И защитить себя сумею. Я привык, что люди поддерживают со мной отношения, надеясь на какую-то выгоду, но думал, что у нас другие отношения… Если я ошибаюсь, то готов немедленно избавить вас от своего присутствия и обязательств, связанных с помолвкой.
Он произнес все это резко и надменно, но Эвелин услышала в его словах разочарование и обиду. У такого человека, как Александр Хэмптон, наверняка не счесть родственников и друзей. Неужели он на самом деле так одинок?
— Кроме того, я не хочу вовлекать Вас в скандал, который может сказаться на Ваших отношениях с кузеном, — отозвалась она спокойно. — Я сделала бы то же самое для любого своего друга.
Он распрямился и, свысока глянув на нее, усмехнулся. Потом вздохнул и сказал:
— Тогда не спорьте и слушайте меня. Приедете домой, примите ванну, отдохните. А мне предоставьте роль озабоченного жениха. Поверьте, у меня больший опыт общения с судебными властями, чем у вас.
Когда экипаж остановился, Алекс помог ей выйти и сдал с рук на руки матери. Глядя на обеих заплаканных женщин, он понял, что ни в какую гостиницу не переедет.
Вечером Алекс, рассказав им о результатах переговоров с судьей, вновь куда-то собрался, и Эвелин не смогла удержаться и не подглядеть за ним украдкой из окна своей спальни. В этот раз он оставил свою трость, снял элегантный шелковый сюртук, облачился в одежду попроще и отправился со двора с целеустремленным видом.
Неужели он каким-то образом дознался о собрании в Фэйнил-холле?
Глава 13
Эвелин работала в складе. На ней были платье цвета индиго из тонкой шерсти и передник, испачканный в пыли. Прядь рыжевато-каштановых волос выбилась из прически и свисала над ухом. В тот момент, когда она взглянула окно, в дверь склада постучал Алекс.
— Войдите, — сказала она, спешно поправляя прическу. Алекс был одет как всегда элегантно и модно. Эвелин разозлилась.
— Если Вы пришли посмеяться над теми, кто вынужден трудиться ради куска хлеба, то можете убираться. Сегодня я не в настроении.
На самом деле его добродушная улыбка наполнила ее сердце нежностью. Он так редко улыбался, что ей порой самой хотелось рассмешить его.
В последние недели Алекс стал образцом порядочности, что, однако, вызывало у Эвелин противоречивые чувства. В ожидании суда она терзалась неизвестностью. Ей так хотелось опереться на сильное плечо, чтобы забыться хотя бы на несколько минут. Но разве Алекс ее понимает? Она не была уверена. Мало того, она чувствовала, что их отношения зашли в тупик, и не знала, радоваться ей или нет.
— Я пришел, — сказал он, — полюбоваться вами. Разве мне в этом отказано? — Он обошел прилавок и поправил выбившиеся пряди у нее за ухом. Потом, послюнив палец, стер грязное пятно со щеки. — Это все равно как очищаешь античную статую, вновь открывая бессмертную красоту.
Неожиданно для себя она засмеялась.
— Античная статуя? Благодарю покорно. Ваши изысканные комплименты лишают меня дара речи…
Алекс опять улыбнулся, облокотился на высокую конторку и пристально посмотрел на нее.
— Это еще не комплимент, — сказал он. — Я пришел проводить вас домой. Ваши книги до утра никуда не денутся.
Лицо Эвелин опять стало серьезным, она со вздохом посмотрела на тесные колонки цифр.
— Утром аукцион. Мне нужно точно знать, сколько и каких векселей продать, чтобы покрыть самые срочные платежи. Ко мне приходили клиенты и просили не продавать их векселя. Они сейчас собирают деньги, чтобы их оплатить.
— Тогда пусть расплачиваются до утра. Иначе зачем вам о них беспокоиться? — заметил Алекс, поднимая ее со стула. — Вам нужно учиться жесткости в делах. У вас своих проблем достаточно, а вы берете на себя проблемы других.
Эвелин высвободилась из его объятий, но подала ему руку и позволила вывести себя из конторы. Алекс был, конечно, прав, нельзя идти на поводу у необязательных людей. Это вредит бизнесу, а она должна думать и о Джейкобе. Хотя бы ради него нужно вести дела более расчетливо.
— Томас не придумал ничего нового?
Эвелин знала, что Алекс опять ходил к адвокату. Когда возникала проблема, которую необходимо решить, он всегда одевался тщательно. Вот и теперь он оправил кружева на груди, которые выбились из-под сюртука. Выражение его лица изменилось, словно он вспомнил о ее беде.
— Мы не сможем предъявить очевидных доказательств. Я сумел убедить суд послать людей на склады, куда отправлялось бренди, но они вернулись с пустыми руками. У меня нет имен преступников. Я сам посылал людей расспросить владельцев этих складов, но там не хотят и разговаривать. А без доказательств я ничего больше не могу сделать. Я сам буду свидетельствовать. У нас есть документы, подтверждающие, что товары с контрабандной «начинкой» заказывали четыре компании, но этого недостаточно, чтобы доказать вашу невиновность. Да и наша помолвка сослужит дурную службу. Лучше бы я выступал как посторонний свидетель.
Пальцы Эвелин крепче сжали его руку.
— Уже ничего не исправишь, — сказала она. — А мне, откровенно говоря, понравилось быть невестой человека, который забыл былые привычки.
Он усмехнулся, но совсем не весело.
— Видите ли… — Он вдруг смутился. — В Лондоне я вел совсем иную жизнь, но в последнее время думаю о другом.
— И что же Сэм Адамс обсуждает сейчас?
Эвелин не требовалось объяснять, какого рода размышлениями он занят. Общение Алекса с Сынами Свободы было еще одной больной точкой в их отношениях. Ей самой теперь разрешалось посещать только открытые собрания. Алексу же, наоборот, благоволили наиболее дальновидные члены братства, которые надеялись, что он использует свое влияние, когда вернется в Англию.
— Все носятся с планами собрать конгресс представителей всех колоний, чтобы выступить вместе против Почтового закона. Но, мне кажется, они уже опоздали. Нужно было действовать, когда закон был только предложен.
— Лучше поздно, чем никогда, — хмуро возразила Эвелин. Сейчас политика казалась ей делом неинтересным. Когда ты стоишь на грани потери всего, что у тебя было, разве остальное имеет какой-то смысл? Она так думала.
Алекс глянул на нее с тревогой. За последние недели, после того как объявили, что свидетельств обвинения достаточно и Эвелин предстанет перед судом, она выглядела утомленной. Что будет дальше? Хэндерсон говорил, что, если ее признают виновной, то наказание может быть очень суровым.
Он обернулся и посмотрел на гавань. Там виднелись только военный фрегат, несколько рыбацких лодок и американских торговых кораблей. У него возникали мысли бросить все и увезти ее куда-нибудь, но Эвелин никогда бы не согласилась. Он и сам понимал, что бегство не выход из создавшегося положения.
Алекс украдкой посмотрел на нее. Какая гордая и независимая, и походка, и стать у нее не хуже, чем у какой-нибудь лондонской графини. Да и характер выдержанный, и она с одинаковым уважением разговаривает и с каким-нибудь трубочистом, и с офицером таможни. Многое в ее характере настолько противоречило его взглядам, что иногда ставило Алекса в тупик. Он порой думал о ней, как, впрочем, и о прочих женщинах, как о расчетливой, корыстной лгунье. Но еще ни разу не поймал на лжи, хотя знал, что женщины коварны и терпеливы.
— Эвелин, а вы думали, что будете делать, если вас признают виновной?
Он избегал этой темы. Но до суда оставалось два дня.
— Вы хотите сказать — когда меня признают виновной? — Голос ее дрогнул, — Томас говорит, что, скорее всего, заставят уплатить штраф. Деньги от аукциона могли бы помочь, но я лучше отдам их людям, которым сама задолжала и которые нуждаются в деньгах не меньше, чем я. Во всяком случае, этих денег все равно не хватит. Вот до чего я додумалась…
А дальше она скажет, что платить не станет и пойдет в тюрьму. Алекс был удивлен: оказывается, она думала о ком угодно, но только не о себе. Терзаемый противоречивыми чувствами, он крепче взял ее за руку и предложил единственное решение, которое она могла бы принять:
— Хэндерсон говорит, что вам могут дать время, чтобы собрать деньги. Через несколько недель я жду корабль. Когда товары будут проданы, у меня окажется достаточно денег, чтобы дать вам взаймы. Кроме того, когда я узнаю от графа имена виновных, я смогу обратиться в суд с просьбой пересмотреть ваше дело. Это потребует времени. Другого решения я не вижу. Сейчас нам нечего предъявить судье в ваше оправдание.
Эвелин молча шла рядом, обдумывая его слова, и ее печальный вид больше всего беспокоил Алекса. И вообще, он стал замечать в себе отголоски сочувствия. Может быть, отправить ее в Англию? Тогда бы он развязал себе руки. Однако в нынешнем положении ему оставалось только ждать.
Он не был склонен впадать в меланхолию после крупных проигрышей в карты или очередной любовной интрижки. Его не волновали взаимоотношения с женщинами, и если кто-то из них ревновал его, то он не обращал на это внимания. Скорее, это развлекало. Жизнь казалась ему игрой, и он редко перед кем-либо испытывал чувство ответственности. Однако с Эвелин все было иначе. Что-то изменилось в нем, но он еще не разобрался в самом себе.
— Благодарю за предложение, Алекс. Я подумаю, поговорю с мамой и Джейкобом. Мои родственники все еще уверены, что мы собираемся пожениться, и не понимают серьезности положения. Думаю, пора рассказать им правду.
Чего он еще мог ожидать? Признания в любви? Слез? Слова Эвелин его задели, и он растерялся.
— Не спешите. Нам нужно разобраться с дядей, иначе он может здорово навредить.
Алекс еще не принял решения, жениться ли ему на Эвелин или расторгнуть помолвку. Он знал только, что привык к Веллингтонам. Теперь ему предстоит объясниться с Амандой Веллингтон, и предстоящий разговор страшил его больше всего. Его взаимоотношения с Эвелин перешли границу, которую он никогда не переступал, и ему казалось, что совершает роковую ошибку.
— И все же не понимаю, почему дядя Джордж не захотел мне помочь? — удивилась Эвелин. — Он ведь знает, что я оказалась в этой ситуации не по своей вине.
Алекс имел на этот счет свое мнение, но не хотел расстраивать Эвелин. Он промолчал, а потом сменил тему, и всю дорогу до дома они говорили о чем-то постороннем и незначительном. И в течение всего разговора он думал о том, как ему спасти Эвелин, но не находил решения.
В день суда шел дождь. Эвелин с грустной усмешкой заметила, что хоть аукцион удалось провести. Но когда Алекс приехал в карете, которую взял у дяди, было заметно, что Эвелин это приятно.
В здание суда она вошла с высоко поднятой головой и поклялась себе не плакать. Родственники стояли рядом с ней, чуть позади находился Алекс, но все же словно чего-то не хватало. И на помост перед столом судьи она, по знаку Хендерсона, взошла с чувством, что перед ней огромная ледяная пустота.
Приговор был заранее предрешен. Эвелин слушала бесстрастные показания Алекса с таким чувством, будто это была речь оратора в Фэйнил-холле, которая никак не относилась к ней. Ей было странно — неужели судья не понимал, что люди, заполнившие скамьи и галереи зала суда, были ответственны за ночной погром, за разрушение его дома, но потом удивление сменилось равнодушием. Судья, казалось, не обращал на публику в зале никакого внимания. Когда все доказательства были представлены, он, учитывая серьезность состава преступления, объявил Эвелин виновной без права обжалования приговора.
Когда огласили сумму штрафа, Эвелин окаменела. Все имущество семьи, вместе со складами и товарами в них, не стоило таких денег. По рядам пробежал шумок, послышались возмущенные возгласы: кто-то обвинял судью в предвзятости, губернатора обвиняли в том, что он сбежал из города, а Оливера — что он ушел со своего поста. Но судье на все это было, похоже, наплевать. Эвелин сквозь шум в ушах слышала, как он долго препирался с Хэндерсоном и Алексом относительно отсрочки уплаты штрафа. Но ей уже было все равно. Она не собиралась продавать склады. Значит, оставалось идти в тюрьму.
Она едва помнила, как оказалась дома и, не сказав никому ни слова, ушла к себе в комнату. Слышала, как куда-то ушел Алекс. Потом слышала, как с криками и руганью явился дядя. Но миссис Веллингтон, умевшая, когда требовалось, быть непреклонной, не разрешила ему повидаться с Эвелин. Слышала, как поздно вечером вернулся Алекс и долго стоял в нерешительности у ее двери. Она не знала, хочет ли, чтобы он вошел, или нет. Не знала, хочет ли спать. Хотя была уверена, что должна отдохнуть: нужно привести в порядок мысли и, может быть, что-нибудь придумать. Но мозг отказывался работать.
На следующий день Эвелин встала и, как заводная кукла, отправилась в контору. По пути она слышала разговоры на улицах: кто-то повесил чучело судьи, вокруг его дома собралась толпа, демонстранты грозили забросать дом камнями. Но ее будто ничего не касалось. Зато присутствие на улицах милиции и английских солдат она ощущала так, как если бы они вторглись в ее личную жизнь. Через шесть недель в силу войдет Почтовый закон, и ее страшило, что может произойти тогда. Собственное горе было только каплей в этом море.
Когда она вернулась вечером домой, то услышала, как в гостиной громко спорили Алекс и дядя Джордж. У нее не хватило смелости войти — ведь еще предстояло рассказать родным, что Алекс никогда и не собирался на ней жениться. Но сейчас это казалось неважным: она должна прийти в себя и сосредоточиться на главном.
Алекс теперь бессилен ей помочь. Судья дал шесть недель на погашение штрафа. Как ни ряди, нужно либо продавать склады, а значит, и все состояние Джейкоба, либо идти в тюрьму. Если бы даже пришел корабль Алекса, все равно ничего не успеть. Да она бы и не приняла от него столь щедрого подарка. И потом, она подозревала, что и корабли, и товары принадлежат вовсе не ему. Каковы бы ни были его отношения с могущественным графом, он не имел права продавать то, что ему не принадлежало. Алекса это, может, и не очень тревожило, но она не могла этого позволить.
Мысли постоянно возвращались к побегу, но это означало оставить мать и Джейкоба на произвол дяди Джорджа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53