Бандикут – животное с острой мордочкой и глазками-бусинками, которое относится, вероятно, к семейству крыс, – в зажаренном виде тоже вполне съедобен и по вкусу напоминает молочного поросенка. Однако кормить нужно многих, и количество дичи все уменьшается, но нам не разрешают уходить на охоту в глубь страны, боясь попыток бегства.
Не следовало писать про еду: мой желудок тут же дал о себе знать. Вечером мы поужинали лишь несколькими кусочками протухшей солонины и горсткой зараженного долгоносиком риса.
Июль 1788 года.
Сегодня умер Генри Старк. Мне будет очень не хватать его. Перед смертью он отдал мне на память свой нож с острым широким лезвием и костяной ручкой.
Котти будет жить в семье Уилла и Сары Мур, знакомых с Генри еще по Англии. Они содержат небольшое заведение в районе Скал и надеются со временем превратить его в постоялый двор. Не имея собственных детей, они с радостью приютили Котти, который, без сомнения, будет им хорошим помощником.
Сегодня у меня окончательно созрело решение попытаться бежать из этого проклятого места. Я решил, что угроза смерти не так страшна, как те условия, в которых я сейчас живу.
Недели три назад один осужденный спрятал несколько драгоценных кусочков еды в тростниковой крыше, но кто-то украл его запасы. Никто не пожелал сознаться в подобной подлости, а Уилбурн жаждал найти козла отпущения. Без всяких доказательств он схватил меня как преступника и назначил наказание в виде ста ударов плетью. Мои заявления о невиновности вовсе не тронули его.
Меня привязали к большому дереву так туго, что грудь едва не расплющилась об его ствол. Палачом оказался осужденный головорез, который даже не пытался скрыть радости от возложенного на него отвратительного поручения. Меня били по спине и ягодицам, и я стал истекать кровью, которая струилась по ногам в сапоги. Кожа полосками слезала со спины, и боль была такой нестерпимой, что, когда меня наконец отвязали, я почти потерял сознание.
Ту ночь и много последующих ночей я не мог спать и именно тогда окончательно решился на побег. Возможные последствия уже не страшили меня. Лучше умереть, чем еще раз подвергнуться такому истязанию!
Джонс и Томас, те двое, с которыми мы обсуждали планы побега, решили бежать послезавтра. Вначале я думал, что присоединюсь к ним, однако мы никак не можем договориться, в каком направлении нам двигаться. Они настроены идти на запад, к Голубым горам, я же предпочитаю отправиться на юго-запад, где, как я слышал, есть большое озеро. Они же утверждают, что рассказы об озере всего лишь легенда. Поскольку никому из нас не разрешается выходить за пределы Сиднея, все аргументы бездоказательны. Однако я видел, как привозили обратно кости тех, кто пытался бежать в западном направлении. Говорят, что дорога в Парраматту усеяна такими костями. Как бы то ни было, мне, пожалуй, лучше всего отправиться в одиночку. Джонс и Томас – бандиты и закоренелые преступники и, если все сложится неудачно, могут стать опасными. Среди тех, кто неудачно пытался бежать, ходили рассказы о каннибализме и прочих подобных ужасах.
Я долго и упорно все обдумывал и тщательно готовился. В течение нескольких дней прятал кусочки еды и собирал кое-какие вещи, которые могут пригодиться мне в пути. Удалось даже достать довольно приличный бурдюк для воды, кусок брезента, небольшой моток веревки, трут с кремнем и немного соли. Несмотря на то что мы с Генри никогда не обсуждали мои планы, я думаю, он о них догадывался, потому что, отдавая мне нож, сказал: «Он пригодится вам, мой друг». Действительно, без ножа у меня вообще не было бы никакого оружия, к тому же он может оказаться ценным инструментом.
Меня переполняет возбуждение. Быть может, я отправляюсь на смерть, но по крайней мере я хоть как-то пытаюсь изменить свое положение. Я уже потерян для своей семьи, у меня нет никаких шансов снова оказаться с родными, я рискую только своей жизнью, а она в данный момент мало чего стоит. Этот дневник будет со мной в моем путешествии, и когда я умру, быть может, кто-нибудь позаботится, чтобы он попал к моей семье. Отныне он остается моим единственным другом, готовым выслушать меня и никогда не делающим мне замечаний.
Эти слова я пишу, сидя в роще каучуковых деревьев в укромной долине. Счастливое стечение обстоятельств и благоприятная погода сделали мой побег менее трудным, чем я предполагал. Прошлой ночью шел сильный дождь, охрана попряталась в свои хижины, в двух шагах ничего не было видно – все это облегчило мою задачу. И вот теперь я остался один на один с самым жестоким врагом – природой.
На первый взгляд окрестности не производят впечатления негостеприимных – вереница пологих холмов, разделенных покрытыми зарослями долинами. Однако их приветливый вид обманчив: здесь совершенно отсутствуют ручейки и родники, которыми полны пригодные для жилья земли. Но все же вода должна быть где-то неподалеку, она необходима для жизни аборигенам, которые, словно темные тени, неотступно следуют за мной. Я постоянно вижу их краем глаза, но не испытываю страха. Правда, туземцы иногда убивали наших людей, но я уверен, что они поступали так только в силу необходимости, и поэтому не делаю никаких враждебных жестов по отношению к моему теневому эскорту, а стараюсь придумать, как установить с ним контакт. Мне кажется, они могут помочь, если почувствуют ко мне расположение.
Провизия у меня кончилась, воды осталось совсем мало, но я все еще не вижу никаких признаков близости озера. У меня нет компаса, и я боюсь, что могу просто бродить по кругу. Природа здесь выглядит везде одинаково, так что сориентироваться трудно. Странно, но я совсем не испытываю страха, даже страха смерти.
Туземцы все еще сопровождают меня. Чем больше я слабею, тем ближе они подходят. Я, в свою очередь, пробовал приблизиться к ним, но как только я двинулся в их сторону, они попросту исчезли, и я стал задумываться, существуют ли они на самом деле или это всего лишь плод моего воображения. Прошлой ночью они разбили лагерь недалеко от меня. Я видел их костры и ощущал запах готовящейся еды. Голодный, умирающий от жажды, я осмелился снова приблизиться к ним: ведь если они развели костры, то, несомненно, не станут убегать и оставлять их. Однако путь мне преградил угрожающего вида туземец с копьем. Я вернулся на свою стоянку и провалился в тяжелый сон, полный каких-то странных видений. Проснулся я от необычного, непонятного звука, напоминавшего монотонное, без всяких пауз гудение или глухое рычание. Но – хотя это и было крайне неосмотрительно – я сразу же снова погрузился в сон, а этот рев продолжал звучать у меня в ушах.
Уже три дня я без пищи и один день без воды. Возможно, это моя последняя разборчивая запись, так как я очень ослаб и моя голова наполнена странными мыслями и образами.
Я окончательно понял, что сопровождающие меня туземцы не собираются помогать мне. Они, вероятно, следуют за мной просто из любопытства и из желания увидеть, как я умираю. Как ни странно, эта мысль не вызывает во мне горечи. Я использовал свою попытку обрести свободу и потерпел неудачу. Если бы мне довелось начать сначала, я бы сделал то же самое.
Я пишу эти строки, сидя в углублении большого, отполированного до блеска камня, по форме напоминающего кресло или даже трон. Я набрел на этот камень сегодня утром и решил, что он будет местом моего последнего пристанища, так как я слишком измучен и слаб, чтобы двигаться дальше. В некотором смысле мне даже приятно, что я умру как король, сидя на троне, под взорами моих преследователей, прячущихся в кустах и не сводящих с меня темных горящих глаз. Во всяком случае, я умру не в одиночестве».
Глава 6
– Теперь твоя очередь, Котти.
Фейс Блэксток, сидевшая в окружении детей, протянула потрепанную книгу Котти, и тот при свете свечей начал запинаясь читать, а Фейс с улыбкой следила за ним. Уже почти год, как она занималась с мальчиком и Хоуп, отдавая занятиям каждую свободную минуту, которую ей удавалось выкроить после долгого дня работы на Симона Марша. У Хоуп дела шли совсем неплохо, если учесть ее возраст, но больше всего Фейс радовали успехи Котти. Ее поражало, как быстро мальчик все схватывал! Он еще немного терялся, когда его просили читать вслух, но Фейс была уверена, что это скоро пройдет.
Котти читал, а Фейс смотрела на его сосредоточенное лицо, и теплое чувство наполняло ее. За последний год она много раз благодарила Господа за встречу с Котти. Без него она и дочери вряд ли смогли бы выжить на этой жестокой земле. Только с его помощью у них оказалась крыша над головой.
Тогда, в самом начале, Котти за несколько дней сумел привести полуразвалившуюся хижину во вполне приличное состояние – починил крышу, заделал дыры в стенах и заново все побелил. В течение следующей недели он смастерил для них простой стол, четыре стула и примитивный буфет, в котором они теперь хранили свою провизию. Обе девочки просто обожали Котти и, как только он появлялся, цеплялись за полы его вечно расстегнутой рубашки. Вот и сейчас они старались сесть как можно ближе к нему и требовали от него невероятных историй, которые он, впрочем, с удовольствием рассказывал. Постепенно Фейс привыкла думать о нем как о члене семьи.
Пока Котти читал, она оглядывала их скромное жилище. Здесь все принадлежало им. Эта хижина стала для них в большей степени домом, чем та грязная комната, в которой они последнее время жили в Лондоне. Да, здесь ей приходилось нелегко, и она частенько чувствовала себя одиноко, но и в Лондоне было не лучше. Еды здесь всегда было немного, и Фейс благодарила Бога за то, что Котти пополнял их кладовую дичью и прочими полезными вещами. Работа в мастерской была тяжелой и изнуряющей, зато воздух выгодно отличался от лондонского отсутствием дыма и копоти, а вода была чистой. А главное, оставалась надежда на то, что жизнь со временем станет легче.
С момента своего прибытия в Сидней Фейс постоянно слышала, что губернатор Филлип – человек справедливый и небезразличный к нуждам осужденных. Действительно, прибывшие с первой флотилией, возглавляемой Филлипом, жили намного лучше осужденных, доставленных со следующими кораблями.
В отношении города Сиднея губернатор Филлип строил грандиозные планы, так что жизнь, без сомнения, раньше или позже должна была улучшиться. По истечении своего срока Фейс будет уже дряхлой – ведь здесь нельзя не постареть раньше времени. Зато к тому времени ее дочери вырастут, а Сидней, возможно, превратится в настоящий высококультурный город. Женщин, особенно порядочных, здесь мало, и девочкам не составит труда удачно выйти замуж – ведь они обе настоящие красавицы! А уж Фейс проследит за их воспитанием, чтобы, когда им придет время обручаться, они обладали всеми качествами, присущими порядочным и образованным девушкам.
Что же касается ее судьбы, то Фейс, можно сказать, повезло: ее хозяином стал человек, у которого не было других желаний, кроме желания заработать побольше денег. Она понимала, что большинство осужденных женщин были обречены выполнять одновременно обязанности и работниц, и любовниц. К ней таких требований не предъявлялось. Остальные же окружающие ее мужчины считали, что она принадлежит хозяину, и не докучали ей, как это могло бы происходить, знай они правду. Однако бывало, что какой-нибудь пьяный или просто бездельник приставал к ней с непристойными предложениями, которые она с негодованием отвергала. Не то чтобы из-за своего неудачного замужества она стала ненавидеть всех мужчин, но после тягот и страданий, которые выпали на ее долю, у нее пропало желание физической близости с мужчиной.
– Я уже закончил, – прервал Котти ее размышления.
– Ты молодец, Котти, – улыбнулась Фейс и, взяв у него книгу, протянула ее Томасу Моргану, угрюмо сидевшему напротив.
Достаточно было вскользь упомянуть, что она умеет читать и писать и собирается учить этому других, как у нее, кроме Хоуп и Котти, образовалась небольшая группа учеников. Фейс не могла уделять занятиям много времени, так как долгие часы проводила за работой в ткацкой мастерской, однако еда и другие необходимые вещи, которыми с ней расплачивались за уроки, делали жизнь ее семьи чуточку легче, и Фейс с удовольствием занималась преподаванием.
Когда она протянула книгу Томасу, тот насупился еще сильнее. Томас был неуклюжим, слишком крупным для своих лет ребенком и не проявлял никакого желания учиться, но его отец содержал таверну и мог заплатить за обучение сына. Фейс же считала, что каждый должен получить какое-то образование, хотя бы выучиться чтению и письму, и поэтому все время старалась найти подход к мальчику и пробудить в нем интерес к учению.
– А теперь ты, Томас, прочитай нам несколько строчек.
– Нет! – надувшись и сложив руки на своей широкой груди, отрезал Томас. – Не буду ничего читать, пусть читают девчонки.
– Но твои родители послали тебя учиться, – терпеливо стала уговаривать его Фейс. – Они платят мне, чтобы я занималась с тобой.
– Ну и что? А я не хочу!
– Ты должен слушаться госпожу Блэксток. – Котти наклонился и крепко схватил мальчика за руку. – Ну-ка давай читай! – И Котти вывернул ему руку так, что Томас вскрикнул.
Фейс хотела было вступиться за Томаса, но решила не вмешиваться. Она никогда не умела призвать детей к порядку, даже своих собственных. Котти это быстро почувствовал, и теперь именно он в случае необходимости обеспечивал дисциплину.
Скривившись от обиды и возмущения, Томас взял книгу и, наморщившись, принялся читать. Понимая, что это почти безнадежно, Фейс все же решила попытаться еще раз и, подсев к мальчику, взяла у него книгу и постаралась помочь ему, водя пальцем по буквам. А Котти, удовлетворенный тем, что Томас по крайней мере послушался, сел на место, все еще не спуская с него глаз. Фейс восхищала Котти тем, что после долгого дня тяжелой работы находила в себе силы по вечерам учить их грамоте. Она была хорошей учительницей, но, по мнению Котти, недостаточно строгой с такими, как Томас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37