Дома он пропустил мимо ушей расспросы Гриффита, переоделся в чистую одежду, молча проглотил оставленный Мартой ужин и погрузился в размышления о том, насколько серьезны его проблемы.
Он мог потерять урожай так же легко, как Лейла чуть не потеряла свой.
Он не стал попусту тратить время, подвергая сомнению несправедливость, наделившую этих распущенных юнцов такой властью. Вместо этого он сосредоточил свое внимание на том, как спасти свои экспериментальные растения и укрыться самому, но при этом защитить интересы Лейлы.
Дунстан не сомневался, что способен превратить поместье леди в процветающую, прибыльную ферму, которая будет кормить и одевать всю деревню, да еще и наряжать ее племянника в шелковые платья. Но он был слишком самонадеян, думая, что может не считаться с обществом, и был слишком горд, а гордыня до добра не доводит.
Дунстан не мог игнорировать общество, которое презирал. Оно, в свою очередь, презирало и боялось его. Лейла была частью этого общества. Из-за него они могли бы презирать и ее.
Он попытался подавить в себе нарастающую тревогу и старался рассуждать логически, осмысливая один факт за другим.
О человеке судили по его репутации. Таланта выращивать хороший урожай было недостаточно. Дунстан стойко воспринял этот печальный факт, мысли о котором всегда игнорировал прежде. Он рассчитывал на людей, признающих его талант агронома, но сколько из них сумеют оценить по достоинству его достижения в сельском хозяйстве на фоне этого скандала? В глазах общества он был человеком, который убил свою жену и никем иным.
Будь у него хоть малейшая способность к убийству, он, без сомнения, сделал бы это сегодня, когда жизнь Лейлы оказалась под угрозой. Как бы Дунстан ни старался, он не мог представить себе, что убил Силию, несмотря на ее измену и предательство. Он был овощеводом, а не убийцей. У него даже не было шпаги, не говоря уже о пистолете.
Но никто в этом мире не поверит ему, если он сам не верил себе.
Укладывая Гриффита в кровать, помешивая угли в камине и гася свечи, Дунстан все думал о том, куда приведут его мысли. А вели они его непосредственно к леди Лейле.
Дунстан не мог не встретиться с ней, на сей раз. Решив уехать, он должен был объяснить ей причину.
С этой решимостью он вышел на теплый вечерний воздух, где жужжали насекомые, кричали ночные птицы и в ожидании похрапывал его конь.
Пребывая в состоянии возбуждения, он покормил животное овсом, оседлал и, вскочив в седло, быстро поскакал к поместью.
Дунстан привязал коня к низкому суку дерева и, не желая будить слуг и тем самым бросить тень на репутацию леди, свернул на тропинку за домом, ведущую к балкону Лейлы. Он заметил, что где-то в глубине комнаты горела свеча.
Проверив на прочность толстую лозу плюща, Дунстан полез вверх, опираясь ногами на выемки в неровной каменной кладке стены.
Когда он перекинул ногу через перила, то, прежде чем войти, заглянул сквозь занавески и увидел, что происходит в комнате. Свеча, мерцающая на ночном столике, освещала Лейлу, свернувшуюся калачиком на краю кровати поверх покрывала. Ее волосы рассыпались по подушке. Создавалось впечатление, что она заснула в ожидании кого-то. Дунстан толкнул балконную дверь и обнаружил, что она не заперта. Когда он вошел, Лейла повернулась на спину. Синий бархатный халат распахнулся, и под ним показалась поблескивающая в свете свечи ночная сорочка.
Дунстан решил, что она проснулась, и приблизился к кровати, но Лейла беспокойно заметалась во сне. Интересно, подумал он, видит ли она его во сне, хотя слишком самонадеянно это было с его стороны, но ему она снилась очень часто.
Ему очень не хотелось будить ее, потому что он не был уверен, сможет ли не нарушить те хрупкие взаимоотношения, которые установились между ними. Однако невозможно и уехать, не поговорив с леди.
Стоя в раздумье, он провел рукой по лицу и вдруг в мерцающем свете заметил ее обнаженную ногу. У этой женщины было красивое стройное тело, и любой мужчина дал бы многое, чтобы коснуться его.
В юности Ивес был сражен красотой Силии, но сейчас он испытывал совершенно иные чувства, далекие от простого проявления безумной страсти. Дунстан скрестил на груди руки и прислонился к спинке кровати. Он внимательно рассматривал женщину, которая смело удержала компанию пьяных господ, женщину, которая настолько была уверена в себе, что отважилась нанять человека с дурной репутацией, женщину, достаточно мудрую, чтобы без сомнений поверить в него, женщину, которая предложила свое тело и саму себя, не ожидая ничего взамен: ни богатства, ни титула или даже обещаний в любви.
Лейла снова повернулась, еще больше обнажив ногу, и он уже не мог оторвать от нее пристального взгляда. Ее бархатный халат мягко и красиво обволакивал стройное тело.
Даже святой не смог бы устоять, а Дунстан знал, что он далеко не святой.
Присев на краешек кровати и слегка приподняв халат повыше, он ласкал красивую ногу, чтобы пробудить Лейлу. Она же просто изменила положение так, что ее изящная ступня коснулась его коленей.
У Дунстана за плечами были годы воздержания, но эта женщина бросила вызов его сдержанности.
Он поднял ее обнаженную ногу и поцеловал пальцы, пробуя их языком. Они чудесно пахли розами. Лейла застонала и выгнула бедра.
Приведенный в восторг, Дунстан погладил ее лодыжки, скользя вверх, приподнимая краешек халата, чтобы посмотреть на ее дальнейшую реакцию. Мысль, что искушенная и красивая леди могла уступить такому крестьянину, как он, льстила ему гораздо больше, чем он думал.
К его чрезвычайному восхищению, она снова застонала, бормоча что-что во сне. Затем приподняла руки и беспомощно уронила их на покрывало.
Дунстан хотел, чтобы в своем сне она мечтала о нем.
Больше не раздумывая, он распахнул халат, откинул ночную сорочку, обнажив ее словно выточенные из слоновой кости бедра, плоский живот и треугольник густых темных завитков — средоточие обольщения и страсти.
Напряжение в паху предупредило об опасности игры, которую он затеял, но после того, как она выиграла раунд в пещере, Дунстан заслужил право на эту сладкую месть.
Он коснулся ее влажного и горячего заветного места и помедлил, чтобы посмотреть, не проснулась ли она. Ее веки оставались закрытыми и спокойными, но дыхание заметно участилось. С довольной улыбкой на губах, Дунстан наклонил голову, чтобы отведать мед. Теперь она наверняка проснется.
Лейле снился плеск воды и бархатистый воздух, ласкающий ее груди. Она задрожала от возбуждения и вцепилась пальцами в простыню. Аромат свежескошенной травы и ощущение жаркого секса вернули ее в пещеру, где, свободно плескаясь в воде, она знала, что в тени скрывался Дунстан, и до безумия хотела его.
Горячие губы ласкали ее, и она вскрикнула, в ожидании выгнув тело.
Сон вдруг улетучился, и Лейла пробудилась с криком протеста против неизвестного захватчика, но огонь, согревающий ее кровь, убеждал сдаться, не раздумывая. Дьявол овладел ею, и его соблазняющий язык уже вел ее тело к пропасти. Она задрожала, когда он проник глубже, требуя полной капитуляции. Ее бедра непроизвольно раскрылись навстречу его ласкам.
Лейла больше не сопротивлялась, желая завершения. Она совсем проснулась и была в состоянии связать аромат свежескошенной травы с мужчиной, который поднял свои темные глаза, чтобы встретиться с ее взглядом. Вид его выступающих скул и густых черных волос возбудил ее еще сильнее. Склонившись над ней и поддерживая себя на одном локте, Дунстан припал к ее груди, предотвращая любой протест.
Прежде чем она успела что-либо возразить, его знающие пальцы спустились ниже, погладили, а затем проникли внутрь, совершенно лишив ее способности думать.
Подавляя стоны, Лейла сдалась и поплыла в волнах удовольствия. Ее бедра поднялись еще выше, требуя большего, и когда он повиновался, используя рот, так же как и пальцы, перед глазами рассыпались тысячи разноцветных огней. Он удовлетворил ее желание, насытил тело, обладая ею таким способом, о котором она и не подозревала, не потеряв при этом частицу себя.
У Лейлы уже не осталось сил, когда он, наконец, лег рядом, по-хозяйски положив руку ей на грудь…
— Я уеду в Лондон, как только смогу найти тебе помощника ухаживать за садами, — объявил Дунстан.
— Даже если он и наследник, Стейнс больше не ступит на эту землю, пока я жива, — протестовала она. — Я выбросила их вещи и приказала слугам не пускать их в дом.
Ее тело все еще томила истома, и в этом был виноват находящийся рядом с ней мужчина. Он не мог уехать теперь, когда она приложила все усилия, чтобы он остался.
— Это не решение проблемы. Они выдвинут против меня ложные обвинения, а он вместе со своим дедом найдет способ наказать тебя.
Голос Дунстана звучал спокойно, но Лейла понимала, что он сейчас чувствует. Она протянула руку к вырезу его рубашки и расстегнула ворот, чувствуя, как вздымается его грудь при учащенном дыхании. Значит, не так уж он спокоен, как притворяется.
— Они пытались уничтожить меня, — ее голос слегка дрогнул. — Они разрушили мою лабораторию, потоптали мои цветники и сделали бы еще хуже, не вмешайся ты вовремя. Я не могу позволить им остаться безнаказанными.
— Твою лабораторию?
Дунстан успокаивающе поцеловал ее в лоб и пригладил назад волосы. Лейла боролась со слезами от его нежности. Надо бы разозлиться, начать швырять вещи, но ей были плохо знакомы эти эмоции, а его забота и участие расслабляли. Она вызывающе просунула руки под рубашку и провела пальцами по твердым выпуклостям его смуглой груди, наслаждаясь пробежавшей по его телу дрожью желания.
В эту минуту она не хотела думать о своих склянках, валяющихся на полу ее лаборатории, или о растоптанной в грязи рассаде, определенно не хотела думать и о том, как потерпела неудачу и тем самым подвела свою семью и саму себя.
— Зачем было Стейнсу уничтожать твою лабораторию? — поинтересовался Дунстан, когда она изменила положение и принялась поглаживать обнаженными пальцами ноги его одетую в чулок ногу.
— А Стейнс этого и не делал, — пробормотала она ему в плечо, чувствуя разочарование, что он не отреагировал на ее приглашение. — Он всего лишь ребенок, который думает, что все будет так, как он пожелает. И этот ребенок хочет, чтобы я вышла замуж за Викхама или лорда Джона и оставила его в покое, чтобы продолжать играть в своей песочнице.
При упоминании ненавистного имени Дунстан напрягся.
— Викхам обидел тебя?
Лейла отрицательно покачала головой, коснувшись его подбородка своими черными кудрями.
— Лорд Джон. Об этом я и хотела поговорить с тобой. Мы были в лаборатории, и у меня возникло какое-то необычное видение. Я увидела его в образе испорченного молодого человека, отвергающего беременную служанку. Это застало меня врасплох, и я пролила на него несколько капель духов. Мы обменялись упреками, и он набросился на меня, уничтожая мои вещи. Мне без особого труда удалось выпроводить его. Но сейчас необходимо выяснить, было ли то, что я видела, галлюцинацией и смогу ли я вновь вызвать подобное состояние.
Дунстан осыпал поцелуями голову Лейлы, успокаивая и стараясь рассеять ее замешательство и тревожные мысли, одновременно пытаясь заставить себя рассуждать здраво и логически. Не стоило поддаваться гневу в столь неподходящий момент.
— А что это были за духи? — поинтересовался он, когда она устроилась поудобнее на его плече.
Лейла усмехнулась, и Дунстан немного расслабился. Если она не плакала, значит, можно продолжить разговор на эту тему. Дунстан не мог припомнить, чтобы когда-либо беседовал, лежа в постели с полуобнаженной женщиной, но теперь ему начинало это нравиться.
— Я придумала неприятный запах специально для лорда Джона. Для этого использовала соответствующие снадобья.
Где-то в глубине сознания Дунстана зазвенели тревожные колокольчики. Не следовало забывать, что он имел дело с необычной женщиной. Она была искушенной, умной, необычайно проницательной, ее семейство славилось не только своим богатством и властью, но и необычными, сверхъестественными способностями. И кто знает, к чему это может привести?
— Ты придумала духи, только для лорда Джона?
Лейла поцеловала чувствительное место за ухом Дунстана, а затем стала поигрывать языком с его ухом, проверяя на прочность его напускное равнодушие к своей персоне.
Вот, значит, как она исполняет данное обещание не совращать его, хотя, справедливости ради, следует отметить, что он первым начал эту игру. Как можно здраво мыслить рядом с такой женщиной и не позволить себе немного больше?
— Именно этим я и занимаюсь — создаю духи, — просто ответила она. — Поэтому и хочу сад. У меня хорошее чутье на запахи, с которыми я ассоциирую людей.
Вероятнее всего, у нее чутье на неприятности. Рука Дунстана непроизвольно ласкала ее груди, но предупреждающий сигнал звенел все громче, и он сосредоточился на ее объяснениях.
Лейла тихо рассмеялась.
— Как, например, тебя. От тебя исходят все самые лучшие ароматы на земле. Я сделала мыло специально для тебя.
Мыло, от которого он никак не мог избавиться. Дунстан решительно отодвинул Лейлу подальше от себя, чтобы сосредоточиться.
— Ты заколдовываешь свои духи?
— Ничего я не заколдовываю, — нетерпеливо ответила она. — В отличие от остальной части моего семейства у меня нет никаких сверхъестественных способностей. Я абсолютно бездарна.
Прозвучавшая в ее словах боль застала его врасплох. Уж эту женщину точно нельзя было назвать бездарной.
— Никогда не слышал о Малколм, которая не обладает какой-нибудь сверхъестественной властью, — заметил он.
Она шлепнула его по руке. Дунстан подумал, что зря он это сказал.
— У меня отличное чутье на запахи. Это — мой талант, но в нем нет ничего сверхъестественного. Французские парфюмеры специально ищут людей с такими способностями. — Она приподнялась и облокотилась на подушке, черные завитки рассыпались по обнаженным плечам и груди. Пробежав пальцами вверх и вниз по его груди, Лейла старалась отвлечь его от разговоров и заняться другим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41