря, разумеется, об утрате мужа и обретении богатства?
— Нет! — произнесла Алекса. — Нет, я больше здесь не останусь, позволяя тебе терзать себя таким образом! — И с внезапным возбуждением, порожденным отчаянием, она метнулась, как загнанное в угол животное, и, неприятно удивив Николаса, нырнула под ветки дерева и бросилась бежать, не заботясь об окружающей темноте и не разбирая дороги.
— Алекса!
Сердитый звук его голоса, первый раз позвавшего ее по имени, заставил лишь подобрать юбки повыше и помчаться еще быстрее, продираясь через кустарники, которые рвали ее шелковые чулки, и больно ударяясь ногами о камни. Если бы только удалось убежать и от него, и от его угрозы, и от той муки, о которой он ей напоминает! В первый раз она поняла, что значит чувствовать себя не охотником, а добычей — когда теряешь голову от ужаса при мысли о том, что бежишь слишком медленно и преследователь уже настигает; когда боишься оглянуться назад, ощущая его за своей спиной.
Бежать, бежать, бежать! Это слово колотилось в ее мозгу в такт с биениями пульса в висках и молотящими ударами сердца. Она уже почти не сознавала, что делает, и двигалась чисто инстинктивно.
Почувствовав на своей талии руку, которая с силой потянула ее назад, Алекса невольно вскрикнула от ужаса и постаралась освободиться:
— Нет, нет! Отпустите меня, отпустите!
— Если ты перестанешь извиваться, как дикая кошка, тогда я отпущу тебя! Что это на тебя нашло? Если бы я тебя вовремя не поймал, ты угодила бы прямо в ручей, ты, глупая, маленькая…
Поскольку обе руки были нужны ему для того, чтобы сдерживать ее нападки, остается единственный способ прекратить ее истерику, мрачно подумал Николас и, нагнувшись, закрыл ее рот поцелуем. Она удивительная стерва и мегера, вдобавок к тому прирожденная шлюха. Ему следовало хорошенько проучить ее, при всех сделав вид, что никогда раньше не встречал ее. Но нет же, черт побери его собственную слабость, он поддался чувствам и привел ее в сад, чтобы целовать ее мягкие, продажные, лживые губы еще и еще!
— Должно быть, я выгляжу ужасно! — через какое-то время произнесла Алекса. — Но нужно сказать, что и вы тоже хороши! Как мы теперь покажемся на людях? Они, наверное, ждут на террасе, когда мы вернемся…
— Через другой вход. Как ты думаешь, королева и принц Альберт еще там?
— Не знаю, — задумчиво сказала Алекса, — но я уверена, что леди Элен уже сгорает от любопытства.
— То же самое можно сказать и о лорде Чарльзе, я полагаю, не говоря уже об остальных твоих поклонниках. Я счастлив, что дуэли ныне не в моде.
Знакомая язвительная нотка вновь появилась в голосе Николаса, но Алекса сделала вид, что не заметила этого, и как ни в чем не бывало продолжала:
— Я не думаю, что мне так же легко удастся избежать неприятных последствий, как и вам, поскольку я не мужчина. Вы получите только непристойные комментарии от своих друзей, а меня, без сомнения, будут считать падшей женщиной. — Она засмеялась. — Меня спасет только то обстоятельство, что я богата. И я могу жить где хочу и делать что хочу, не заботясь больше об условностях!
— Я и не знал, что ты когда-то заботилась о них, — сухо сказал Николас. — Плавание в обнаженном виде под луной, посещение борделей для развлечения…
— Прекрати, пока ты снова не стал отвратительным и я опять тебя не возненавидела!
Алекса намеревалась и дальше идти в обнимку с ним, потому что последний поцелуй как-то сблизил их, но теперь она постаралась освободиться от его объятий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74