Однако что сделано, то сделано, ничего не изменишь.Он тяжело задышал. Черт побери эту боль. Черт побери этот жар, сжигающий тело. Он сжал челюсти и снова попытался встать, чертыхаясь. Если он будет так долго выздоравливать, то никогда ему отсюда не вырваться. Его людей засадят в тюремные норы, где две трети умрут от оспы, лихорадки или голода. Или их всех повесят.Джон Патрик ненавидел себя за беспомощность. В последние годы он ощущал ее слишком часто.Он сделал еще шаг, и в эту минуту раздался стук в дверь. Думая, что это брат или Мальком, он крикнул:— Войдите.Но на пороге стояла Аннетта Кэри, и Джон Патрик сразу почувствовал, что он в одной ночной рубашке.— Вам еще нельзя вставать, — упрекнула она его.Джон Патрик посмотрел на поднос у нее в руках. На нем стояли графин, несколько стаканов и блюдо с печеньем.— Это лимонад, — сказала Аннетта.Он шагнул к кровати, сел и тяжело вздохнул.— Спасибо, — выдавил он из себя, все еще остро ощущая полнейшую свою беззащитность в проклятой ночной рубашке. Он посмотрел Аннетте прямо в глаза. Она не отвела взгляд, и Джону Патрику это понравилось.— Боюсь, что мои шрамы оскорбили ваше зрение, — решил он взять быка за рога.Она поместила поднос на столик и налила ему стакан лимонада.— Нет, — тихо ответила Аннетта, — просто так тяжело было думать, как это больно.— У боли, мисс Кэри, есть одно достоинство. Когда она проходит, о ней забываешь.— Неужели это и вправду возможно? — спросила она, как будто думала об этом раньше и сейчас не верила ему.Голос у него помягчел:— Да, мисс Кэри, это именно так.— Неужели и мой отец когда-нибудь сможет забыть о случившемся?Он вспомнил, что Ноэль рассказывал об ее отце.— Не знаю, — ответил он честно.— Его вымазали дегтем и обваляли в перьях, и у него были сильные ожоги.У него перехватило дыхание. Да, Ноэль рассказывал об этом, но смысл дошел до него только сейчас. Он никогда не видел подобной экзекуции, но слышал о таких случаях и сомневался, что существуют наказания более жестокие, чем это.— Мне очень жаль, — сказал он.— Он едва не погиб сначала от ожогов, потом от воспаления легких. Они бросили его на дороге почти голым.Подбородок у нее задрожал.— И вы присутствовали при этом?Аннетта кивнула.— Они ночью пришли к нам домой с горящими факелами, на лицах были маски, и от всех пахло виски. Отец научил меня стрелять, и я надеялась, что мы сможем их отпугнуть. Но отец решил, что сумеет их уговорить. Ему всегда удавалось воззвать к рассудку. Но тогда никто его не стал слушать. Они схватили его и уволокли с собой. Я пыталась что-то сделать, но меня крепко держали.На ее серые глаза навернулись слезы. Джону Патрику нестерпимо захотелось взять Аннетту за руку, утешить ее. Она так бережно перевязывала его раны, а сейчас было больно ей. Он чувствовал эту боль как свою.— И они заставили его смотреть, как горят наш дом и конюшня.Руки у нее задрожали.— Милосердный господь, — прошептал Джон Патрик.— На следующую же ночь я бежала. Я боялась за отца. И я ненавижу мучительство и жестокость.Он на секунду зажмурился — столько боли от мучительных воспоминаний прозвучало в ее голосе.Он тоже помнил, как это бывает больно. Он помнил точь-в-точь, как она. Только ей было хуже, потому что она мучилась за другого, не имея возможности ему помочь.— Мне жаль, — сказал он тихо.Губы у Аннетты задрожали:— А я-то думала, что они наши друзья, наши соседи. Отец делал так много хорошего для них. Он никогда никому не причинял зла. Он просто не пожелал подписать их декларацию о борьбе с королем.Джону Патрику снова стало больно и трудно дышать, но не потому, что он встал. Он испытал острый приступ отвращения. Он никогда, разумеется, не считал друзьями тех, кто изуродовал его спину. То были офицеры флота, которым доставляло удовольствие ломать волю и дух людей. Его мучители не были соседями, росшими, жившими и заводившими семьи на расстоянии нескольких акров от дома его отца и матери.Ему хотелось подойти к ней, согнать выражение ужаса с ее лица, из ее глаз. Но ничего подобного он сделать не мог.— А ваш отец? Как он сейчас себя чувствует?Она едва улыбнулась.— Он выжил. Но с тех пор он не промолвил ни единого слова.— А у вас есть еще родственники?— Только тетя Эгнес. Она единственная сестра моего отца, но живет в Нью-Йорке.Джону Патрику наконец стало ясно, почему Ноэль проявляет такое участие к семье Кэри, но об этом он говорить не стал, чтобы не выдать свое близкое знакомство с Ноэлем.— Ну, я уверен, что он снова обретет дар речи, — сказал он. Ему очень хотелось помочь мисс Кэри, но он не знал как.Аннетта расправила плечи.— Да, разумеется, он заговорит. Просто я хотела, чтобы вы поняли, как сильно он пострадал.Она ни единым словом не упомянула о его исполосованной шрамами спине, ни о чем не спросила. Он бы не хотел ей лгать больше того, что требовалось обстоятельствами. Но нельзя было допустить, чтобы она упомянула о его шрамах в разговоре с кем-нибудь.Он открыл было рот, но не произнес ни звука. Вместо этого он испытующе воззрился на нее, но ее лицо выражало только понимание. Глядя на нее и вспоминая, как нежны и чутки были ее руки, он решил, что Аннетта Кэри — одна из самых привлекательных женщин, которых он когда-либо встречал. В ее серо-голубых глазах светились ум и сочувствие. А сочувствия к себе она не требовала и рассказала свою горестную повесть, чтобы немного облегчить его собственную боль. В ней не было ненависти, она только помогала больным выздоравливать, пусть даже англичанам.Сила ее духа заставила его устыдиться себя.А он ее использовал, он играл на ее жалости к раненым, чтобы выжить самому.Как же ему хотелось покинуть этот дом сейчас же, сию минуту. Но ему некуда было податься. И он не мог покинуть Филадельфию, оставив здесь своих людей.— Надеюсь, лимонад вам понравится, — сказала Аннетта.— Спасибо, — поблагодарил он, с трудом выговаривая слова. Они словно застревали в горле.Аннетта улыбнулась, как ясное солнышко, вдруг озарившее хмурый день. А улыбалась она очень, очень редко. У него даже сердце сжалось при виде этой пленительной улыбки.Нет, нет, никаких нежных чувств! Но, боже мой, он ощутил пробуждающееся желание.А потом их взгляды встретились. Комната погрузилась в молчание, то особенное молчание, которое наэлектризовано взрывом эмоций. Словно замер весь мир. В ожидании.Глаза Аннетты широко раскрылись от внезапного понимания, что все это означает. Серо-голубые глаза потемнели, как морские воды перед бурей. О, в ее душе дремали мятежные чувства! И, черт побери, ему очень захотелось выпустить их на волю из клетки самообладания.Того же хотелось и ей. Он это видел по ее лицу, по тому, как она вдруг потянулась к нему, как облизнула верхнюю губу и закусила нижнюю. Он вспомнил о предупреждении Ноэля.— Боюсь, мне надо немного отдохнуть, — сдавленно произнес он.Лицо Аннетты окрасилось нежным, словно роза, румянцем. Буря утихла — во всяком случае, на ближайшее время.— Да, конечно.Она беззвучно скользнула за дверь, и в комнате остался только легкий цветочный аромат, напоминавший о ее недавнем присутствии. Джон Патрик взял в руки стакан. Даже не вспомнить, когда он в последний раз пил лимонад. Наверное, еще в детстве. Во всяком случае, еще до того, как отправился в Лондон.Потом он натянул на себя халат. Благодарение господу, раны у него всегда заживали очень быстро. Ничто не могло заставить его долго валяться. Даже те пятьдесят ударов кнутом, коими он обязан проклятому капитану Уэнтворту. Джон Патрик схватил палку и, бранясь, сделал вперед шаг, затем другой. Ногу свело от боли.Он ходил по комнате, пока у него не подвернулась нога. Джон Патрик упал, попытался встать, но ноги не слушались его. Он подполз к кровати. Голова кружилась, и стало невыносимо жарко.Жгучая лихорадка воспламенила все его члены, и он потерял сознание. * * * Аннетта вернулась к себе. Она все еще переживала в мыслях то волшебное мгновение, когда мир вокруг словно замер в неподвижности. Взгляд его зеленых глаз обволакивал ее. Тело содрогнулось от глубинной жажды чего-то неизвестного, еще не испытанного.Влечение? Но ее влекло к нему с первой же встречи, однако сейчас ее волновали такие сильные чувства, что едва можно было вынести. Ах, если бы жива была мать и она могла бы рассказать ей обо всем. Неужели она тоже любила отца Аннетты с такой страстью?Аннетта помнила только то чувство глубокого уважения, с которым они относились друг к другу. Значит, то, что она сейчас ощущает, и есть страсть? Или это какое-то еще более сильное чувство? Но спросить было не у кого. Тетушка сочла бы такой вопрос неприличным.Ах, боже мой, она совсем потеряла голову. Оставила на столике лимонад, а ведь он предназначался всем раненым их больницы. Фу, как глупо.Она снова подошла к комнате лейтенанта и постучалась. Сердце ее сильно билось. Никто не отозвался. Открыв дверь, Аннетта увидела, что Джон Ганн лежит на полу. Она опустилась на колени и потрогала его лоб. Он был такой горячий, что почти обжигал.Одной ей было не под силу его поднять. Аннетта повернулась к двери, чтобы позвать на помощь. Лейтенант что-то пробормотал. Кровь застыла у нее в жилах. Он бредит. Она просто не поняла, о чем это он. «Спустить шлюпки на воду, — снова пробормотал он, — шлюпки».Слова звучали невнятно, однако шотландский акцент определенно исчез.— Я позабочусь о нем, мисс.Аннетта обернулась. На пороге стоял Мальком. Она молча уставилась на вошедшего, а в ушах неотступно звучали невнятные слова лейтенанта. Он ведь солдат, а не моряк.И акцент…Она медленно встала, все так же в упор глядя на Малькома, но лицо его было бесстрастно. Непонятно, слышал он слова лейтенанта или нет. И понял ли, что они означают, если слышал. Аннетта вспомнила, как выглядит спина лейтенанта, вся исполосованная шрамами. Такие остаются после порки кнутом.Однако он офицер. Офицеров же такому наказанию не подвергают. Во всяком случае, насколько ей это известно.Она смотрела на распростертого у ее ног лейтенанта. Мальком встал между ними.— Я позабочусь о нем, — повторил он.Аннетта, не помня себя, вышла из комнаты и прислонилась к стене. Голова гудела от противоречивых и тревожных мыслей. * * * Ноэль обрабатывал царапину, нанесенную английскому офицеру саблей, с тем же усердием, словно это была самая серьезная рана. Его так и подмывало желание заорать на этого разгильдяя, что врачу некогда заниматься такими пустяками, и он еле сдерживался.Открылась дверь, и появился Мальком. По встревоженному виду и едва заметному кивку Ноэль понял, что у них неприятности.Ноэль поспешно завершил работу, выпроводил офицера и повернулся к своему слуге.— Джонни? — встревоженно спросил он Малькома.— Эй. Нашел этого дурака на полу, а рядом была эта девица Кэри. А он бормотал, что надо спускать шлюпки. Не знаю, что она успела услышать или понять.— А тебе она ничего не сказала?— Нет.— Ну, тогда нам надо молиться, — похолодел Ноэль. — Проклятие. Я ведь знал, что он становится беспокоен. Он себе ничего не повредил?— Рана открылась на плече. Наверное, началось заражение, но это вряд ли гангрена.Ноэль вздохнул. Жаль, что нельзя было взять Джона Патрика к себе домой, где за ним был бы лучший присмотр. И Малькома нельзя приставить сторожем к нему. Это показалось бы слишком подозрительным.— А как он сейчас?— Я дал ему опиум.— Проклятие, — пробормотал Ноэль, — сейчас пойду осмотрю его. А как насчет шведа? Его не было, когда я приходил.Мальком сделал гримасу.— Где-нибудь околачивается. Не доверяю я ему.— Да, он все время бродит вокруг тюрьмы на Уолнат-стрит, — кивнул Ноэль. — Я видел его, когда возвращался от майора Эмиса.— Он такой же дурень, как его хозяин.— Джонни не оставит свою команду, — вздохнул Ноэль, — он просто не способен на это. Я его знаю.— Даже теперь, когда прошло столько лет?— Да пусть хоть пятьдесят лет пройдет, он и тогда не слишком переменится. Верность для Джона Патрика — самое главное качество в людях.— Ну, он не слишком-то сохраняет верность по отношению к вам.— Он считает, что я предал свою семью. Но, думаю, если бы я оказался в беде, он бы все равно кинулся меня спасать.Мальком фыркнул.— Скорее он сам доведет вас до беды. * * * Джон Патрик заметил, что брат сердится. Господи, он и без этого чувствует себя хуже некуда.— Я не могу больше оставаться здесь, — сказал Джон Патрик, — мне не по нраву лгать мисс Кэри.— И куда же ты предполагаешь отправиться? — язвительно поинтересовался Ноэль.Джон Патрик знал куда, но не сказал.— Ты имеешь представление, какую слежку за всем и вся установил в городе Хоу? Мне было чертовски трудно провезти тебя сюда. И я не желаю рисковать, чтобы тебя схватили, как только ты высунешь нос наружу. Ты знаешь, что еще слишком слаб и не можешь полагаться лишь на собственные силы.Джон Патрик закрыл глаза.— Как долго это будет продолжаться?— Ты снова в том же положении, что два-три дня назад.Ноэль осмотрел рану на плече. Да, швы разошлись. Он громко выругался.— Тебе, братец, незачем беспокоиться, — усмехнулся Джон.— Незачем? — воскликнул Ноэль — Мальком сказал, что, когда он вошел в комнату, здесь была Аннетта, а ты что-то бормотал в бреду.Джон Патрик замер.— Она очень умная молодая женщина, Джонни. Она потеряла все, что представляло для нее ценность. Все, кроме отца, но и он тяжело болен. Не лезь к ней в душу. Ты и она — враги. Она не должна узнать, кто ты есть на самом деле.У Джона Патрика заныло сердце. И на какое-то мгновение он вдруг захотел, чтобы Аннетта все узнала и смогла бы понять. Но это все глупости.— У нее стальной характер, — сказал он вслух.— А откуда тебе это известно? Ты сколько раз уже с ней говорил?— Три.— И пусть третий раз будет последним! — рявкнул Ноэль. — А теперь сиди не шевелясь.Когда Ноэль наложил на рану швы, Джон Патрик открыл глаза и прямо встретил взгляд брата.— Отныне, когда она снова придет, говори, что ты нуждаешься в покое. Никаких чувствительных бесед, — сурово произнес Ноэль. — И я желаю, чтобы ты ни под каким предлогом не выходил из этой комнаты.Ничего подобного Джон Патрик обещать не хотел и поэтому переменил тему разговора:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41