Ничего вкуснее в своей жизни Сенека еще не ел!
Пичи, уже поужинавшая, сидела у огня камина с ножом и поленом в руке. Белка расположилась у ее ног. Пичи взглянула на Сенеку: он уминал уже третий кусок пирога.
— Прекрати так есть! — сказала ему Пичи. — Растолстеешь так, что не вылезешь из этой комнаты.
Он не обратил на ее замечание внимания. Расправившись, наконец, с пирогом, Сенека похлопал себя по животу и подошел к огню.
— Что ты делаешь? — спросил он у Пита. Она подала ему свое творение.
— Это для тебя. Я сделала это сегодня, когда ты додметал полы, — сказала Пичи.
У Сенеки рот раскрылся от изумления, когда он увидел, что это было.
— Рогатка! — прошептал он.
Пичи улыбнулась.
— Как видишь. У тебя ведь была когда-то рогатка?
— Да, — ответил Сенека, рассматривая рогатку. — Была, но не настоящая, не такая, как эта.
— Хочешь ее испробовать? — спросила она и дала ему в руки мешочек с камушками.
— Сейчас слишком темно, чтобы по-настоящему прицелиться, но ты можешь пострелять ради удовольствия. Можно пойти к ручью и пострелять там много камней. Там я нашла и эти, — сказала она.
Они пошли к ручью, который протекал в дубовом лесу. Лунная дорожка бежала по воде и сверкала так ярко, будто бы вся была усеяна бриллиантами. У Сенеки не было проблем в поисках камешков, так как луна прекрасно освещала окрестности. Он собирал и стрелял, стрелял и собирал камешки, пока щекой не наткнулся на нечто непонятное. Он остановился. Перед его лицом болталась веревка. Взглянув вверх, он увидел, что веревка была привязана высоко-высоко на верху дуба. Он бросил все свои камешки и повернулся к Пичи. Она стояла в потоке лунного света у ручья, окуная свои босые ноги в холодную воду.
— Ты когда-нибудь раскачивался на веревке с дерева, Сенекерс?
Сенека поначалу даже не мог и слова произнести.
— Рогатка… Веревка на дереве… Откуда ты про все знаешь? — спросил он у нее.
А Пичи тем временем подняла подол юбки в вошла в ручей.
— Лучше не спрашивай ни о чем. Ты мечтал о рогатке? Ты хотел поболтаться на веревке среди деревьев? Так получи их! — воскликнула Пичи.
Он почувствовал, что ему нужно нечто большее, чем рогатка и веревка. Он рванулся к Пичи, сжал ее в своих объятиях и произнес:
— Я люблю тебя, Пичи! Я люблю тебя больше своей жизни. Ты задела что-то важное во мне, только что и где, мне не угадать!
Она обняла его руками за шею и прошептала:
— Докажи мне! Докажи прямо сейчас, что ты меня любишь и как меня любишь!
Он поднял ее на руки, вынес из ручья и опустил на мягкую листву под дубом. И мгновенья не прошло, как они оказались обнаженными… Они обнаженные… а вокруг лунный свет и больше ничего. Пичи гладила Сенеку руками по спине, ягодицам, восхищаясь его сильными, упругими мускулами.
— Полагаю, что ты еще ни разу в своей жизни не был раздетым на улице, а, Сенека? — спросила она его. — Тебе неплохо? Ночной ветерок обдувает тебя с головы до ног, а особенно в тех местах, куда в одежде никогда не может задуть, — поддразнивала она его. — Не жизнь, а рай быть раздетым на улице!
Он прижал ее ближе к себе.
— Встретив тебя, Пичи, я уже переделал столько всего, что за всю предыдущую жизнь и думать не мог, — сказал он и поцеловал ее в кончик носа.
Вдруг Пичи почувствовала, как растет и увеличивается его плоть и скользит ей по животу.
— Сенека? — удивленно спросила она.
— Чего бы ты хотела? — лукаво спросил он. Молча и ничего не отвечая, она опрокинула его на спину.
— Я хочу быть сверху. Мы никогда еще так не делали. И я думаю, что мне это должно понравиться, — сообщила Пичи.
Сенека не мог удержаться, чтобы не поддразнить ее.
— Пичи, я очень сожалею, но твое предложение невыполнимо.
— Почему?
Сенека чуть было не рассмеялся, но сохранил строгое выражение лица.
— Потому что он к этому не может приспособиться.
Пичи всплеснула руками.
— Неужели не может? — удивилась она таким образом, что Сенека больше уже не мог удержаться от смеха и расхохотался.
Только тогда Пичи поняла, что он дразнил ее и преуспел в этом. Но она была хитрее его.
— О, Боже! — завопила она. — Сенека! Змея! Он моментально вскочил на ноги. А Пичи пристально поглядела на то место, где он только что был.
— О, как мне стыдно. Это была просто ветка, я разглядела. Но она была похожа на змею. Надеюсь, что я тебя не напугала?
Очень осторожно он бросил в нее листьями.
— Не будь смешной. Я собирался убить змею, чтобы избавить тебя от опасности! — сказал Сенека.
— Ты собирался убить палку?
Они стояли и смотрели друг другу в глаза, понимая, что каждый из них лжет и хохотали. Сенека первым прекратил смеяться.
— Настало время стать серьезными. Наше дурачество зашло далеко, — сказал он и лег на листья, разгладив землю рядом с собой.
Она вытянулась рядом с ним.
— Ты прав, — сказала она. — Ухаживание — это серьезное дело. Я тебе сейчас кое-что расскажу.
— Что же? — спросил Сенека.
— Ну, когда я закричала «Змея!», ты сам, должно быть, испугался, а из твоего старины «копьеносца» и дух вон, — сказала она и посмотрела вниз.
Сенека еще пуше рассмеялся.
— Это — твоя вина, — сказал он. — Если бы ты не завопила «Змея!»…
— Беру вину на себя, — сказала она. — Я выйду из этого положения.
Сенека уже чуть было не спросил, как она собирается выйти из затруднительного положения, как она сама вдруг показала ему. Она вдруг начала ласкать его интимное место так, что он застонал.
— Пичи! — повторял он ее имя снова и снова. По его телу пробежала сильная дрожь и разлилась волна удовольствия. Он резко схватил ее, поднял и посадил поверх себя, а она сразу же начала двигать своими бедрами.
«Это было что-то чудесное, замечательное, неописуемое, — подумала она. — Быть сверху, контролировать момент, управлять чувствами, управлять Сенекой…»
— Ну, у кого теперь ключ от ворот. Ваше Королевское Величество? — спросила громко Пичи.
Она так энергично и высоко поднимала свои бедра, что он почти что выходил из нее, а затем вдруг ложилась на него, и все повторялось сначала.
— Медленнее, медленнее, — шептала она. — Помедленнее, как черепаха… медленнее… вот так, — повторяла она снова и снова.
Затем, опершись руками на его плечи, она села. Теперь, находясь в сидячей позиции, она чувствовала, как он глубоко проник в нее. Она чувствовала его всего, каждую частичку его тела. А он, в свою очередь, никогда не ощущал ее так хорошо, как сейчас.
— Сенека, глубже, так? — спрашивала она его. — Думаю, что если я войду еще глубже, то ты, наверное, доберешься до истины!
— Прекрати эту пытку, женщина! — потребовал он. — Двигайся быстрее! Двигайся!
Она сделала так, как просил ее он, только мягче, доставляя большое удовольстие. Улыбаясь, Пичи гладила его по груди, а затем нагнулась и поцеловала.
— Наверное, слишком быстро! — прошептала она. — Быстро, как машет кучер или летит пуля… Но я действительно хочу доставить удовольствие?..
С этими словами она вновь легла на него, опутывая его лицо своими мягкими, чарующими волосами.
— Жди, пока я не скажу тебе, что больше не могу, — прошептала она.
Сенека закрыл глаза. Его ощущения были необычны, и он как бы боялся их испугнуть.
— О, Боже! Больше не жди! — воскликнула она. Эти слова ворвались в его разум одновременно с начавшимся экстазом. Блаженство разлилось по всему телу и затронуло все частички его тела. Он понял, что раньше с ним такого не происходило.
— Пичи, — страстно повторял он ее имя. — Пичи, — шептал он ей на ухо.
— Сен… О… о… о… о. О, Боже! Сенека, …удовольствие вновь возвращается…
Она вновь легла на него, и ее тело еще раз вздрогнуло в истоме. Она затихла.
— Ты никогда не говорил мне, что это может повторяться дважды, — пробормотала она, уткнувшись своим лицом ему в плечо. — Но со мной произошло именно так. Блаженство вновь вернулось на меня как снег на голову… И я ничего не могла с собой поделать, только повиснуть на тебе, как голодный клещ на ухе у жирной собаки.
Сенека улыбнулся прямо в ее волосы, удивляясь тому, как его губы ощущают прикосновение к ее нежным, мягким волосам.
— С тобой это тоже случилось дважды, Сенекерс? — спросила Пичи.
Он вспомнил свое состояние экстаза и ответил:
— Одного раза было предостаточно.
Она медленно поднялась и улеглась рядом с ним на землю. Они лежали и смотрели на звезды, мерцающие через ветви деревьев.
— Мне так сегодня понравилась наша с тобою любовь. А тебе, мой дорогой? — спросила Пичи у Сенеки.
Он повернулся к ней и нежно поцеловал ее.
— Скажу определенно, — сказал он, — это был один из чудеснейших дней в моей жизни.
Дни шли своим чередом. Сенека их даже не считал. Он проводил каждый из них так, будто бы не существовало ни сегодня, ни завтра. Он жил, смеясь, играя и любя девушку, которая завладела его душой, сердцем и им самим.
Но Пичи точно знала, сколько дней пришло и ушло. Каждую ночь, находясь в его объятиях, она молилась, чтобы бог дал ей еще день прожить с ним вместе. И хотя она уже перестала постоянно думать о том, что она умрет, она прекрасно знала, что в ее короткой жизни уже было много счастья, столько, сколько не бывает у людей за всю их долгую жизнь.
— Я собираюсь поохотиться, — заявил однажды утром Сенека. — Я принесу что-нибудь на ужин.
Сенека сам себе ухмыльнулся: охота была здесь запрещена. Земля принадлежала одному аристократу, который уехал из своего поместья насладиться «Лондонским сезоном». Но Сенека охотился, по крайней мере, три раза в неделю. Его еще не поймали, да он и не собирался попадаться. Вдруг ему стало смешно; наследный принц Авентины — самый обыкновенный браконьер.
— Смотри хорошенько, может быть, поймаешь опоссума, — сказала Пичи, моя тарелки. — Я тогда бы сделала тушеное мясо. Слышишь, Сенека?
В ответ он наклонился и хихикнул.
— Пичи, я даже не знаю, как выглядит опоссум. Как насчет зайца? — спросил он и перекинул через плечо ружье, приобретенное в селе.
— Да ну его к черту, Сенека! Ты все время приносишь с охоты зайца. Мы уже ели его четыре раза на этой неделе. Принеси чего-нибудь еще!
Он взглянул на нее, насупив брови:
— Ты думаешь, что ты смогла бы принести что-нибудь получше? — спросил он у нее.
Пичи быстро вынула руки из воды, вытерла их о передник и сказала:
— Ну-ка, дай мне это ружье, я пойду…
— Нет, — прервал он ее. — Охота — мужское занятие. — Сходи лучше за дровами для камина, — сказал он, обнял ее и поцеловал в макушку.
— Веди себя хорошо, пока я вернусь! Не блуждай нигде! Будь дома… — сказал он.
— Буду, — пообещала Пичи. — Я буду здесь рубить дрова для камина, как хорошая маленькая жена.
Когда Сенека ушел, Пичи закончила мытье тарелок, убрала оставшуюся пищу в ящик стола, чтобы не смогли достать мыши-полевки, которых здесь было предостаточно. Покончив с кухонными делами, она вышла на улицу, нашла свой топор и начала рубить дрова.
По правде сказать, она перерубила все дрова, лежавшие во дворе. Сенека тоже научился рубить дрова, и, хотя он делал все осторожно, он рубил дрова намного быстрее Пичи. Но вообще Пичи любила колоть дрова. Ее душа отдыхала во время этого занятия. Ей нравилось, когда щепки разлетались в стороны, они повисали у нее на юбке. Ей нравилось держать в своих руках топорище и врезаться самим топором в полено. Благодаря этой работе она чувствовала себя живой и здоровой. И ей так нравилось деить! Боже! Она была так счастлива. Она даже не могла представить своего счастья без Сенеки. Он был ее раем на земле, и она любила его всем своим телом и душой.
Она нарубила уже много дров. Их должно было хватить на несколько дней. Она вытерла пот на лбу рукавом своей блузки и вдруг услышала какое-то позвякивание, а затем увидала фургон.
У лошади, запряженной в повозку, на шее висели колокольчики. Она еще больше удивилась, когда разглядела, что колеса у повозки были выкрашены в желтый цвет. По бокам на повозке были нарисованы многочисленные звезды, луны, солнца. Пичи сначала не могла даже слова вымолвить.
— Цыгане! — произнесла она. Бог слышал, как же она хотела встретиться и потанцевать с ними в настоящей жизни!
— Остановитесь! — закричала Пичи, размахивая руками. — Остановитесь и дайте мне на вас посмотреть!
Седоволосый мужчина, который управлял повозкой, завернул свой караван на маленькую тропку, что вела к домику. Повозка остановилась, и из нее выпрыгнули еще трое людей.
Пичи поняла, что это была семья цыган. Жена цыгана, черноволосая, с седой проседью женщина, держала за руку молоденькую девушку. На них обеих были украшения из золота и яркая блестящая одежда. Особенно яркими были их юбки: оранжевые, пурпурные, красные, зеленые и желтые цвета — все слились в них воедино, как в радуге после дождя.
Другой мужчина, стоявший рядом с женщиной, походил на Сенеку своими черными смоляными волосами, мускулистым телом. В ухе у него была золотая серьга, на шее — две золотых цепочки, которые высвечивали на белой рубашке. Узкие черные брюки облегали его крепкие ноги, черные сапоги доходили до колен. На поясе у него висел длинный нож. Он повернулся к своей матери.
Пичи увидела, как заулыбалась ему женщина и поняла, что они друг друга поняли. Пичи была на седьмом небе от счастья, от того, что она увидела настоящих цыган. Она сразу же поинтересовалась, может ли ей кто-нибудь погадать:
— Можете вы мне кто-нибудь рассказать по моей руке, как долго мне осталось жить? Танцуете ли вы? Есть ли у вас в фургоне тамборины?! О, Боже! Если бы вы знали, как я до смерти хотела повстречать настоящих живых цыган! У нас, на моей родине, ни одного не было, и я только видела цыган на картинках, — щебетала Пичи.
Молодой человек подошел к Пичи и протянул ей свою руку:
— Я — Тэс. А тебя как звать? Дожидаясь ее ответа, он успел рассмотреть сияющий бриллиант в кольце на ее левой руке.
— Я — Пичи, — ответила она. — Рада познакомиться, Тэс. Можем мы станцевать?
Тэс не мог глаз отвести от ее прекрасной груди. В его черных блестящих глазах вспыхнула страсть, а что касается ее бриллиантов, то ему не было до них никакого дела.
Тэс оглядел домик и спросил:
— Ты живешь здесь с мужчиной?
— Да, — ответила Пичи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45