На берегу Котти продавал ром тем, у кого были деньги, чтобы заплатить за товар. Продавал его и непосредственно осужденным, среди которых было немало головорезов, ради выпивки способных на любое насилие. Он никогда не испытывал недостатка в покупателях, так как позволял себе торговать ромом по более низким ценам, чем таможенный склад, и при этом ухитрялся получать хорошую прибыль. Если бы ему удалось и далее безнаказанно продолжать заниматься этим делом, то к двадцати годам он стал бы обладателем немалой, по местным понятиям, суммы деньжонок. Пока все складывалось удачно: вряд ли кому-то могло прийти в голову заподозрить двенадцатилетнего мальчонку в чем-либо подобном.
Котти проскочил мимо входа в таверну и направился к маленькой пристройке, в которой жил. Как раз в тот момент когда он проходил мимо черного хода, дверь отворилась и на пороге показалась Сара Мур.
– Это ты, Котти! А я уже боялась, что тебя задержали за нарушение комендантского часа. Где ты был? – спросила, нахмурившись, полная седовласая женщина.
– Да так, бродил по поселку, – неопределенно ответил Котти. – Когда с кораблей выгружали осужденных, я был у причала.
– Не стоило бы тебе туда ходить, – покачала головой Сара. – Они такие грубые, все эти убийцы, воры и Бог знает кто еще. А в такой темноте… Они ведь и горло могут перерезать, если решат, что у тебя есть хотя бы фартинг.
– Но со мной же ничего не случилось, – беззаботно отмахнулся Котти, – если не считать того, что я познакомился с очень приятной женщиной Фейс Блэксток и двумя ее маленькими дочками.
– Она осужденная?
– Да.
– Тогда, по моему разумению, она не может быть очень приятной. Ну да ладно… – неодобрительно хмыкнула Сара. – Мне обязательно хотелось повидать тебя сегодня вечером, Котти. Нам с Уиллом нужно поговорить с тобой кое о чем.
– Что-то неладно? – насторожился Котти и сразу же подумал, не проведали ли они о его незаконной деятельности.
– Нет, все в порядке, – успокоила его Сара и, бросив на него быстрый взгляд, глубоко вздохнула. – Понимаешь… Уилл сам хотел рассказать тебе, но он сейчас занят. Котти, мы получили выгодное предложение относительно нашего заведения. Ты ведь знаешь, мы уже давненько подумываем о возвращении домой.
– Вы хотите продать таверну и уехать из Сиднея? – Котти не мог скрыть своего удивления.
– Да, дружок, именно так. Хоть мы и живем лучше многих, мы не нашли здесь счастья. Это – дикое место, и Уиллу с каждым днем все труднее поддерживать в таверне порядок, а дальше будет еще хуже – с каждым кораблем сюда прибывает все больше бандитов. С деньгами же, которые нам предлагают, мы сможем открыть в Лондоне собственный трактир.
– Я и не подозревал, что вы хотите уехать отсюда. – Котти был совершенно ошарашен. – Ведь «Корона» процветает, не то что другие таверны.
– Все верно, но мы скучаем по Лондону. – Сара запнулась, стараясь подобрать подходящие слова. – И Уилл тяжело болен. Я знаю, он выглядит здоровым и крепким, но его часто мучают боли. Он говорит, что чувствует, словно его что-то грызет изнутри. Ему нужны доктора получше здешних, и он говорит, что если ему суждено умереть… – У нее на глаза навернулись слезы. – Он говорит, что хочет умереть на английской земле.
– Мне очень горько слышать о его болезни, госпожа Сара! Я этого не знал.
– Я сама узнала всего две недели назад. Но это не важно. – Сара смахнула слезы и снова оживилась. – А поговорить мы, я и Уилл, хотели о тебе, Котти. Мы очень любим тебя, ты стал для нас сыном, и мы хотели бы, чтобы ты вернулся вместе с нами.
– Обратно в Лондон?
– Да. Я знаю, раньше тебе приходилось там тяжело, но теперь все будет по-другому. Мы, я и Уилл, позаботимся, чтобы у тебя было все необходимое.
Котти совершенно растерялся. Он никогда не думал о возвращении в Англию, зная, что это все равно неосуществимо. Год назад он не сомневаясь согласился бы, ибо в то время считал, что здесь его ожидает жизнь, полная лишений, и ничего больше. Но теперь благодаря его смекалке и предприимчивости перед ним открывались новые горизонты. И как ни странно, ему вспомнилась семья Блэкстоков. После, можно сказать, часового знакомства он почувствовал себя членом их семьи в значительно большей степени, чем ощущал себя с Мурами, которые всегда были так добры к нему.
– Я уже говорила, – продолжала Сара Мур, – что знаю, каким тяжелым было твое детство в Лондоне, но сейчас все будет иначе. Если мы с Уиллом купим трактир, то потом он перейдет к тебе, Котти.
Иметь трактир в Лондоне, с точки зрения Муров, было пределом мечтаний, но Котти стремился вовсе не к этому.
– И когда вы решите окончательно? – спросил он.
– Мы уже решили. Покупатель прибыл сегодня с третьей флотилией. Это господин Роберт Беллер. Он приехал в Сидней специально для того, чтобы приобрести здесь заведение, и, осмотрев много таверн, решил, что наша подходит ему больше всего. Но что самое замечательное, Котти, так это то, что он приехал с деньгами и у него есть чем расплатиться! Ты сам знаешь, что в Сиднее вряд ли найдется человек, имеющий такую сумму!
– Значит, скоро… – пробормотал Котти, глядя в добрые глаза женщины. Прекрасно понимая, что если он сразу же откажется, то очень обидит ее, Котти сказал: – Я подумаю над тем, что вы сказали, госпожа Сара.
Она схватила его руку и крепко сжала ее.
– Ты подумаешь как следует? Обещаешь мне это?
– Обещаю.
Глава 5
Из дневника Питера Майерса
«Март 1788 года.
Постепенно возле устья реки, впадающей в Сиднейскую гавань, возникает поселок. Условия моего существования становятся все хуже и хуже. Хоть я и стараюсь заставить себя непредвзято относиться к Уилбурну, он всегда находит какой-нибудь повод, чтобы придраться и оскорбить меня. После нашего прибытия почти все солдаты сочли, что их обязанности окончились вместе с путешествием, и отказались надзирать за нами. Поэтому губернатор Филлип назначил многих надзирателей из числа самих осужденных. Что руководило им при выборе – я не знаю: большинство этих надзирателей совсем не разбирается в строительстве, но в целом они обращаются со своими подчиненными лучше, чем солдаты. К сожалению, Уилбурн по-прежнему остался на своем посту. Но довольно об этом мерзком типе! Из-за него я света белого не вижу и не позволю ему отнимать у меня еще и ночи!
За последние несколько недель мы наконец по-настоящему развернули строительство, хотя при этом возникло множество непредвиденных проблем. К примеру, отсутствие опытных плотников и знающих руководителей. К тому же осужденные – это не добровольцы. Сами работать не будут. Их требуется постоянно понукать. Да еще инструментов не хватает.
Оказывается, окрестности изобилуют великолепным песчаником, однако известки очень мало, поэтому приходится использовать для наших домов другие материалы. Опыт туземцев в этом деле нам не пригодился. В этом отношении они нам не помощники: их жилища ненамного лучше карточных домиков – с той только разницей, что сложены они из опирающихся друг на друга кусков древесной коры. После многочисленных экспериментов мы все-таки нашли способ строительства. Пусть результаты его не отличаются особой красотой, зато он вполне доступен и позволяет использовать материалы, имеющиеся в нашем распоряжении. В сущности, дома, которые мы строим, во многом похожи на индейские хижины, но их отличают каркасы из балок, а стены сделаны из мягких, легко режущихся пальмовых стволов. Промежутки между стволами заполняются переплетенными ветками, которые затем обмазываются глиной. Когда она высыхает, стены белятся. Вместо полов – утрамбованная земля, а крыши покрыты дерном или камышом.
Для строительства госпиталя, казарм и товарных складов используется строевой лес, а губернаторский дворец губернатор Филлип собирается построить из песчаника. Надо только набрать достаточное количество известки, извлекаемой из раковин устриц, которых осужденные женщины собирают в бухтах. Пока большинство из нас еще живет в палатках, но жизнь в них, особенно в дождливую погоду, просто невыносима.
Апрель 1788 года.
Пару недель назад двое осужденных убежали в глубь страны. Сегодня один из них вернулся – истощенный, в горячке, бормоча о своем мертвом товарище и «черных призраках», которые следили за ним и преследовали его на протяжении всего пути.
Да, убежать отсюда невозможно. По одну сторону от нас лежат тысячи миль морских отмелей, по другую – бесчисленные мили враждебной и опасной земли. Однако я прекрасно понимаю, как трудно преодолеть желание убежать, забыв, какая судьба тебя ждет. Когда вокруг все так плохо, разум требует перемен, и не имеет значения, к худшему или к лучшему они окажутся.
С ростом нашего маленького поселка растет и моя неудовлетворенность жизнью. Уилбурн обращается с нами несправедливо и жестоко, и среди осужденных зреет недовольство, хотя высказать свои претензии Уилбурну в лицо никто пока не решается. Осужденных, которые отказываются повиноваться, заковывают в цепи и отправляют в специальные бригады, работа в которых и без тринадцатифунтовых гирь, прикованных цепями к лодыжкам, очень тяжела.
Тех немногих осужденных женщин, что прибыли на кораблях, распределили между офицерами и другими высокими чинами. Сказывается отсутствие женского общества, и губернатор Филлип издал предупреждение о суровом наказании, ожидающем тех, кого поймают на мужеложстве. Тем не менее такая практика продолжается, что вызывает крайнее отвращение у тех из нас, на ком, к счастью, еще сохранился налет цивилизации. Однако я иногда задумываюсь, насколько толст этот налет, потому что чувствую, как сильно изменился я сам. Ко многому из того, что еще год назад глубоко задевало меня и причиняло боль, теперь я отношусь с полным безразличием. Я часто мечтаю о моей любимой Элизабет и детях и пишу им письма, которые надеюсь отправить, когда придут корабли с продовольствием.
А еще я мечтаю убить Уилбурна и убежать в глубь материка. Вопреки всему, что рассказывают об этой негостеприимной земле, в моих мечтах она всегда представляется мне зеленой и плодородной, и я вижу, как пересекаю ее и оказываюсь в родимой Англии. Мечта, несомненно, безумная, но по-своему облегчающая череду тоскливых дней. К тому же она не более безумная, чем предположение, что по ту сторону горной цепи, на западе от Сиднея, лежит Китай, до которого, по слухам, несколько дней пути. Какая бы страна ни лежала по другую сторону Голубых гор, называемых так за то, что они постоянно окутаны голубым туманом, я твердо знаю, что это не Китай. Но я не стану смеяться над теми, кто верит, – у каждого должна быть мечта. Только наши мечты подчас удерживают нас от сумасшествия и самоубийства.
Единственные радости в моей жизни – этот дневник и общество Генри и Котти Старков. Мальчик, конечно же, не осужденный, может бегать где захочет и чувствует себя на удивление хорошо. Для своих девяти лет он проявляет изумительную предприимчивость и находчивость и каким-то образом, о котором я могу только догадываться, раздобывает дополнительно еду и всякие полезные вещи, что в наших условиях очень высоко ценится, поэтому ни его отец, ни я не требуем от него отчета. Генри, увы, чувствует себя далеко не так хорошо. Когда-то он, вероятно, был сильным человеком, но сейчас его точит какая-то неведомая болезнь, от которой он быстро чахнет. Котти никогда не заговаривает со мной об этом, но в его глазах я вижу тревогу.
В лагере нарастает беспокойство: лейтенант Болл, отвечающий за снабжение, вернулся с острова Лорда Хоу, где до этого видели диких голубей, без единой унции голубиного мяса. А это была единственная надежда пополнить наш запас продовольствия, который уже на исходе.
Май 1788 года.
Я все серьезнее начинаю подумывать о том, чтобы попытаться бежать. Так как я ничего не знаю ни о кораблестроении, ни о мореплавании, моя единственная надежда – суша. Я понимаю, что в глубине страны меня подстерегают опасности, но мечта о побеге не оставляет меня и начинает становиться навязчивой. В моей бригаде есть еще двое таких же сумасшедших, которые вообще не могут говорить ни о чем другом. Это крепкие, здоровые мужчины, и они полагают, что достаточно сильны, чтобы вынести все что угодно, кроме здешней нашей жизни. Но у них, к сожалению, не хватает здравого смысла, чтобы объективно оценить степень риска. Однако я поймал себя на том, что довольно часто обсуждаю с ними пути, способы и планы освобождения. Видимо, это служит хотя и слабым, но противоядием против нашей беспомощности. Человеку необходимо чувствовать, что он может побороть обстоятельства, даже если на самом деле это не в его силах.
Генри Старк с каждым днем слабеет, боюсь, долго ему не прожить. Я же, наоборот, стал более крепким и гибким и резко отличаюсь от того изнеженного городского жителя, каким был когда-то. Смогу ли я выжить в глубине страны, где многие терпели неудачу? Но туземцы же приспособились и, видимо, прекрасно себя там чувствуют. Всякий раз, как мне представляется возможность, я наблюдаю за ними, и заметил много интересного.
Вопреки первому впечатлению они отнюдь не нищие, про них нельзя сказать, что они влачат жалкое существование. Нет, они все делают весело и энергично. Ясно, что их жизнь им нравится, и, очевидно, гораздо больше, чем нам наша.
Июнь 1788 года.
Положение с продовольствием становится все более катастрофическим. Точный срок прибытия судов с провизией не известен никому. Люди впадают в уныние, спрашивая себя, удастся ли им выжить. Муки осталось совсем мало, а новые посевы пшеницы еще даже не взошли. Большинство привезенных нами овец пало от болезней. Для борьбы с цингой нас по очереди посылают собирать местные растения: дикий сельдерей, шпинат и петрушку. Мы даже нашли папоротник, у которого съедобные и для голодного человека весьма вкусные корни. Несмотря на близость моря, рыбы не так уж много, а наши охотники умудряются больше распугать дичи, чем подстрелить. Кстати, очень вкусным оказалось мясо кенгуру. Кроме него, я пробовал суп из белых какаду и ворон, а также жареных диких уток, фаршированных ломтиками соленого мяса, и опоссумов, мясо которых сперва нужно вымочить в воде, чтобы избавиться от сильного запаха каучуковых листьев, служащих им основной пищей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37