Без одежды он был самым обыкновенным мужчиной. А титулы, богатство… разве они сейчас что-то значили?
Алекс взял ее руку, стал целовать пальцы, потом опять приложил их к своей груди. Затем, не отрывая взгляда, он опустил ее руку ниже, словно желая, чтобы она лучше ощутила его. Густая поросль на груди, тугие валики мышц на животе и еще ниже… Он словно указал ей на пуговицы своих бриджей. Она вся вспыхнула, когда пальцы коснулись мягкой замши, но покорно начала расстегивать пуговицы. Он делал то же самое с остатками ее одежды и остановил ее дрожащие пальцы лишь когда они почти коснулись… она даже в мыслях не могла назвать чего.
Наверное, в глазах ее промелькнуло недоумение, потому что он выпрямился и сел рядом. Запустив руки ей под сорочку, прижал к себе и вновь стал целовать. Потом сказал:
— Я хочу, чтобы тебе было хорошо. Но боюсь, что просто лопну от желания, если мы будем действовать так быстро.
Он наклонился, начал стаскивать сапоги, а она стала легкими движениями гладить его спину. Если бы они были мужем и женой и занимались этим каждый день, то она бы постепенно привыкала к виду широких плеч, к ощущению гладкое кожи под пальцами. И представив, что будет дальше, что почувствует, когда вновь склонится над ней, Эвелин вся вспыхнула. Тогда она узнает что-то такое…
Но он не дал ей времени испугаться грандиозности того, что случится. Отбросив сапог в сторону, он придвинулся к ней и, обняв, опять нашел ее рот жадными губами.
Эвелин не поняла, как оказалась лежащей поперек кровати; Алекс был рядом, настолько близко, что внутри у нее все пылало адским огнем, от которого не было спасения. Его рука гладила и ласкала ее грудь, и та вся горела, наливаясь желанием, потом он, стянув сорочку, взял отвердевший сосок в рот. Эвелин вскрикнула от неожиданной остроты ощущения, почувствовала, как горячие, пульсирующие волны наслаждения устремились вниз, к бедрам… и поняла, что назад пути нет.
Дрожа от нетерпения, она принялась помогать Алексу снимать с себя последнюю одежду, думая, что поступила очень правильно, не надев корсета. Он приподнял ее за плечи с подушки, стащил сорочку с груди почти до запястий Эвелин, прижатых к бедрам, и долго целовал грудь, пока ее стоны не разожгли его самого еще больше.
Его руки оглаживали бедра Эвелин, освобождая их от сладок тонкой ткани. Она все хотела высвободить руки, но когда он коснулся места, которое и так горело огнем, она шумно втянула в себя воздух и откинулась на подушки, сгорая от стыда. А дальше этот стыд вдруг превратился во что-то иное, что-то могучее, несказанное… а он все гладил ее там, сильнее раздвигая ноги. Потом стал целовать.
— Я хочу тебя, мучительница моя. Хочу тебя… — Его пальцы коснулись нежной плоти, и Эвелин вся выгнулась, желая только, чтобы он сделал еще что-то… что-то большее. — Ты понимаешь, что я сейчас буду делать?
Он произнес это почти шепотом, и Эвелин едва уловила вопросительную интонацию. Она не знала точно, что он имел в виду, но как-то вдруг поняла, что сейчас произойдет.
— Я не знаю, — пробормотала она севшим голосом. Алекс нежно целовал ее в шею, — Ты ведь все сделаешь сам?
Вопрос был риторический. Конечно, он все сделает. Но Эвелин почувствовала, что эти слова нужны ему. И это было правильно. Он не хотел ее принуждать. Она сама, с готовностью, отдавала себя на сладостную пытку.
Пальцы его погружались все глубже, она отвернулась, зарывшись лицом в его плечо. Пламя стыда смешалось с пламенем желания, и Эвелин сгорала в них заживо. Они не унялись, когда он убрал руку и стал вновь ласкать ее грудь.
— Я все сделаю сам, любимая, — шептал он ей в ухо. — Но уже не смогу вернуть, когда возьму это у тебя. И другого после меня тоже не будет. Я собираюсь объявить всем, что ты только моя. Твои дети будут моими детьми. И по-другому никогда не будет.
Теперь его слова имели смысл. Она вдруг поняла, как неистово хочет от него детей. Его обещания подняли ее желание на какую-то новую, неизведанную высоту. Ее губы стали искать его рот, не понимая, для чего это делают, инстинктивно. Рука Алекса вернулась, чтобы утолить ее желание. Но ей этого было мало. Эвелин закусила губу, едва удерживаясь от крика. Алекс слегка отодвинулся, и поцелуи на секунду прервались. Эвелин, осознав вдруг, что все это время лежала с закрытыми глазами, открыла их.
В свете лампы кожа Алекса блестела темной бронзой. Эвелин, замерев, смотрела, как он расстегивает последние пуговицы на бриджах. Он наклонился распустить завязки на коленях — и вот его последняя одежда соскользнула вниз. Все это длилось вечность, но Эвелин готова была еще и еще смотреть на него. Его движения были совершенны. Бугры мышц перекатывались на широкой спине, которая сужалась к стройным, мускулистым бедрам. Когда он распрямился, уже без одежды, Эвелин была просто не в силах отвести взгляда.
Он был даже более великолепен, чем она представляла, и это почему-то пугало. Взгляд Эвелин скользнул по плоскому животу к темному пятну волос, сужавшихся во что-то, выступающее вниз, по мускулистым бедрам, которые быстро двинулись к ней и накрыли ее ноги.
Она ощутила на себе вес его тела, но это было приятно, а трение его мускулистых ног о ее бедра распространяло по телу трепетные волны удовольствия. Затем вновь ее тело покрылось огненными пятнами поцелуев.
— Ты так хороша, дорогая… Я хочу касаться тебя везде…
И она, замирая от восторга, ощутила его прикосновения к самым потаенным частям своего тела — его пальцы, нежно лаская, оставляли на коже пунктиры огня.
Было вполне естественным вытянуть руки и обнять его за шею, еще шире раздвинуть ноги, потому что он так хотел. Все выходило само собой. Когда он снова наклонился и стал целовать ее грудь, она тихо вскрикнула и погрузила пальцы в его густые волосы, удерживая, не давая уйти. Тогда он вернулся в разгоряченное, увлажнившееся место между ее ногами; она вся подалась навстречу, и Алекс застонал.
Он поднял голову, чтобы взглянуть в пылающее от желания лицо Эвелин, и внезапно ощутил неясный, непонятный ему самому страх. Прежде такого с ним не случалось. Любовью он готов был заниматься всегда, и, в общем-то, ему нравилось доставлять удовольствие женщинам. Но никогда это не было для него главным. Сейчас все было иначе. Он не хотел причинить Эвелин боли, обмануть ее ожидания. И еще хотелось заставить ее почувствовать, что чувствует сейчас он сам, как он хочет ее. Чтобы она сама захотела того же.
Обольщение девственницы оказалось делом более сложным, чем он ожидал. Алекс не хотел обидеть ее. Она смотрела на него доверчиво, ожидая, что будет дальше, не в силах понять. Его самого переполняло желание сделать наконец то, чего он, собственно и хотел с самого начала, — овладеть ею. Но сейчас он должен был первым любовным актом проложить дорогу к их обоюдному удовольствию на всю жизнь. Именно эта ответственность его пугала.
Он стал покрывать поцелуями ее щеки, нашел ее губы и стал целовать неистово, страстно, давая понять, что приближается момент полной близости. Она с радостью шла навстречу уже без страха. Теперь не оставалось ничего иного, как преодолеть последний барьер, который, будучи разрушен, сковал бы их вместе, соединил на всю жизнь.
— Я не хочу причинять тебе боль… но иногда так бывает… Останови меня, если будет больно…
Ее руки скользнули по его груди и сцепились иа затылке; от ее страстного, хриплого голоса по спине у Алекса побежали мурашки.
— Не беспокойся… у меня все получится… не хуже, чем у тебя…
В ее глазах мелькнули озорные искры. Это опять была не хнычущая истеричная барышня, а Эвелин. Его Эвелин.
Там, где только что была рука Алекса, Эвелин ощутила вдруг властное давление чего-то плотного, твердого. Он обхватил ее за ягодицы, чуть приподняв и шире раздвинув ей ноги. Туда, где только что были его пальцы, вошло что-то плотное, тугое, заполнившее разом ее всю. Она зажмурила глаза, чтобы не вскрикнуть от вдруг охватившего ее страха. Дыхание Алекса скользило по ее шее, груди, он шептал какие-то слова, словно стараясь напомнить, что это он, а не какой-то злой демон пытается овладеть ею. Принудить ее… Нет, он не принуждал. Она была готова.
Она вся расслабилась, позволяя ласковым словам омыть все страхи, и пламя желания вновь охватило ее. Она вся двинулась ему навстречу, с неожиданной острой радостью услышала его стон, когда он проник в нее глубже. Было немного больно и неудобно, но вместе с тем внутри возникало радостное волнение от понимания того, что этим проникновением он заполняет в ней какую-то пустоту.
Алекс двигался медленно и ритмично, словно подготавливая ее к тому, что скоро ей самой захочется большего. Потом, всматриваясь в ее лицо и пытаясь угадать это, сделал последний толчок.
Эвелин дернулась в его руках, вся задрожала, ощутив его в себе уже полностью, до самой глубины. Он замер, давая ей время привыкнуть; Эвелин открыла глаза и встретилась с его внимательным взглядом. И в этот момент она узнала о нем больше, чем за все время знакомства. Сердце ее словно рванулось из груди, готовое соединиться с его сердцем. В глазах его были печаль… и нежность. Ей захотелось любить его, держать в объятиях, сказать, что все хорошо. Но все, что она могла сейчас, — это притянуть его к себе для поцелуя. Ее тело само скажет то, что невозможно выразить словами.
Дрожь перешла в лихорадочное желание движения. Ее губы буквально впились в губы Алекса, и внезапная дрожь его сильного тела напомнила, что его терпение на исходе. Эвелин чуть не вскрикнула, когда он отстранился и вновь устремился внутрь. Вскоре уже не было причин бояться. Он словно увлек ее за собой, заставляя почувствовать то, чем был переполнен сам, обучая ритму своего желания.
Если бы она могла представить, что все будет так, то никогда бы не согласилась. Теперь не только он владел ее телом, но и она — его, отвечая на всякое его движение, пока могучий ритм, заложенный в обоих, не сделал их единым целым и не поднял до восторга сладостной пытки, которая должна была вот-вот кончиться, иначе уничтожила бы обоих, сожгла. Шумное дыхание Алекса будто срослось с ее стонами, и, ощутив его последний, сотрясший все тело толчок, Эвелин почувствовала, как внутрь огненной лавой пролилось его семя, переплавляя ее всю в иное, новое существо.
Потом они лежали тихо, не шевелясь. Немалый вес Алекса просто вдавил ее в матрац, но она не возражала. Обвив руками его шею, она наслаждалась этим теплом и уютом. В том месте, где они соединились, еще болело, но она не хотела отпускать его.
Ничто не может продолжаться вечно. Алекс наконец пошевелился, привстал и осторожно откатился в сторону, как бы стараясь не помять ее. Эвелин ощутила, как воздух холодит живот, повернулась вслед за Алексом, не выпуская его из объятий, чувствуя рядом его наготу, но уже не смущаясь этого. Алекс обнимал ее так, словно делал это всю жизнь. И она уже не могла представить, что когда-то все было не так.
Эвелин уловила его вопросительный взгляд, и слабая улыбка тронула ее губы. Она коснулась пальцем щеки, провела рукой по волосам и спросила чуть лукаво:
— Не слишком быстро для тебя?
И тогда Алекс улыбнулся именно той улыбкой, от которой по телу бежали мурашки, и захотелось целовать его до тех пор, пока все не повторится вновь. Ну почему он не мог почаще улыбаться так? Эвелин прильнула к его груди.
— Можешь делать, как самой больше нравится. Я приспособлюсь как-нибудь…
Алекс поглаживал ее по спине, вновь прижимая к себе всеми изгибами тела. Тело его вновь искало близости, но он понимал, что нужно подождать, дать успокоиться боли, которую ей причинил. Он с умилением думал о мужестве, с которым она все перенесла. Алекс принялся нежно целовать ее волосы и, когда Эвелин уткнулась лицом ему в плечо, набросил на нее одеяло.
— Я не спешу. У нас еще есть время. Вся жизнь…
Это было первой трещинкой в том уютном коконе, который окружил Эвелин. Она хотела спать. Все тело расслабилось в благодатной истоме, ей нужно было впитать все множество ощущений этой близости. Она еще чувствовала внутри его тепло. Не время было сейчас… Но она не могла не ответить.
— И все же я не выйду за тебя, Алекс, — пробормотала она ему в плечо.
Его рука перестала поглаживать ее волосы, потом, взяв за плечо, отстранила. Он должен был видеть ее лицо.
— А у тебя теперь нет выбора. Я говорил тебе. Может, ты уже носишь моего ребенка. Я не собираюсь потерять этого…
Он уже жалел о словах, которые вырвались против воли. Как это получилось? Она сняла, отшвырнула прочь все преграды и запоры, которыми он отгородил от других то, что было внутри. Сделала его беспомощным, уязвимым. В этот момент он ненавидел ее. В глазах его мелькнула угроза.
Но Эвелин поняла только, что причинила ему боль. Опять он оказывался совсем не таким, как она представляла. Но разбираться в этом именно сейчас не хотелось.
— У тебя был ребенок? — спросила она.
Да, Эвелин умела ударить в самое больное место. Сон как рукой сняло. Алекс откинулся на подушки. К чему сейчас все ворошить? Но если это заставит ее хоть что-то понять… Он должен вновь стерпеть давно забытую боль, чтобы счастье было возможным. Для него. И для нее. Он начал невнятно, с трудом подбирая слова.
Это была его шестнадцатая весна. Алекс уже во всех отношениях перерос своего домашнего учителя, но тому, во-первых, некуда было уйти, а во-вторых, до него как-то не доходила мысль о собственной бесполезности. Алекс хотел уехать в Оксфорд, но мать почему-то противилась этому, используя какие-то не очень резонные доводы. А ему уже все опротивело дома, он искал выхода своей бурной энергии.
С некоторых пор к ним зачастил еще некий сэр Хью. Причины его визитов не интересовали импульсивного и упрямого юнца. Поэтому, когда однажды мать призвала Алекса к себе в то время, когда у нее был сэр Хью, он не слишком обеспокоился. Она любила показывать сына своим друзьям, всегда одевала его по последней моде, и Алекс подозревал, что с матерью мог случиться припадок, если бы он явился без галстука или с неправильно застегнутыми пуговицами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53